Вот прислуга-то на нас подивится!
Когда они подошли к своему меньшому братишке, он только что просыпался. По счастью, он не стал прекрасен, как майское утро, а остался таким же, каким и был. И все почему-то были очень этому рады.
— Должно быть, Ягненок еще слишком мал, и потому у него нет никаких желаний, — сказала Антея. — В следующий раз о нем надо будет упоминать особо.
С этими словами Антея наклонилась, протянув руки к ребенку.
— Иди к своей Пантере, детка! — проворковала она.
Но дитя взглянуло на нее совсем насупленно и засунуло себе в рот перепачканный в песке кулак. Антея была его любимая сестра.
— Иди же ко мне, — продолжала она.
— Пошла плочь! — выпалил ребенок.
— Пойди к своей Киске, — позвала тогда Джейн.
— Хоцю мою Панти, — объявил малютка кисло, и губки его задрожали.
— А ну-ка, старый воин, садись на спину к своему Робби и поскачем домой! — сказал Роберт, пытаясь взять его к себе на руки.
— А-а! — завопил малыш во всю мочь и залился горючими слезами. Тут дети сообразили: их маленький брат не узнавал их.
В отчаянии глядели они друг на друга и, что было хуже всего в этом печальном положении, вместо давно знакомых веселых и ласковых глазенок своих братьев и сестер, каждый встречал большие, красивые и совершенно незнакомые глаза каких-то чужих людей.
— Это в самом деле ужасно, — заключил Кирилл, тоже сделавший попытку взять к себе на руки Ягненка, причем тот царапался и ревел диким голосом. — Нам надо прежде всего подружиться с ним. Не могу я нести его домой, когда он так орет. Подумать только, что надо заводить знакомство с собственным братом! Фу, как это глупо!
Однако ничего другого не оставалось. Такая задача была еще трудна тем, что ребенок был голоден, как лев в пустыне.
Прошел целый час, прежде чем он кое-как позволил этим незнакомцам взять себя на руки и по очереди нести домой.
— Ну, слава Богу, пришли! — сказала Джейн, входя в садовую калитку. Нянька Марта стояла у дверей дома и, прикрывая рукою глаза от солнца, беспокойно глядела вдаль.
— Вот, возьми его!
— Ну, слава Создателю, хоть один-то цел! — оживилась она. — А где же другие-то? Да вы кто такие будете?
— Как — кто? Мы, — ответил Роберт.
— А как этих «мы» называют, когда они дома бывают? — насмешливо спросила Марта.
— Говорят же тебе, что это мы, — вышел из себя Кирилл. — Вот я — Кирилл, а это — все остальные, и все мы до чертиков хотим есть. Пусти же нас и не будь дурой.
Марта не пожелала даже обратить внимания на дерзкие слова Кирилла и только загородила перед ним дверь.
— Я знаю, что мы теперь на себя не похожи, но все-таки я — Антея. И все мы так устали, а время обеда уже давно прошло.
— Так и ступайте обедать к себе домой, — отшила она. — А если это наши дети научили вас такую комедию ломать, так передайте им от меня: за это кому-то, ох, как попадет!
С этими словами Марта сердито захлопнула дверь и закрыла ее на ключ. Кирилл изо всей силы дернул звонок. Ответа не было. Затем нянька высунула голову из окна столовой и крикнула:
— Убирайтесь-ка вы подобру-поздорову, да живо, а то я сейчас за полицейским пойду.
— Ой, дело плохо! — пригорюнилась Антея. — Уйдем скорее, пока нас и в самом деле не посадили в тюрьму.
Мальчики говорили, что все это вздор и что нет таких законов в Англии, по которым можно посадить человека в тюрьму только за то, что он прекрасен, как майское утро. Однако — делать нечего — и они побрели вон из сада на дорогу.
— Я думаю, что когда солнце сядет, мы опять станем такими, как прежде, — утешила Джейн.
— Ай, — вскрикнула Антея, — а вдруг мы после захода солнца обратимся в камни, как те мегатерии, и завтра никого из нас не будет в живых?
Она заплакала, за нею и Джейн. Даже мальчики побледнели. Никто не мог проронить ни слова.
Это был ужасный вечер. Кругом поблизости ни одного дома, где бы можно было достать хоть корку хлеба или стакан воды. В деревню идти побоялись: туда пошла Марта с корзинкой, а в деревне жил полицейский. Правда, они были прекрасны, как майское утро, но это плохое утешение, когда вам хочется и есть и пить, словно бедуину, заблудившемуся в песчаных барханах пустыни.
Трижды пытались дети добиться, чтобы прислуга впустила их в дом, но все было напрасно. Тогда Роберт пошел один, рассчитывая пролезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить всех остальных. Но окна были слишком высоко, и в конце концов Марта вылила на него кувшин холодной воды. «Убирайся прочь, итальянская обезьяна!» — крикнула она при этом.
