например, лорд Говард Эскрик и лорд Уильям Рассел. Полетели головы, и вновь мою мать стали терзать мрачные предчувствия.
Вскоре на устах всех появилось и имя Монмута. Как обычно, ко всему этому король выказывал очень слабый интерес. Мой отец сказал, что его больше интересуют любовницы, чем покушения на его жизнь. Все его отношение заключалось в одной фразе: заговор провалился, так чего ж теперь волноваться? Король ненавидел конфликты и старался жить со всеми в мире, он наслаждался остроумными беседами и обществом красивых женщин больше, нежели судом над своими врагами.
— Он такой человек, — сказал отец, — который не задумывается о смерти. Скорее всего, небеса он считает неким Уайтхоллом, где нет ни заговоров, ни утомительных разногласий. Ему требуется лишь удовольствие, которое он находит в женщинах, окружающих его.
— Но, говорят, что, например, в делах с Францией он может быть весьма хитер и изворотлив!
— Верно, — ответил отец. — Он направляет французского короля, куда ему хочется, и, что самое забавное, умеет убедить его, что тот руководит сам. Настоящее искусство! Карл ловок, Карл умен, но, кроме того, он еще и ленив и посвящает себя лишь женщинам. Ничто другое его более не интересует! Если б только он переменил свое решение и признал Монмута…
— А что теперь? — спросила моя мать. — Монмут же участвовал в этом…
— Джимми никогда бы не согласился на убийство своего отца, в этом я абсолютно уверен!
— Но как он это докажет?
Монмут действительно сумел убедить короля в том, что, хоть ему и было известно о существовании заговора, на убийство отца он никогда бы не пошел. Поверил ли ему король или нет, никто точно сказать не мог. Никто не мог с точностью утверждать и то, что Монмут ради спасения престола не готовился стать отцеубийцей. Одно лишь было известно определенно — Карл не мог заставить себя казнить собственного сына, хотя тот вполне мог быть предателем.
Конечно, король не мог полностью забыть произошедшее, и результатом этого явилось изгнание Монмута из дворца. Когда мы услышали, что он уехал в Голландию, мать с облегчением вздохнула. Отец лишь посмеялся над ней. По его словам, она напоминала старую курицу, квохчущую вокруг своего семейства. Но, несмотря на все эти споры, они были близки друг другу, и мне нравилось видеть их такими.
Но, оказалось, что два человека, что жили неподалеку от нас, участвовали в том заговоре. Они неоднократно навещали нас в прошлом, будучи близкими соседями, и все мы испытали глубокое потрясение, услышав о том, что они под арестом. Одним из них был Джон Эндерби, живший со своей женой и сыном в поместье под названием Эндерби-холл, и совсем рядом с нами жил Жермен Хилтон из Грассленд Мэйнора.
Разговоров было много. Вне всяких сомнений, их собственность должна была быть конфискована и продана другим. Я хотела было воззвать к чувству справедливости, но мать запретила мне это делать.
Я повиновалась ей, но с тех пор часто думала об этих людях.
Они исчезли, и лишь дома их остались стоять, со временем принимая все более и более заброшенный вид.
Карлотте шел уже второй год, с каждым днем она становилась все красивее, а ее характер давал о себе знать. Ее изумительно голубого цвета глаза — посветлее, однако, чем у Харриет, — привлекали внимание каждого, и я порой удивлялась тому, что все в один голос твердили, как все-таки она похожа на свою мать. Харриет это очень забавляло.
— Карлотта отлично справляется со своей ролью! — сказала она. — Этой девочке на роду написано быть актрисой, запомни мои слова!
К тому времени интерес Харриет к крошке уже пошел на убыль, да никто, собственно, и не ожидал от нее самоотверженного погружения в воспитание ребенка, не зная даже о том, что ребенок этот был не ее. Но у дверей детской, как сказочный дракон, несла стражу Салли Нулленс, грозя каждому, кто осмеливался приблизиться к ее ненаглядной. Теперь Салли стала совсем другой, и не верилось, что когда-то она была вечно недовольной старухой, просиживающей у закипающего чайника, что-то сердито ворча себе под нос. Теперь жизнь для нее вновь обрела смысл. То же самое случилось и с Эмили Филпотс. Карлотта была не обычным ребенком: она явилась их спасительницей, они молились на нее. Я знала, что Салли как хорошая и опытная нянька не допустит, чтобы ребенку был причинен вред. У Эмили были правила, которым должен был повиноваться каждый, но в то же время ради этой девочки она могла пожертвовать всем.
