Когда мы подросли, ты мог делать все, что хотел. Клянусь, Дилан, что бы дурное, или порочное, или запретное, или просто глупое ты ни делал, тебе всегда это сходило с рук. Я же всегда попадался. Меня вечно наказывали. Вот это, милый братец, было отвратительно.
– Ты был любимцем отца.
– А ты – матери.
– Это из-за музыки. Мы с матерью оба любили музыку. А что касается того, что мне сходило с рук... – Он помолчал, а затем признался: – Йен, я уже много лет собирался кое-что рассказать тебе. Может быть, пришло это время. – Он сел на край кровати Йена.
Йен с пробудившимся интересом тоже сел, заняв кресло у камина. По голосу Дилана он чувствовал, что это не обычная шутка брата, и был рад отвлечься от своей ситуации.
– Так расскажи мне.
– Звон в ушах. Он доводил меня до безумия.
– Прости, я не понял?
Дилан только в изумлении покачал головой.
– Господи, Йен, неужели тебя ничто не волнует?
Йен с усмешкой взглянул на брата.
– Ты хочешь сказать, кроме Лючии Валенти?
Дилан засмеялся:
– У моего брата есть чувство юмора. И при таких обстоятельствах. Невероятно. – Его смех замер, и Дилан сказал: – Помнишь, когда-то давно, катаясь на лошади, я упал и ударился головой о камень? Ты был в Индии, или Египте, или в каком-то другом отдаленном месте.
– Помню. Я был в Санкт-Петербурге. – Он нахмурился, соображая. – Так от этого удара головой у тебя появился звон в ушах? Доктора не смогли это вылечить?
– Нет. У меня все время шум в голове. Это непрекращающийся ноющий звук, как тон, не совпадающий с камертоном. Иногда я не могу заснуть. Меня мучают головные боли. Я прибегал к опиуму и курил гашиш, чтобы приглушить этот шум, но он никогда не прекращался. В течение пяти лет я не мог сочинять. Я издавал старые произведения. Уже написанные вещи. Я думал, что никогда не буду сочинять музыку. Я жил в аду.
Йен знал, чем была для Дилана музыка. Его жизнью. Всем.
– Понимаю.
– Я чуть не убил себя. Я приставил пистолет под подбородок и взвел курок.
Йен выпрямился в кресле.
– Господи, Дилан!
– Взволновался наконец, как я вижу. Но это правда.
– Что остановило тебя?
– Грейс. – Он улыбнулся, и, как всегда, его лицо осветилось при упоминании жены. – Она спасла мне жизнь. В буквальном и переносном смысле. Когда я впервые увидел ее, я услышал музыку и был страшно удивлен, потому что многие годы не слышал. Я подумал, что она – моя муза. Я опустил пистолет, и она вынула его из моей руки, убеждая, что нет причины убивать себя. – Он помолчал. – Думаю, что полюбил ее с первого взгляда. Видит Бог, она была нужна мне. Нужна и теперь. Каждый день.
Йен начинал понимать его чувства к жене.
– Так ты не можешь больше сочинять музыку из-за этого шума?
– Я научился не замечать его. Мне помогает Изабель. Она очень талантлива, Йен, одареннее меня. Музыка дается ей так же легко, как когда-то мне. Я уже никогда не смогу сочинять музыку с прежней легкостью, но по крайней мере я снова могу это делать.
– Я рад, и я рад, что ты рассказал мне об этом, что наконец ты почувствовал, что ты можешь. – Он откинулся на спинку кресла. – Да, это многое объясняет. Ты всегда был неуправляемым, но твое поведение порой становилось таким сумасбродным, что я задавался вопросом, все ли с тобой в порядке. Почему ты не рассказал мне раньше?
– Не знаю. По-видимому... – Дилан задумался. – Скорее всего я думал, ты не поймешь. Ты настолько дисциплинированный человек, и я боялся, что ты скажешь, чтобы я просто преодолел это и перестал жалеть себя. Конечно, я жалел себя, но мне страшно было это услышать, особенно от тебя.
– Я бы этого не сказал. – Недоверчивый взгляд брата заставил его добавить: – Я мог бы так подумать, но не сказать. Я все-таки дипломат. Человек тактичный и осмотрительный, который всегда говорит и поступает как надо. – Йен засмеялся, но далеко не весело.
Дилан наклонился вперед, положив локти на колени.
– И что теперь будет? Очевидно, тебе придется жениться на девушке.
– Конечно.
– Ты из-за этого утратишь свое положение?
Йен прижал пальцы ко лбу. Ему не хотелось верить, что все, ради чего он трудился, рухнуло, но он не мог не признать правды.
– Разумеется. Премьер-министр не терпит скандалов. Сейчас век реформ, как ты знаешь.
– Мне очень жаль, Йен. Я знаю, для тебя работа значит так много, как и моя для меня, и я понимаю, каково потерять ее.
Йен поднялся.
– Мне некого винить, кроме себя, – сказал он, чувствуя во рту горький вкус позора. – Зная принца Чезаре, я буду считать, что мне повезло, если он не пришлет сюда карабинеров, чтобы расстрелять меня.
Грейс договорилась с Йеном, что он придет к ней днем в кабинет, который выходил окнами на подъездную аллею и которым редко пользовались. В ожидании Йена Лючия стояла у окна, глядя, как гости садятся в кареты и уезжают. К счастью, большинство из них предпочло уехать к тот же день, а не провести еще сутки в напряженной обстановке.
Лючия смотрела, как они уезжают, и неторопливо пила мадеру, которую Грейс дала ей для успокоения нервов. В другом отношении мадера плохо помогала, но когда в комнату вошел Йен, она, только взглянув на его лицо, одним глотком опустошила бокал со сладким ликером. Ибо то, что ей предстояло сказать ему, требовало укрепить ее силы всеми доступными способами.
– Мы поженимся через три недели, – первым заговорил он.
Слова прозвучали резко, а лицо оставалось непроницаемым.
– Грейс говорит, что вы согласны перейти в англиканскую церковь, что упрощает дело. После того как я поговорю с вашим отцом, будет объявлено о предстоящем браке. Свадьба состоится в церкви герцога, здесь, в Треморе.
Несмотря на то, что в его голосе не было нежности, при этих словах ее охватила такая радость, что у нее подгибались колени. Даже хорошо зная его чувство чести, уже после того как Грейс сообщила ей о его намерении, она была так рада услышать это от него самого.
– Благодарю вас.
– Сегодня я уезжаю в Лондон. Вы остаетесь здесь.
– Да. Грейс мне сказала.
– Ваш отец приезжает через два дня, и я должен сказать ему, что произошло. Ради вас и, признаюсь, ради самого себя я бы предпочел избежать этого. – Он поморщился, самообладание чуть не изменило ему. – В моей жизни было много неприятных встреч, но, честно говоря, я не знаю, как посмотреть человеку в глаза и признаться, что я обесчестил его дочь.
– Не надо! – воскликнула она. – Не ругайте себя так!
– Почему? – Перед ней снова был дипломат, мрачный, холодный и отчужденный. – Меньшего я не заслуживаю. Но, – продолжал он, не давая ей возразить, – требования, предъявляемые принцем Чезаре к человеку, за которого, вы выйдете замуж, делают меня совершенно не приемлемым кандидатом. А ваш переход в другую веру приведет его в ярость. И если не сказать ему об истинных обстоятельствах, он никогда не даст своего согласия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70