После всех напрасных хлопот дети уселись рядом под изгородь, спустив ноги в сухую канаву, ожидали там захода солнца и размышляли, что же с ними будет, когда оно закатится: обратятся ли они в камень или только вернутся в свой прежний вид. И все чувствовали себя страшно одинокими среди чужих, незнакомых лиц; и каждый старался не смотреть на других, потому что, хотя голоса оставались у всех прежние, но лица были так поразительно красивы, что даже глядеть на них было неприятно.
— Нет, я не верю, что мы окаменеем, — сказал Роберт, нарушая долгое и тягостное молчание. — Ведь Чудозавр обещал завтра исполнить другое наше желание, а как бы он мог это сделать, если мы будем каменные?
Другие ухватились: «Конечно, не мог бы!» Но все-таки это соображение не совсем их успокоило.
Опять воцарилось молчание, еще более продолжительное и тяжкое. Его нарушил Кирилл:
— Я не хочу пугать вас, девочки, — сказал он вдруг, — но только я чувствую — со мной уже что-то происходит: моя левая нога совсем омертвела; наверное, я начинаю каменеть. Через несколько минут и с вами будет то же.
— Ничего! — сказал Роберт участливо. — Быть может, ты только один окаменеешь, тогда мы станем беречь твою статую, ухаживать за ней и украшать ее венками.
Но когда выяснилось, что Кирилл только отсидел себе ногу, а затем ее начали колоть тысячи иголок, и она вновь вернулась к жизни, все остальные очень рассердились.
— Как тебе не стыдно! Перепугал нас из-за пустяков, — ворчала Антея.
Снова наступило молчание. Его прервала Джейн:
— Если все кончится хорошо, то мы попросим Чудозавра, чтобы на следующий раз прислуга ничего не замечала.
Остальные только что-то промычали в ответ. Они чувствовали себя такими несчастными, что им уже и думать ни о чем не хотелось.
В конце концов четыре таких неприятных чувства, как голод, страх, скука и усталость, соединившись все вместе, принесли сон: дети заснули все рядышком, закрыв свои дивные глазки и открыв свои красивые ротики.
Антея проснулась первая; солнце уже закатилось, наступили сумерки. Она сильно ущипнула себя. Убедившись, что тело ее не каменное, она принялась щипать и других.
— Вставайте! — кричала она, чуть не плача от радости. — Все кончилось благополучно, мы не окаменели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Когда они подошли к своему меньшому братишке, он только что просыпался. По счастью, он не стал прекрасен, как майское утро, а остался таким же, каким и был. И все почему-то были очень этому рады.
— Должно быть, Ягненок еще слишком мал, и потому у него нет никаких желаний, — сказала Антея. — В следующий раз о нем надо будет упоминать особо.
С этими словами Антея наклонилась, протянув руки к ребенку.
— Иди к своей Пантере, детка! — проворковала она.
Но дитя взглянуло на нее совсем насупленно и засунуло себе в рот перепачканный в песке кулак. Антея была его любимая сестра.
— Иди же ко мне, — продолжала она.
— Пошла плочь! — выпалил ребенок.
— Пойди к своей Киске, — позвала тогда Джейн.
— Хоцю мою Панти, — объявил малютка кисло, и губки его задрожали.
— А ну-ка, старый воин, садись на спину к своему Робби и поскачем домой! — сказал Роберт, пытаясь взять его к себе на руки.
— А-а! — завопил малыш во всю мочь и залился горючими слезами. Тут дети сообразили: их маленький брат не узнавал их.
В отчаянии глядели они друг на друга и, что было хуже всего в этом печальном положении, вместо давно знакомых веселых и ласковых глазенок своих братьев и сестер, каждый встречал большие, красивые и совершенно незнакомые глаза каких-то чужих людей.
— Это в самом деле ужасно, — заключил Кирилл, тоже сделавший попытку взять к себе на руки Ягненка, причем тот царапался и ревел диким голосом. — Нам надо прежде всего подружиться с ним. Не могу я нести его домой, когда он так орет. Подумать только, что надо заводить знакомство с собственным братом! Фу, как это глупо!
Однако ничего другого не оставалось. Такая задача была еще трудна тем, что ребенок был голоден, как лев в пустыне.
Прошел целый час, прежде чем он кое-как позволил этим незнакомцам взять себя на руки и по очереди нести домой.
— Ну, слава Богу, пришли! — сказала Джейн, входя в садовую калитку. Нянька Марта стояла у дверей дома и, прикрывая рукою глаза от солнца, беспокойно глядела вдаль.
— Вот, возьми его!
— Ну, слава Создателю, хоть один-то цел! — оживилась она. — А где же другие-то? Да вы кто такие будете?
— Как — кто? Мы, — ответил Роберт.
