Оружейник оказался прав, отец Марк побывал еще в нескольких заведениях, торгующих оружием, зашел также и к старьевщику, но в конце концов вернулся к седому эльзасцу, где, после некоторых раздумий, купил небольшой хорасанский кривой кинжал, долго прилаживал его, вздыхая, к ладони.
— Придется остановиться на нем.
Когда отец Марк вошел в жилище шевалье де Труа, тот пребывал в состоянии полнейшего отчаяния, он уже почти смирился с горестной мыслью, что «спаситель» его не явится. Юноша кинулся к нему обниматься, так был обрадован.
— Ну?! — спросил он с надеждой, когда отец Марк снял свой башлык.
— Вы хотите спросить меня, не придумал ли я, как помочь, сын мой?
— Конечно! Именно! А вы так говорите, как будто… Вы совершенно спокойны?!
— Хотя бы один из нас должен сохранять равновесие духа, во имя достижения цели.
— Хорошо, хорошо. Я согласился вам ввериться и готов слушаться впредь.
Отец Марк огляделся.
— Где тут у вас можно писать?
— Вот стол, вот, — юноша кинулся в угол большой комнаты со сводчатым потолком и плетеными решетками на окнах. Там в углу действительно стоял небольшой стол изящной византийской работы. На нем высилась большая, толщиной в руку свеча в дорогом, заплывшем воском, подсвечнике. Шевалье присоединил к первой свече другую, с подоконника.
— Теперь будет посветлее. Садитесь, святой отец, садитесь, пишите.
Отец Марк покачал головой.
— Писать придется вам.
— Мне? Писать?!
— Да.
Руки юноши тряслись, в глазах было удивление и ужас. Совсем уж он не думал, что ему придется сегодня вечером этим заниматься, совсем.
— Ну, писать, так писать. Только у меня нет, кажется, чернил, — де Труа кинулся к сундуку, стоявшему у двери. Откинул выпуклую крышку, достал квадратную бронзовую чернильницу.
— Нет, представьте, есть.
— Захватите и перья.
Юноша достал из сундука целую связку больших, великолепно очиненных перьев.
— Садитесь, садитесь сюда, к столу, — отец Марк придвинул к освещенному столу грубый табурет.
Де Труа уселся, распрямил перед собой лист пергамента, повернул голову к стоящему за спиной духовнику.
— Я не писал Розамунде уже два дня.
Отец Марк положил ему руку на плечо.
— Вы и сейчас будете писать не ей.
— Святой отец…
— Покажите мне сначала извещение орденского капитула, где оно у вас?
— Ах, да, — юноша вскочил с места и снова кинулся к своему сундуку.
От его решительных передвижений пламя свечи дергалось как сумасшедшее, по стенам плясали тени.
— Вот оно.
Отец Марк быстро пробежал текст. Внизу красовалась киноварного цвета печать с отчетливо видимым рисунком — два всадника на одном коне.
— Прекрасно, пока отложите этот документ. Он не понадобится вам.
— Уже отложил.
— Вы еще говорили о деньгах. Могу поклясться священными мощами св. Никодима, вы так и не удосужились проверить, сколько именно вам прислано. Таковы все истинно влюбленные.
У шевалье де Труа был обалдевший вид. Рот исказился в неуверенной улыбке.
— Вы правы, святой отец. Так вы думаете нужно э-э, пересчитать?
— Это займет, думаю, немного времени. Нам же надо знать, какие средства у нас в запасе. Деньги могут сыграть немаловажную роль в задуманной мною комбинации.
— А-а, — в глазах юноши блеснуло понимание. Он подбежал к своему ложу и, сорвав голову с одной из прикроватных статуй, заглянул внутрь.
— Они здесь.
— Прекрасно.
— Пересчитать легко, здесь четыре кошеля, в каждом по две тысячи флоринов. С печатью марсельского банковского дома.
— Слава богу. Тогда мы не будем отвлекаться от основного дела. Садитесь к столу.
Юноша передвигался по комнате, повинуясь любой команде говорившего, он был даже рад тому, что над ним воцарилась чужая воля и он избавлен от необходимости принимать какие бы то ни было решения. Он был счастлив, ибо был убежден, что находится на пути к спасению.
Усевшись снова на табурет, он заново расправил лист, придавил один его край тяжелой чернильницей, вытащил одно перо из связки.
Отец Марк осторожно отогнул полу кафтана и достал из-за пояса только что купленный кинжал. Де Труа резко обернулся к нему и увидел блеснувшее лезвие. Отец Марк опередил его вопрос.
— Дайте мне ваше перо, сын мой, его надо как следует очинить.
Через несколько мгновений перо снова было в руках рыцаря.
— Что же мне писать.
— Там знают вашу руку?
— Вероятно. Я несколько раз отправлял им разные послания, раза три-четыре.
— Понятно, — отец Марк острием кинжала почесал переносицу.
— Первый пункт моего плана состоит в том, чтобы отложить ваш отъезд в Иерусалим. Согласитесь, трудно воссоединиться с возлюбленной покидая ее.
— Каким образом мне это сделать? Не уехать?
— Для этого вы и сели за этот стол. Пишите, что поражены тяжелой лихорадкой, покрывшей нарывами все ваше тело, в силу этого вы не можете двинуться с места без риска, смертельного риска для вашей жизни. Чувствуя же свою вину за нарушение планов капитула, высокого капитула столь достославного ордена, вы считаете своим долгом увеличить вступительный взнос — сколько они с вас требовали?
— Две с половиной тысячи флоринов.
— Увеличить взнос с двух с половиной тысяч флоринов, до четырех. Напишите еще, что присовокупляете к сказанному просьбу дать вам возможность долечиться и привести себя в состояние, достойное того, в коем, по уставу достославного ордена, и должен пребывать рыцарь, ищущий приема в число полноправных членов. Написали?
— Да. Сколько просить мне времени для отсрочки, святой отец? — повернулся снова к отцу Марку рыцарь.
— Нисколько.
— Не понимаю.
— Не указывайте никакого конкретного срока, сын мой, чтобы не связывать себя новыми обещаниями, тоже, может быть, невыполнимыми. Если господь приведет вам явиться в чертоги орденские, вы явитесь не как нарушитель рыцарского слова, вновь просящий о снисхождении, а как преодолевший жестокую болезнь. Если же вы не явитесь вообще, то четыре тысячи вас, мне кажется, достойно заменят. Понятно?
Лицо шевалье де Труа сияло неподдельным счастьем. И восхищением. Он был поражен необыкновенным умом своего духовника — какой он придумал отличный выход из безвыходного положения.
— Я спасен, — прошептал рыцарь, — но я не думал, что все так просто.
— На самом деле все еще проще, чем вам кажется сын мой, — сказал отец Марк.
— Вы все время говорите загадками.
— Вы поставили подпись?
— Я спасен, спасен, — восхищенно шептал шевалье.
— Подпишитесь.
— Пожалуйста.
— А теперь я поставлю печать, — с этими словами отец Марк вонзил по самую рукоятку кинжал в основание черепа лангедокского рыцаря шевалье де Труа. Он умер мгновенно, даже не дернувшись, только с кончика пера на краешек письма упала капля чернил.
Отец Марк протянул было руку к письму, но заметил, что пламя свечей, стоящих на столе, колебнулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161