Карлотта не могла попасть в лучшие руки, и мне следовало успокоиться, но как я тосковала по ней в часы разлук и как мечтала о том, чтобы она стала навсегда моей!
Перед Рождеством Харриет и Грегори приехали к нам в Эверсли, поэтому моя крошка снова была со мной, что было прекрасно. Но Харриет опять предупредила меня, что я ни в коем случае не должна показывать вида, будто Карлотта что-то значит в моей жизни.
— Это может натолкнуть кого-нибудь на ненужные размышления, — сказала она. — Кроме всего прочего, это был весьма нетипичный поступок с моей стороны — поехать в Венецию специально для того, чтобы родить там ребенка. Постарайся держать себя в руках!
Я поняла, что она имела в виду, когда услышала, как моя мать сказала:
— Из Присциллы получится хорошая мать. Вы только посмотрите на нее с Карлоттой! Можно подумать, что настоящая мать вовсе не Харриет, а она!
Да, теперь я поняла, как права была Харриет: я ступала по опасной тропе.
Рождество выдалось исключительно холодным, и отец сказал, что в январе мы все поедем в Лондон.
Из королевского дворца пришло несколько приглашений, которые нельзя было проигнорировать. Сказав это, он с задумчивым видом посмотрел на Кристабель и на меня, и я подумала, что он больше не считает меня ребенком. Может быть, я наконец созрела, что, я думаю, было неизбежно, особенно если учесть тот факт, что я была матерью. Мне было шестнадцать лет, и в июле должно было исполниться семнадцать. Я видела его насквозь, и хотя, как и прежде, он был равнодушен ко мне, но все-таки он вспомнил о своих обязанностях отца, что означало — пришло время подыскивать мне подходящую пару. Сама эта идея выглядела для меня отталкивающей. Она ужасала меня! Как я могу выйти замуж, не сказав мужу о своем ребенке?! Меня снова начали мучить тревожные предчувствия.
Это была самая холодная зима на памяти всех живущих. С начала декабря стояли сильные морозы, и, когда мы прибыли в Лондон, оказалось, что он превратился в другой город. Темза настолько промерзла, что торговцы устроили на ее льду настоящий базар. Это изменило лик нашей столицы, и все вновь прибывшие были немало изумлены. Жители же города уже привыкли к этому и ходили за покупками — да и просто на прогулку — только на реку.
Вокруг царило веселье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Вскоре на устах всех появилось и имя Монмута. Как обычно, ко всему этому король выказывал очень слабый интерес. Мой отец сказал, что его больше интересуют любовницы, чем покушения на его жизнь. Все его отношение заключалось в одной фразе: заговор провалился, так чего ж теперь волноваться? Король ненавидел конфликты и старался жить со всеми в мире, он наслаждался остроумными беседами и обществом красивых женщин больше, нежели судом над своими врагами.
— Он такой человек, — сказал отец, — который не задумывается о смерти. Скорее всего, небеса он считает неким Уайтхоллом, где нет ни заговоров, ни утомительных разногласий. Ему требуется лишь удовольствие, которое он находит в женщинах, окружающих его.
— Но, говорят, что, например, в делах с Францией он может быть весьма хитер и изворотлив!
— Верно, — ответил отец. — Он направляет французского короля, куда ему хочется, и, что самое забавное, умеет убедить его, что тот руководит сам. Настоящее искусство! Карл ловок, Карл умен, но, кроме того, он еще и ленив и посвящает себя лишь женщинам. Ничто другое его более не интересует! Если б только он переменил свое решение и признал Монмута…
— А что теперь? — спросила моя мать. — Монмут же участвовал в этом…
— Джимми никогда бы не согласился на убийство своего отца, в этом я абсолютно уверен!
— Но как он это докажет?
Монмут действительно сумел убедить короля в том, что, хоть ему и было известно о существовании заговора, на убийство отца он никогда бы не пошел. Поверил ли ему король или нет, никто точно сказать не мог. Никто не мог с точностью утверждать и то, что Монмут ради спасения престола не готовился стать отцеубийцей. Одно лишь было известно определенно — Карл не мог заставить себя казнить собственного сына, хотя тот вполне мог быть предателем.
Конечно, король не мог полностью забыть произошедшее, и результатом этого явилось изгнание Монмута из дворца. Когда мы услышали, что он уехал в Голландию, мать с облегчением вздохнула. Отец лишь посмеялся над ней. По его словам, она напоминала старую курицу, квохчущую вокруг своего семейства. Но, несмотря на все эти споры, они были близки друг другу, и мне нравилось видеть их такими.
