будучи
местным уроженцем, он, пожалуй, еще мог из нее кое-что выжать.
В обмен на таковую уступку специально для мистера Паркера был
создан необременительный государственный пост. Его назначили
Финансовым Консулом в юго-восточной Европе с резиденцией на
Непенте или где ему заблагорассудится -- но без жалованья;
высокое положение в обществе, сообщаемое этим постом, было
сочтено достаточной компенсацией. Единственная обязанность
мистера Паркера состояла в ежегодном представлении
правительству Никарагуа короткого доклада -- чистой воды
формальность.
Он уехал, но не один. С ним вместе отбыл его
дух-покровитель, ангел-хранитель, его хозяйка, она же сводная
сестра -- смуглая дама размером с коровник. Добравшись до
Непенте, они обосновались в стоявшей особняком маленькой вилле,
которую нарекли "Консульством". Перемена климата пошла мистеру
Паркеру на пользу. Как и назначение на государственный пост.
Теперь он был человеком значительным, единственным на острове
представителем иностранной державы. Официальное звание дало ему
не только высокое положение и возможность начать жизнь заново,
но и нечто куда более насущное -- кредит. Оно позволило ему
наладить отношения с местными властями: с рыжим и рахитичным
судьей, например, -- между ним и мистером Паркером вспыхнула
нежная дружба, вызывавшая у того, кто ее наблюдал, невнятно
зловещие предчувствия. Хозяйка, будучи католичкой, -- мистера
Паркера также подозревали в симпатиях к Риму -- взяла в
исповедники приходского священника. Тут она выиграла очко;
"парроко" был вне подозрений, во всяком случае, у иностранцев
он подозрений не вызывал. По большей части она сидела дома,
выдумывая о самых разных людях небылицы скандального толка и
сочиняя объемистые письма, в которых предостерегала
новоприезжих насчет царящей на острове аморальности.
На сторонний взгляд Консул и его хозяйка подходили друг
дружке, как голубок и горлица. Он также был реформатором
моральным и социальным. Но людям нужно на что-то жить.
Поскольку высокое положение в обществе, неразрывное с
занимаемым мистером Паркером почетным постом, ничего
существенного в рассуждении наличности не приносило, он
принялся изыскивать средства к существованию. Оба снова были в
долгу, как в шелку. Необходимо что-то предпринять, провозгласил
он.
Важная осанка мистера Паркера, его возбужденная
физиономия, вересковая трубка, бриджи и белые гетры уже
достаточно примелькались на улицах города, когда случившееся в
Клубе безобразное бесчинство -- одна из тех, возникавших с
периодичностью в один, примерно, месяц потасковок, в которую
вынуждена была нехотя вмешиваться полиция, вообще-то не
любившая связываться с иностранцами, -- подсказало его хозяйке,
что можно попытаться предпринять нечто именно в этом
направлении. Она добилась, чтобы на тот год его избрали
президентом, затем чтобы его избрали президентом на следующий
год, и еще на следующий и на следующий за ним; даром, что
согласно правилам, президента каждый год полагалось выбирать
заново. Впрочем, кому было дело до правил? Консул он или не
Консул? Все только радовались тому, что мистер Паркер возглавил
Клуб. В сущности говоря, он, подобно Наполеону, превратился в
подобие диктатора.
Теперь он оказался в своей стихии. Местечко было
прибыльное, сулившее проценты, случайные приработки и барыши
всех родов. Он договорился с клубной прачкой, чтобы та стирала
и его домашнее белье, задаром. Угрожая разместить заказы Клуба
где-либо еще, он поназаключал множество договоров, вставляя в
каждый секретную оговорку, согласно которой пятнадцать
процентов прибыли оставалось за ним, -- с бакалейщиком,
снабжавшим Клуб провизией, и с прочими торговцами,
поставлявшими канцелярские принадлежности, мыло, фаянс (битая
фаянсовая посуда составляла в отчетности значительную статью
расходов) и тому подобные необходимые Клубу принадлежности.
