— Как это понять?
— Ну, живёт у меня одна, помогает по хозяйству, а в сельсовете я с ней не расписан.
— Почему же не распишешься?
— Нельзя, не распишут. Она, — постучал себя по виску Семён, — не в своём уме.
— Больная?
— Больная. Тихая, никому зла не делает. Молчит целыми днями, только изредка словечко какое скажет. И живёт у меня с войны. Молоденькая была, совсем дитя, когда её снасильничали, а потом расстреляли каратели. А она ожила, выползла из сарая, пришла в себя. Из детдома она была. Мать моя приютила её в своей хате. Вот и живёт с тех пор. А красавица была… Да и теперь красивая.
— Замолчи! — вдруг вскрикнула Алена, зажав руками уши. — Уходи отсюда! Уходи!
— Алена, что с тобой? — испугалась Валерия и, не стесняясь Семена, в одной сорочке подбежала к ней, присела на край кровати. — Успокойся, ну не надо. — Она трясла всхлипывающую Алену за плечи, гладила её по голове. — Я дам тебе сейчас валерьянки. — Накапала в стакан капель, добавила воды и заставила Алену выпить. — Ты снова что-то вспомнила. Не надо вспоминать, не думай о прошлом.
Семён, растерянный и испуганный, засуетился, замахал руками, словно отмахивался от того, что рассказал, и, шлёпая задниками тапок, поспешно вышел из комнаты.
— Ну, вот и хорошо, вот и легче тебе, — успокаивала Алену Валерия. — Ты о весёлом подумай, смешное что-нибудь припомни.
Алена уже не плакала, лежала, уставившись невидящими глазами в потолок, только губы её ещё изредка подёргивались.
— И со мной ведь было такое же. Было…
— Не надо об этом, — прервала её Валерия. — Не будем на ночь глядя… Ах ты, проклятая война, никак не оставит нас в покое, травит души смрадным чадом. Все не развеется её пепел. Проклятая… Спи, Алена. Давай спать, и пусть нам приснятся хорошие сны. — Накапала себе валерьянки и тоже выпила.
Потушив свет, они долго лежали молча. Никак не удавалось заснуть. А когда наконец заснули, сон у обеих был неглубокий, беспокойный, и каждой снилось что-то тревожное.
Как и обещал Зимин, в следующее воскресенье, сразу после завтрака, он повёз Алену в город. Перед тем как пойти на квартиру, он поводил её по улицам, показал памятники, скверы. Особенно ей понравился сквер, в котором стоял памятник поэту и был фонтан с красивыми девушками, опускающими на воду венки. Алена с тайным восхищением смотрела на юных красавиц, по-женски стесняясь их обнажённых тел. Посидели в кафе, съели мороженое. Алена призналась, что ела его очень давно — в их посёлке такого лакомства не бывает.
Из кафе к своему дому Зимин вёл Алену под руку. В витринах Алена видела своё отражение, пара была немного смешная — он высокий, она чуть до плеча ему достаёт, хоть и обула туфли на высоких каблуках, те самые, которые подремонтировал Семён Раков. Иногда встречались знакомые Зимина, на ходу здоровались, заинтересованно разглядывая Алену. От их внимания ей было немного неловко. А Зимин всю дорогу от кафе до дома почти не говорил, держал её за локоть властно, крепко, изредка сжимая руку мягкими пальцами. Она понимала смысл и этих пожатий, и коротких взволнованных взглядов на неё, знала и цель приезда на его квартиру, куда они шли теперь по многолюдной шумной улице. Все знала, все понимала и думала, что обо всем догадываются и люди, идущие им навстречу. Поэтому она избегала смотреть им прямо в лицо.
— Сюда, — показал Зимин на подъезд-арку красного дома и повернул туда.
Она глянула на этот высокий, хотя и пятиэтажный дом, заметила, что в нем есть женская парикмахерская и гастроном, и почему-то обрадовалась за тех, кто живёт тут.
Квартира Зимина была на втором этаже, как раз над парикмахерской. Алене показалось, что она слышит запах парфюмерии.
Хорошая была квартира у Зимина: три комнаты, просторные, с высокими потолками, большая кухня. Алена впервые попала в такую квартиру. Рябило в глазах от ковров — ими был застелен пол во всех комнатах, висели они и на стенах над диванами; от люстр, зеркал, длинных, на всю стену, стеллажей с книгами под стеклом… Сняв в передней туфли, ходила Алена из комнаты в комнату по мягким коврам, радостно удивлялась.
Зимин говорил ей:
— Нравится? Это твоё, и это твоё. Все здесь твоё и моё.
Она не отвечала — не знала, как отвечать.
— Ты слышишь, все твоё и моё. Ты тут хозяйка.
— Хозяйка, — машинально повторила она. «Он хочет ввести меня сюда хозяйкой», — дошло до неё, и радость сладко шевельнулась в груди. Она глянула на зеленую вазу, стоявшую перед ней на столике, увидела в ней своё отражение, какое-то расплывчатое, круглое, противное, и отвернулась, отступила дальше, чтобы Зимин не заметил этого.
— А это спальня, — ввёл он её в меньшую комнату с двумя широкими кроватями. — Слышишь, наша спальня, — повторил он каким-то упавшим прерывистым голосом, дыхание его участилось. Он взял её за плечи, притянул к себе. Она замерла, прижавшись лицом к его груди.
…Только вечером, часов в девять, вышли они из квартиры Зимина, чтобы успеть доехать на такси до отбоя. На пороге, перед тем как закрыть дверь, Алена сказала Зимину:
— Милый ты мой Аркадий Кондратьевич, я ничего не понимаю. У меня в душе и в голове такое творится… Неужто и ко мне пришло счастье? И так нежданно… Боюсь, просто не верится.
— Ну почему же не верится? Ты заслуживаешь настоящего счастья, — сказал он с нежностью.
…Физики утверждают, что будто бы существуют в материальной вселенной так называемые чёрные дыры: это когда целая планета может сжаться в маленький камешек, а то и песчинку, и та песчинка будет таить в себе огромную неразгаданную силу. Так же могут сгуститься, сжаться события в жизни какого-нибудь человека. И тогда не расслабить этот сжатый комок и не освободиться от его силы. Так всю жизнь потом и находится человек в плену тех событий и той силы, которые держат его, как магнит железные опилки.
Сгустились, запутались и события санаторной жизни Алены, да так, что показалось ей — и выхода нет. Это было продолжение давних трагических событий, отзвук их. Судьба бывает незаслуженно жестока к некоторым людям, она снова и снова возвращает их к тем событиям, от которых человек старается убежать, забыться. И снова все сжимается в трагический комок, который не разбить, и не откинуть от себя, и не сбежать от него никуда.
Ах ты, судьба, жестокая, подлая, зачем же ты припрятала такой удар для Алены, когда к ней пришла любовь, которой она была обделена, пришло счастье…
…Утро было чудесное — солнечное, тёплое, прозрачное, с такой чистой небесной голубизной, что гуси, летевшие стройным клином, тоже казались синеватыми.
Эту ясность и прозрачность утра Алена увидела, как только проснулась. Окно было залито солнцем, солнечный квадрат лежал на полу, доставая до противоположной стены. Алена протянула руку в сноп света, почувствовала его теплоту, и эта теплота передалась всему её телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20