— А как этих «мы» называют, когда они дома бывают? — насмешливо спросила Марта.
— Говорят же тебе, что это мы, — вышел из себя Кирилл. — Вот я — Кирилл, а это — все остальные, и все мы до чертиков хотим есть. Пусти же нас и не будь дурой.
Марта не пожелала даже обратить внимания на дерзкие слова Кирилла и только загородила перед ним дверь.
— Я знаю, что мы теперь на себя не похожи, но все-таки я — Антея. И все мы так устали, а время обеда уже давно прошло.
— Так и ступайте обедать к себе домой, — отшила она. — А если это наши дети научили вас такую комедию ломать, так передайте им от меня: за это кому-то, ох, как попадет!
С этими словами Марта сердито захлопнула дверь и закрыла ее на ключ. Кирилл изо всей силы дернул звонок. Ответа не было. Затем нянька высунула голову из окна столовой и крикнула:
— Убирайтесь-ка вы подобру-поздорову, да живо, а то я сейчас за полицейским пойду.
— Ой, дело плохо! — пригорюнилась Антея. — Уйдем скорее, пока нас и в самом деле не посадили в тюрьму.
Мальчики говорили, что все это вздор и что нет таких законов в Англии, по которым можно посадить человека в тюрьму только за то, что он прекрасен, как майское утро. Однако — делать нечего — и они побрели вон из сада на дорогу.
— Я думаю, что когда солнце сядет, мы опять станем такими, как прежде, — утешила Джейн.
— Ай, — вскрикнула Антея, — а вдруг мы после захода солнца обратимся в камни, как те мегатерии, и завтра никого из нас не будет в живых?
Она заплакала, за нею и Джейн. Даже мальчики побледнели. Никто не мог проронить ни слова.
Это был ужасный вечер. Кругом поблизости ни одного дома, где бы можно было достать хоть корку хлеба или стакан воды. В деревню идти побоялись: туда пошла Марта с корзинкой, а в деревне жил полицейский. Правда, они были прекрасны, как майское утро, но это плохое утешение, когда вам хочется и есть и пить, словно бедуину, заблудившемуся в песчаных барханах пустыни.
Трижды пытались дети добиться, чтобы прислуга впустила их в дом, но все было напрасно. Тогда Роберт пошел один, рассчитывая пролезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить всех остальных. Но окна были слишком высоко, и в конце концов Марта вылила на него кувшин холодной воды. «Убирайся прочь, итальянская обезьяна!» — крикнула она при этом.
После всех напрасных хлопот дети уселись рядом под изгородь, спустив ноги в сухую канаву, ожидали там захода солнца и размышляли, что же с ними будет, когда оно закатится: обратятся ли они в камень или только вернутся в свой прежний вид. И все чувствовали себя страшно одинокими среди чужих, незнакомых лиц; и каждый старался не смотреть на других, потому что, хотя голоса оставались у всех прежние, но лица были так поразительно красивы, что даже глядеть на них было неприятно.
— Нет, я не верю, что мы окаменеем, — сказал Роберт, нарушая долгое и тягостное молчание. — Ведь Чудозавр обещал завтра исполнить другое наше желание, а как бы он мог это сделать, если мы будем каменные?
Другие ухватились: «Конечно, не мог бы!» Но все-таки это соображение не совсем их успокоило.
Опять воцарилось молчание, еще более продолжительное и тяжкое. Его нарушил Кирилл:
— Я не хочу пугать вас, девочки, — сказал он вдруг, — но только я чувствую — со мной уже что-то происходит: моя левая нога совсем омертвела; наверное, я начинаю каменеть. Через несколько минут и с вами будет то же.
— Ничего! — сказал Роберт участливо. — Быть может, ты только один окаменеешь, тогда мы станем беречь твою статую, ухаживать за ней и украшать ее венками.
Но когда выяснилось, что Кирилл только отсидел себе ногу, а затем ее начали колоть тысячи иголок, и она вновь вернулась к жизни, все остальные очень рассердились.
— Как тебе не стыдно! Перепугал нас из-за пустяков, — ворчала Антея.
Снова наступило молчание. Его прервала Джейн:
— Если все кончится хорошо, то мы попросим Чудозавра, чтобы на следующий раз прислуга ничего не замечала.
Остальные только что-то промычали в ответ. Они чувствовали себя такими несчастными, что им уже и думать ни о чем не хотелось.
В конце концов четыре таких неприятных чувства, как голод, страх, скука и усталость, соединившись все вместе, принесли сон: дети заснули все рядышком, закрыв свои дивные глазки и открыв свои красивые ротики.
Антея проснулась первая; солнце уже закатилось, наступили сумерки. Она сильно ущипнула себя. Убедившись, что тело ее не каменное, она принялась щипать и других.
— Вставайте! — кричала она, чуть не плача от радости. — Все кончилось благополучно, мы не окаменели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44