Впрочем, сердца Герцогини она ни в малое степени не
согрела.
-- Что ты тут делаешь, девочка? -- строго спросила она на
языке, который представлялся ей итальянским. -- Да еще среди
ночи!
-- Девять часов, госпожа.
-- Девять? Тогда подними шторы.
-- Уже подняла, -- она отступила к окну и в подтверждение
сказанному стукнула по стеклу. -- Снаружи темно, -- добавила
она. -- Пепел падает с неба. Вулкан очень, очень сердится.
-- Пепел? Вулкан? Я должна немедленно одеться. Зажги еще
две свечи. Нет, три! Нельзя, чтобы горело всего две. С минуты
на минуту может прийти Дон Франческо.
Герцогиня часто говорила, со смехом, что она "всего лишь
слабая женщина". Некоторое количество людей придерживалось того
же мнения. Однако в ту минуту никто из обитателей Непенте не
смог бы похвастаться таким же самообладанием. Возникший в
природе разлад оставил ее равнодушной. Разуму Герцогини мало
было дела до повадок вулканов, к тому же душа ее находилась в
надежных руках, а совесть пребывала в полном порядке, как и
положено будущей католичке. Она во всем полагалась на своего
духовного наставника, внушившего ей величественное чувство
покорности и смирения. Дон Франческо никогда не покинет ее. В
должное время он придет и объяснит, почему Бог дозволил вулкану
вести себя столь неподобающим образом, у него найдется более
чем достаточно слов для утешения будущей духовной дочери.
Господь, коли будет на то Его воля, способен сотворить чудо и
отвести беду, даже если Он сам ее наслал. Падает пепел -- не
падает, все к лучшему. Герцогиня безмятежно ждала.
Тем временем снаружи пепел сыпался, не переставая. Он
повалил около полуночи и уже покрывал землю двухдюймовым слоем.
Непенте лежал, окутанный киммерийской мглой, более темной, чем
беззвездное небо --мглой, которую можно было пощупать; нечто
подобное жаркому и душному одеялу придавило остров. Все
погрузилось в безмолвие. С улиц не доносилось шагов:
рассыпчатый пепел, более мягкий, чем снег, глушил любые звуки.
И он все падал и падал. Немногие из перепуганных местных
жителей, которых необходимость вынудила покинуть свой кров,
брели по улицам, полные страха за собственные жизни. Они
думали, что наступил конец света. Обуянные ужасом, они выходили
наружу, лишь сунув в карман нож или револьвер, а на улице
опасливо обходили друг друга, стискивая в одной руке факел или
фонарь, а другой прижимая ко рту носовой платок, потому что
боялись задохнуться. В витринах одного-двух магазинчиков с
трудом, словно сквозь плотный туман различался слабо мерцающий
свет. Обычных же картин и звуков утра -- повозок, снующих в
ожидании найма, щелканья кнутов, криков фруктовых и рыбных
торговцев -- не было и в помине. Смертельную тишь нарушал лишь
звон городских курантов, отбивающих часы посреди потемневшего
мира.
С полдюжины сорвиголов собралось в Клубе. То есть это они
называли себя сорвиголовами. На самом деле, они были напуганы
до смерти и прибежали в Клуб, надеясь обрести в обществе друг
друга взаимную поддержку и недостающую отвагу. Сегодня они не
пили виски, не играли в карты и не пересказывали сплетен. Все
сидели вокруг освещенного ацетиленовой лампой стола и в тревоге
слушали молодого профессора из Христиании, который знал, по его
словам, толк в высшей математике и в настоящую минуту с помощью
биномиальной теоремы подсчитывал, сколько потребуется времени,
чтобы город засыпало пеплом по самые крыши -- в предположении,
что все его здания имеют одинаковую высоту. Профессор приехал
на остров совсем недавно и по этой причине еще сохранял что-то
вроде веселого пессимизма. Он полагал вполне возможным, что к
тому времени, когда пепел доберется до вторых этажей, -- при
условии, разумеется, что все они находятся на одном уровне, --
ветер может перемениться и куда-нибудь его унести. Те, кто
прожил на острове дольше профессора, послушав его рассуждения,
совсем пали духом. Они вставали из-за стола и печально качали
головами, приготовляясь к самому худшему. Они свой сирокко
знали.
Утро тянулось, и в Клуб прибредали все новые, закутанные
по уши бедолаги; они стряхивали с одежд пепел и торопливо
закрывали за собой дверь. Зажгли еще несколько ламп. Новости
были неутешительные. Снаружи по-прежнему темно, вытянутой руки
не видать; пепла уже навалило столько, что он стал опасен. Не
выдержав его веса, обвалилось несколько крыш; телеграфное
сообщение с материком нарушилось -- кабель, как полагали,
лопнул вследствие каких-то подводных потрясений; некто,
переходя рыночную площадь, наткнулся на труп женщины,
несомненно задохнувшейся; двое из посаженных Судьей под стражу
русских от непривычки к вулканическим явлениям впали в буйное
помешательство и обезглавили друг друга мясницким ножом.
Появившийся в конце концов мистер Мулен, пребывавший в каком
угодно, но только не в обычном для него бойком расположении
духа, сообщил полную и исправленную версию последнего
происшествия: жертв было вовсе не две, а четырнадцать; прежде
чем совершить свой безумный поступок, они преломили хлеб-соль и
спели национальный гимн; и воспользовались они не мясницким
ножом, а ржавой стамеской. Его рассказ, который в обычных
обстоятельствах стал бы бесценной темой для увлекательных
пересудов, ни одного из слушателей не взволновал. Все ожидали,
когда явится их президент, Консул, бывший истинной душой Клуба
-- явится и принесет официальные извинения за столь
безответственную выходку со стороны природы. Но Консул впервые
в жизни оказался неспособным выполнить свой долг.
Бедняга сидел дома, в стоявшей на отшибе вилле, известной
как "Консульство", и в голове его царил невероятный сумбур.
Облокотившись на освещенный лампой письменный стол, он
удрученно вглядывался в тьму за окном. Перед Консулом лежал
предварительный набросок ежегодного доклада, предоставляемого
им никарагуанскому Министру финансов, джентльмену, которого раз
в год одолевало жгучее любопытство относительно состояния дел
на Непенте, особенно по части судоходства, торгового оборота,
заразных заболеваний и мер, предпринимаемых на острове для
борьбы с бери-бери.
До сих пор написание доклада не доставляло мистеру Фредди
Паркеру никаких хлопот. Между ним и его покровителем, синьором
Помпонио-ди-Вергара-и-Пуярола, существовало взаимное понимание
насчет того, что данная работа является ничем иным, как чистой
воды формальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134