Затем он принялся за владельца дома, в котором располагался
Клуб. Видит Бог, если арендная плата не будет снижена на
двадцать процентов, ему придется съехать и подыскать более
респектабельное помещение! Это же скандал! Грабеж среди бела
дня! Поскольку домовладелец был человеком разумным, они
договорились, что в контракте так и останется стоять прежняя
цифра, между тем как разница в двадцать процентов будет
поступать не в карман домовладельца, в котором она до сей поры
находила приют, а в карман мистера Паркера. Так же обошелся он
и со слугами. От мальчишки, который прибирался в помещениях
Клуба, и которого он менял сколь возможно чаще, мистер Паркер
требовал денежного залога -- в виде гарантии хорошего
мальчишкина поведения -- залога, который никогда не
возвращался, независимо от поведения. Ну и разумеется, взносы.
Конечно, никакая ревизия его отчетности не грозила, на
истомленном южным ветром Непенте никто о подобном и не
помышлял. А если бы и помыслил, уж он бы как-нибудь подмазал
ревизора, за ценой бы не постоял, мог и сотню франков выложить,
ну, то есть, почти сотню; дело-то было стоящее. У него все это
называлось "подбирать объедки". И само место и местные порядки
устраивали его совершенно. Он на объедках всю жизнь прожил. Всю
жизнь перебивался тем, что брал по мелочи в долг и не
возвращал, -- а для какой-либо затеи с размахом у него кишка
была тонка.
При вступлении мистера Паркера в должность Клуб пребывал в
состоянии такой деморализации, обратился в такое общественное
позорище, что в качестве моралиста мистеру Паркеру первому
следовало бы прикрыть это логово забулдыг и распутников. В
качестве финансиста он намеревался жить за его счет. Клуб
следовало почистить, вопрос состоял в том -- как?
"Паркерова отрава", помимо того, что она приносила хороший
кус добавочной прибыли, разрешила и эту проблему. Закоренелые в
буйстве беспробудные пьяницы отказывались верить, что имеют
дело с чем-то отличным от обыкновенного виски, к которому они
пристрастились сызмальства; а если и верили, то из чистого
удальства или же побуждаемые всесильной привычкой отказывались
уменьшить принимаемые дозы. В то время, как пьянчуги умеренные
узрили истину и соответственно ей поступали, эти, другие,
упрямо продолжали считать потребляемое ими зелье настоящим
скотчем -- с неизбежными и зловещими результатами. Один за
другим они отправлялись на тот свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
местным уроженцем, он, пожалуй, еще мог из нее кое-что выжать.
В обмен на таковую уступку специально для мистера Паркера был
создан необременительный государственный пост. Его назначили
Финансовым Консулом в юго-восточной Европе с резиденцией на
Непенте или где ему заблагорассудится -- но без жалованья;
высокое положение в обществе, сообщаемое этим постом, было
сочтено достаточной компенсацией. Единственная обязанность
мистера Паркера состояла в ежегодном представлении
правительству Никарагуа короткого доклада -- чистой воды
формальность.
Он уехал, но не один. С ним вместе отбыл его
дух-покровитель, ангел-хранитель, его хозяйка, она же сводная
сестра -- смуглая дама размером с коровник. Добравшись до
Непенте, они обосновались в стоявшей особняком маленькой вилле,
которую нарекли "Консульством". Перемена климата пошла мистеру
Паркеру на пользу. Как и назначение на государственный пост.
Теперь он был человеком значительным, единственным на острове
представителем иностранной державы. Официальное звание дало ему
не только высокое положение и возможность начать жизнь заново,
но и нечто куда более насущное -- кредит. Оно позволило ему
наладить отношения с местными властями: с рыжим и рахитичным
судьей, например, -- между ним и мистером Паркером вспыхнула
нежная дружба, вызывавшая у того, кто ее наблюдал, невнятно
зловещие предчувствия. Хозяйка, будучи католичкой, -- мистера
Паркера также подозревали в симпатиях к Риму -- взяла в
исповедники приходского священника. Тут она выиграла очко;
"парроко" был вне подозрений, во всяком случае, у иностранцев
он подозрений не вызывал. По большей части она сидела дома,
выдумывая о самых разных людях небылицы скандального толка и
сочиняя объемистые письма, в которых предостерегала
новоприезжих насчет царящей на острове аморальности.
На сторонний взгляд Консул и его хозяйка подходили друг
дружке, как голубок и горлица. Он также был реформатором
моральным и социальным. Но людям нужно на что-то жить.
