— Грак!
А потом пригнулась, прижала приклад к плечу, прицелилась и нажала на спусковой крючок. Выстрела не услышала, только зазвенело стекло, покачнулся над столом Грак, и погас в окне свет, тьма окутала дом.
Не помнила Алена, как убегала, какой дорогой добиралась до корпуса… Заблудилась, оказалась в кустах, под ногами что-то трещало, что-то цеплялось за одежду. Где и когда потеряла туфлю, где бросила ружьё, не помнила тоже. Входная дверь корпуса, на счастье, не была закрыта, никто не встретился ей и на этаже. В комнате было тихо и темно. Алена бросила пальто на спинку стула, скинула с ноги туфлю и не раздеваясь упала на постель. В висках стучало, тошнота подступала к горлу, и она провалилась в беспамятство, как в бездонную пропасть.
Утром такой её и увидела Валерия, недоумевающе покачала головой: ну и гульнула баба…
Человек задумывается над быстротечностью времени, когда уже за спиной у него остаётся большая часть прожитой жизни. С грустью, а то и страхом он оглядывается назад и видит, открывая для себя, что сделано хоть и немало, но значительно меньше того, что могло быть сделано. Каждый человек считает, что он был рождён для большего и лучшего.
Вот с такими мыслями и настроением проснулся утром Зимин. Что-то тревожило его ещё с вечера, и сон снился какой-то беспокойный, непонятный. Видел себя старым, дряхлым, с дрожащими сухими руками, с белым реденьким пушком на голове, и противен был себе, такой немощный. «Это не я, нет, — отмахивался от видения. — Это кто-то другой, похожий на меня». И вдруг голос Алены — так близко, так ясно, как наяву: «Аркадий, меня убили. Аркадий, милый!..» Он повернулся на этот голос и увидел, будто сквозь бегущую воду, её дрожащую расплывающуюся фигуру со сложенными, как для молитвы, руками. «Ты ещё молодой, живой, а я уже мёртвая. Меня убили, Аркадий».
Видение было коротким — всего несколько секунд, а Зимин проснулся, как от взрывной волны. Сердце ныло от неясной тревоги. Зимин сел, опустив ноги на коврик, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы развеять остатки сна, успокоиться, и сразу же подумал про Алену. «Я мёртвая, меня убили…» — ещё стояли в ушах её слова. Что это могло означать? Если верить тому, что утверждают учёные, сны — это предчувствие болезни, психических расстройств, беды, радости. Что и с кем должно случиться — с ним или с Алёной? А может, уже что-то случилось?
Он глянул на часы, до шести ещё далеко. Все отдыхающие и медперсонал ещё спят. Спал и Цезик, лёжа на спине, укрывшись одеялом до подбородка. Хороший сосед попался, не храпит, и сны ему не снятся, сам говорил об этом. Зимин взял книгу, попробовал читать, но все та же тревога заставила положить книгу на тумбочку.
«Что-то случилось с Алёной, — решил он. — Заболела?» В последние дни она была какая-то странная, возбуждённая, спрашивала все время о сроках давности, беспрестанно говорила об убийцах. Почему это её заинтересовало? Почему не призналась Зимину, не рассказала о причинах своего беспокойства? Он упрекнул себя, что сам не придал этому значения, не выпытал у неё, что же произошло, и дал себе слово поговорить с ней утром.
Теперь он лежал с открытыми глазами, ожидая, когда проснётся корпус и можно будет пойти к Алене. Вспоминал, каким видел себя во сне. Что ж, время неумолимо, скоро уже и шестьдесят. Прожито и пережито немало. Всякое было — и хорошее, счастливое, и горькое, подчас трагическое. Самым страшным в его судьбе была война, для него немыслимо короткая. Он, молодой боец-пограничник, повоевал всего несколько часов — столько, сколько могла продержаться застава. Задержать немцев дольше не смогли — все погибли. Мёртвым посчитали враги и Зимина, тяжело раненного, контуженного. Прошли мимо окопа, на дне которого он лежал, окровавленный, потерявший сознание, сели на мотоциклы и машины и уехали.
Вытащила его из окопа Зося, девушка с соседнего хутора, спрятала в лесу, выходила. Раненая нога долго не давала двигаться, и Зимин просидел в лесном укрытии месяца три, потом перешёл жить к Зосе. Помогал по хозяйству, долечивал ногу. Долго мучили головные боли после контузии. Потому и в партизаны не смог пойти. Пытались завербовать его в полицию, но он симулировал припадки, провалы памяти, — отстали. Родился сын и окончательно привязал его к Зосе, женщине хозяйственной, заботливой, но почти неграмотной. После освобождения Зимин попробовал поступить в технический вуз. Не приняли — в биографии тёмное пятно. Переехал с семьёй с хутора в город, пошёл работать на завод, заочно учился на юридическом факультете. Получив диплом, с трудом устроился в юридическую консультацию и там прослужил адвокатом почти до пенсии. Большой семьи, о которой мечтал, не получилось, детей больше не было. Сын вырос, выучился на лесотехника, давно живёт своей жизнью на другом конце земли — Дальнем Востоке. Оттуда не смог — или не захотел — приехать даже на похороны матери.