Но, оказалось, что два человека, что жили неподалеку от нас, участвовали в том заговоре. Они неоднократно навещали нас в прошлом, будучи близкими соседями, и все мы испытали глубокое потрясение, услышав о том, что они под арестом. Одним из них был Джон Эндерби, живший со своей женой и сыном в поместье под названием Эндерби-холл, и совсем рядом с нами жил Жермен Хилтон из Грассленд Мэйнора.
Разговоров было много. Вне всяких сомнений, их собственность должна была быть конфискована и продана другим. Я хотела было воззвать к чувству справедливости, но мать запретила мне это делать.
Я повиновалась ей, но с тех пор часто думала об этих людях.
Они исчезли, и лишь дома их остались стоять, со временем принимая все более и более заброшенный вид.
Карлотте шел уже второй год, с каждым днем она становилась все красивее, а ее характер давал о себе знать. Ее изумительно голубого цвета глаза — посветлее, однако, чем у Харриет, — привлекали внимание каждого, и я порой удивлялась тому, что все в один голос твердили, как все-таки она похожа на свою мать. Харриет это очень забавляло.
— Карлотта отлично справляется со своей ролью! — сказала она. — Этой девочке на роду написано быть актрисой, запомни мои слова!
К тому времени интерес Харриет к крошке уже пошел на убыль, да никто, собственно, и не ожидал от нее самоотверженного погружения в воспитание ребенка, не зная даже о том, что ребенок этот был не ее. Но у дверей детской, как сказочный дракон, несла стражу Салли Нулленс, грозя каждому, кто осмеливался приблизиться к ее ненаглядной. Теперь Салли стала совсем другой, и не верилось, что когда-то она была вечно недовольной старухой, просиживающей у закипающего чайника, что-то сердито ворча себе под нос. Теперь жизнь для нее вновь обрела смысл. То же самое случилось и с Эмили Филпотс. Карлотта была не обычным ребенком: она явилась их спасительницей, они молились на нее. Я знала, что Салли как хорошая и опытная нянька не допустит, чтобы ребенку был причинен вред. У Эмили были правила, которым должен был повиноваться каждый, но в то же время ради этой девочки она могла пожертвовать всем.
Карлотта не могла попасть в лучшие руки, и мне следовало успокоиться, но как я тосковала по ней в часы разлук и как мечтала о том, чтобы она стала навсегда моей!
Перед Рождеством Харриет и Грегори приехали к нам в Эверсли, поэтому моя крошка снова была со мной, что было прекрасно. Но Харриет опять предупредила меня, что я ни в коем случае не должна показывать вида, будто Карлотта что-то значит в моей жизни.
— Это может натолкнуть кого-нибудь на ненужные размышления, — сказала она. — Кроме всего прочего, это был весьма нетипичный поступок с моей стороны — поехать в Венецию специально для того, чтобы родить там ребенка. Постарайся держать себя в руках!
Я поняла, что она имела в виду, когда услышала, как моя мать сказала:
— Из Присциллы получится хорошая мать. Вы только посмотрите на нее с Карлоттой! Можно подумать, что настоящая мать вовсе не Харриет, а она!
Да, теперь я поняла, как права была Харриет: я ступала по опасной тропе.
Рождество выдалось исключительно холодным, и отец сказал, что в январе мы все поедем в Лондон.
Из королевского дворца пришло несколько приглашений, которые нельзя было проигнорировать. Сказав это, он с задумчивым видом посмотрел на Кристабель и на меня, и я подумала, что он больше не считает меня ребенком. Может быть, я наконец созрела, что, я думаю, было неизбежно, особенно если учесть тот факт, что я была матерью. Мне было шестнадцать лет, и в июле должно было исполниться семнадцать. Я видела его насквозь, и хотя, как и прежде, он был равнодушен ко мне, но все-таки он вспомнил о своих обязанностях отца, что означало — пришло время подыскивать мне подходящую пару. Сама эта идея выглядела для меня отталкивающей. Она ужасала меня! Как я могу выйти замуж, не сказав мужу о своем ребенке?! Меня снова начали мучить тревожные предчувствия.
Это была самая холодная зима на памяти всех живущих. С начала декабря стояли сильные морозы, и, когда мы прибыли в Лондон, оказалось, что он превратился в другой город. Темза настолько промерзла, что торговцы устроили на ее льду настоящий базар. Это изменило лик нашей столицы, и все вновь прибывшие были немало изумлены. Жители же города уже привыкли к этому и ходили за покупками — да и просто на прогулку — только на реку.
Вокруг царило веселье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90