Поскольку высокое положение в обществе, неразрывное с
занимаемым мистером Паркером почетным постом, ничего
существенного в рассуждении наличности не приносило, он
принялся изыскивать средства к существованию. Оба снова были в
долгу, как в шелку. Необходимо что-то предпринять, провозгласил
он.
Важная осанка мистера Паркера, его возбужденная
физиономия, вересковая трубка, бриджи и белые гетры уже
достаточно примелькались на улицах города, когда случившееся в
Клубе безобразное бесчинство -- одна из тех, возникавших с
периодичностью в один, примерно, месяц потасковок, в которую
вынуждена была нехотя вмешиваться полиция, вообще-то не
любившая связываться с иностранцами, -- подсказало его хозяйке,
что можно попытаться предпринять нечто именно в этом
направлении. Она добилась, чтобы на тот год его избрали
президентом, затем чтобы его избрали президентом на следующий
год, и еще на следующий и на следующий за ним; даром, что
согласно правилам, президента каждый год полагалось выбирать
заново. Впрочем, кому было дело до правил? Консул он или не
Консул? Все только радовались тому, что мистер Паркер возглавил
Клуб. В сущности говоря, он, подобно Наполеону, превратился в
подобие диктатора.
Теперь он оказался в своей стихии. Местечко было
прибыльное, сулившее проценты, случайные приработки и барыши
всех родов. Он договорился с клубной прачкой, чтобы та стирала
и его домашнее белье, задаром. Угрожая разместить заказы Клуба
где-либо еще, он поназаключал множество договоров, вставляя в
каждый секретную оговорку, согласно которой пятнадцать
процентов прибыли оставалось за ним, -- с бакалейщиком,
снабжавшим Клуб провизией, и с прочими торговцами,
поставлявшими канцелярские принадлежности, мыло, фаянс (битая
фаянсовая посуда составляла в отчетности значительную статью
расходов) и тому подобные необходимые Клубу принадлежности.
Затем он принялся за владельца дома, в котором располагался
Клуб. Видит Бог, если арендная плата не будет снижена на
двадцать процентов, ему придется съехать и подыскать более
респектабельное помещение! Это же скандал! Грабеж среди бела
дня! Поскольку домовладелец был человеком разумным, они
договорились, что в контракте так и останется стоять прежняя
цифра, между тем как разница в двадцать процентов будет
поступать не в карман домовладельца, в котором она до сей поры
находила приют, а в карман мистера Паркера. Так же обошелся он
и со слугами. От мальчишки, который прибирался в помещениях
Клуба, и которого он менял сколь возможно чаще, мистер Паркер
требовал денежного залога -- в виде гарантии хорошего
мальчишкина поведения -- залога, который никогда не
возвращался, независимо от поведения. Ну и разумеется, взносы.
Конечно, никакая ревизия его отчетности не грозила, на
истомленном южным ветром Непенте никто о подобном и не
помышлял. А если бы и помыслил, уж он бы как-нибудь подмазал
ревизора, за ценой бы не постоял, мог и сотню франков выложить,
ну, то есть, почти сотню; дело-то было стоящее. У него все это
называлось "подбирать объедки". И само место и местные порядки
устраивали его совершенно. Он на объедках всю жизнь прожил. Всю
жизнь перебивался тем, что брал по мелочи в долг и не
возвращал, -- а для какой-либо затеи с размахом у него кишка
была тонка.
При вступлении мистера Паркера в должность Клуб пребывал в
состоянии такой деморализации, обратился в такое общественное
позорище, что в качестве моралиста мистеру Паркеру первому
следовало бы прикрыть это логово забулдыг и распутников. В
качестве финансиста он намеревался жить за его счет. Клуб
следовало почистить, вопрос состоял в том -- как?
"Паркерова отрава", помимо того, что она приносила хороший
кус добавочной прибыли, разрешила и эту проблему. Закоренелые в
буйстве беспробудные пьяницы отказывались верить, что имеют
дело с чем-то отличным от обыкновенного виски, к которому они
пристрастились сызмальства; а если и верили, то из чистого
удальства или же побуждаемые всесильной привычкой отказывались
уменьшить принимаемые дозы. В то время, как пьянчуги умеренные
узрили истину и соответственно ей поступали, эти, другие,
упрямо продолжали считать потребляемое ими зелье настоящим
скотчем -- с неизбежными и зловещими результатами. Один за
другим они отправлялись на тот свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134