Любви к Зосе у Зимина никогда не было, была благодарность за спасение, долг верности. Так и прожил с ней десятки лет, с женщиной довольно ограниченных интересов, но умевшей хорошо устраивать быт. Она была очень удобной, хорошей хозяйкой. Вовремя накормить, убрать, постирать — в этом она была педантичной. И мужа приучила к порядку. Сначала этот строгий порядок казался невыносимым, но потом Зимин смирился, принял его как должное. Так по инерции и привычке придерживался его и после смерти жены: все лежало и висело там, где когда-то держала жена, и готовил он себе то же на завтрак и ужин, что готовила на протяжении многих лет она. Ровно через три дня менял рубашки и каждый день — носовые платки, даже если не приходилось ими пользоваться.
Зимин, конечно, понимал, что ему не хватает духовной близости с женой, что и она была бы более счастлива с другим мужем, принимавшим её уровень и не требовавшим большего. Но он давно примирился со своей судьбой, несправедливой к нему, даже жестокой. Не такие высоты он должен был взять. Не взял. А уж коль переступил свой перевал, пошёл вниз, изменить что-либо трудно, да и стоит ли.
И все же перемены должны были произойти. Впервые в жизни судьба послала ему неожиданную любовь. Зимин поверил, что с Алёной он будет счастлив на этом, конечном этапе жизни.
Вот об этом он и думал теперь, лёжа в кровати и ожидая подъёма. Не выдержал бесцельного лежания, встал, начал одеваться, не заботясь о том, что может разбудить Цезика. Одевшись, пошёл на улицу, решив до завтрака прогуляться по лесу.
Навстречу Зимину по дорожке, вынырнувшей из кустов, вышел Семён Раков. Остановился, поздоровался лёгким поклоном головы, приложив руку к груди. Вторая рука была спрятана за спиной.
— И вам не спится, Аркадий Кондратьевич? — спросил Семён. — Раненько поднялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
А потом пригнулась, прижала приклад к плечу, прицелилась и нажала на спусковой крючок. Выстрела не услышала, только зазвенело стекло, покачнулся над столом Грак, и погас в окне свет, тьма окутала дом.
Не помнила Алена, как убегала, какой дорогой добиралась до корпуса… Заблудилась, оказалась в кустах, под ногами что-то трещало, что-то цеплялось за одежду. Где и когда потеряла туфлю, где бросила ружьё, не помнила тоже. Входная дверь корпуса, на счастье, не была закрыта, никто не встретился ей и на этаже. В комнате было тихо и темно. Алена бросила пальто на спинку стула, скинула с ноги туфлю и не раздеваясь упала на постель. В висках стучало, тошнота подступала к горлу, и она провалилась в беспамятство, как в бездонную пропасть.
Утром такой её и увидела Валерия, недоумевающе покачала головой: ну и гульнула баба…
Человек задумывается над быстротечностью времени, когда уже за спиной у него остаётся большая часть прожитой жизни. С грустью, а то и страхом он оглядывается назад и видит, открывая для себя, что сделано хоть и немало, но значительно меньше того, что могло быть сделано. Каждый человек считает, что он был рождён для большего и лучшего.
Вот с такими мыслями и настроением проснулся утром Зимин. Что-то тревожило его ещё с вечера, и сон снился какой-то беспокойный, непонятный. Видел себя старым, дряхлым, с дрожащими сухими руками, с белым реденьким пушком на голове, и противен был себе, такой немощный. «Это не я, нет, — отмахивался от видения. — Это кто-то другой, похожий на меня». И вдруг голос Алены — так близко, так ясно, как наяву: «Аркадий, меня убили. Аркадий, милый!..» Он повернулся на этот голос и увидел, будто сквозь бегущую воду, её дрожащую расплывающуюся фигуру со сложенными, как для молитвы, руками. «Ты ещё молодой, живой, а я уже мёртвая. Меня убили, Аркадий».
Видение было коротким — всего несколько секунд, а Зимин проснулся, как от взрывной волны. Сердце ныло от неясной тревоги. Зимин сел, опустив ноги на коврик, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы развеять остатки сна, успокоиться, и сразу же подумал про Алену. «Я мёртвая, меня убили…» — ещё стояли в ушах её слова. Что это могло означать? Если верить тому, что утверждают учёные, сны — это предчувствие болезни, психических расстройств, беды, радости. Что и с кем должно случиться — с ним или с Алёной? А может, уже что-то случилось?
Он глянул на часы, до шести ещё далеко. Все отдыхающие и медперсонал ещё спят. Спал и Цезик, лёжа на спине, укрывшись одеялом до подбородка. Хороший сосед попался, не храпит, и сны ему не снятся, сам говорил об этом. Зимин взял книгу, попробовал читать, но все та же тревога заставила положить книгу на тумбочку.
«Что-то случилось с Алёной, — решил он. — Заболела?» В последние дни она была какая-то странная, возбуждённая, спрашивала все время о сроках давности, беспрестанно говорила об убийцах. Почему это её заинтересовало? Почему не призналась Зимину, не рассказала о причинах своего беспокойства? Он упрекнул себя, что сам не придал этому значения, не выпытал у неё, что же произошло, и дал себе слово поговорить с ней утром.
Теперь он лежал с открытыми глазами, ожидая, когда проснётся корпус и можно будет пойти к Алене. Вспоминал, каким видел себя во сне. Что ж, время неумолимо, скоро уже и шестьдесят. Прожито и пережито немало. Всякое было — и хорошее, счастливое, и горькое, подчас трагическое. Самым страшным в его судьбе была война, для него немыслимо короткая. Он, молодой боец-пограничник, повоевал всего несколько часов — столько, сколько могла продержаться застава. Задержать немцев дольше не смогли — все погибли. Мёртвым посчитали враги и Зимина, тяжело раненного, контуженного. Прошли мимо окопа, на дне которого он лежал, окровавленный, потерявший сознание, сели на мотоциклы и машины и уехали.
Вытащила его из окопа Зося, девушка с соседнего хутора, спрятала в лесу, выходила. Раненая нога долго не давала двигаться, и Зимин просидел в лесном укрытии месяца три, потом перешёл жить к Зосе. Помогал по хозяйству, долечивал ногу. Долго мучили головные боли после контузии. Потому и в партизаны не смог пойти. Пытались завербовать его в полицию, но он симулировал припадки, провалы памяти, — отстали. Родился сын и окончательно привязал его к Зосе, женщине хозяйственной, заботливой, но почти неграмотной. После освобождения Зимин попробовал поступить в технический вуз. Не приняли — в биографии тёмное пятно. Переехал с семьёй с хутора в город, пошёл работать на завод, заочно учился на юридическом факультете. Получив диплом, с трудом устроился в юридическую консультацию и там прослужил адвокатом почти до пенсии. Большой семьи, о которой мечтал, не получилось, детей больше не было. Сын вырос, выучился на лесотехника, давно живёт своей жизнью на другом конце земли — Дальнем Востоке. Оттуда не смог — или не захотел — приехать даже на похороны матери.
Любви к Зосе у Зимина никогда не было, была благодарность за спасение, долг верности. Так и прожил с ней десятки лет, с женщиной довольно ограниченных интересов, но умевшей хорошо устраивать быт. Она была очень удобной, хорошей хозяйкой. Вовремя накормить, убрать, постирать — в этом она была педантичной. И мужа приучила к порядку. Сначала этот строгий порядок казался невыносимым, но потом Зимин смирился, принял его как должное. Так по инерции и привычке придерживался его и после смерти жены: все лежало и висело там, где когда-то держала жена, и готовил он себе то же на завтрак и ужин, что готовила на протяжении многих лет она. Ровно через три дня менял рубашки и каждый день — носовые платки, даже если не приходилось ими пользоваться.
Зимин, конечно, понимал, что ему не хватает духовной близости с женой, что и она была бы более счастлива с другим мужем, принимавшим её уровень и не требовавшим большего. Но он давно примирился со своей судьбой, несправедливой к нему, даже жестокой. Не такие высоты он должен был взять. Не взял. А уж коль переступил свой перевал, пошёл вниз, изменить что-либо трудно, да и стоит ли.
И все же перемены должны были произойти. Впервые в жизни судьба послала ему неожиданную любовь. Зимин поверил, что с Алёной он будет счастлив на этом, конечном этапе жизни.
Вот об этом он и думал теперь, лёжа в кровати и ожидая подъёма. Не выдержал бесцельного лежания, встал, начал одеваться, не заботясь о том, что может разбудить Цезика. Одевшись, пошёл на улицу, решив до завтрака прогуляться по лесу.
Навстречу Зимину по дорожке, вынырнувшей из кустов, вышел Семён Раков. Остановился, поздоровался лёгким поклоном головы, приложив руку к груди. Вторая рука была спрятана за спиной.
— И вам не спится, Аркадий Кондратьевич? — спросил Семён. — Раненько поднялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20