Но нет, хватит!.. Довольно бесноваться! Надо взять себя в руки. Всему свое время, и сейчас он должен разыскать Батара. Даже маленькая мышь может убить лошадь, если залезет ей в ноздрю…
«Приют степняка», в котором Сюрг ожидал появления Батара, ничуть не напоминал заведение Мургута, устроенное на манер трактиров северного Саккарема. В «Приюте» было несравнимо чище, и восседавшим на кожаных подушках вокруг низких столиков кочевникам нетрудно было вообразить, что они находятся в шатре или юрте. Циновки на полу, войлочные коврики на стенах, запах кумыса, архи и жареной баранины не могли не вызывать у степняков ностальгических воспоминаний и привлекали сюда «бдительных» из дворцовой стражи и «вечно бодрствующих», вид которых ничуть не способствовал поднятию настроения у будущего тысячника.
Вино, как и предупреждал Рикир, было никуда не годным, кумыс и молочную водку Сюрг ненавидел ничуть не меньше вонючих степняков, и потому ожидание его никак нельзя было назвать приятным. К тому же он был уверен, что при виде его Батар не возрыдает от счастья, и так оно и вышло. Слухи о произведенном в сотники фухэйце, равно как и история о том, за что он был обласкан наем «медногрудых», не могли не достигнуть ушей костореза, и Сюрг имел все основания опасаться, что Батар скорее пожелает разбить ему лицо, чем распить с ним чашу дружбы. По душам, разумеется, можно было побеседовать и после драки, но она могла привлечь к ним внимание «бдительных», а уж с ними-то иметь дело Сюргу хотелось меньше всего.
Батар, к счастью, не был настроен воинственно, и хотя радостью его лицо при виде старого приятеля не озарилось, он все же сказал ему несколько приветственных слов и пригласил посетить свой дом. Расценив это как доброе предзнаменование и порадовавшись рассудительности костореза, сотник последовал за ним по начавшим наполняться пешими и верховыми улицам Матибу-Тагала. Громко переговаривавшийся ремесленный люд, воины и рабы, грохочущие мимо телеги, запряженные ослами или лошадьми, и разъезды городских стражников заставили Сюрга придерживать язык до тех пор, пока Батар не привел его к окруженному высоким глиняным дувалом дому. Но и оказавшись в чисто прибранной комнате, перед накрытым молчаливым мальчишкой столом, сотник продолжал чувствовать некоторое не свойственное ему смущение.
Поздравив Батара с тем, что тот сумел прекрасно устроиться в Матибу-Тагале, похвалив его дом, на что косторез отвечал весьма сдержанно, Сюрг почувствовал, что разговор не задается, и начал раздраженно теребить короткую черную бородку. Теперь он уже сожалел о том, что встреча их не началась с потасовки, ибо нарочитая вежливость хозяина яснее всяких слов говорила о нежелании его вести откровенные разговоры. Ничего удивительного в этом не было, все прежние знакомцы, как могли, избегали Сюрга, и, если бы не поручение Рикира, он не стал бы искать встречи со старым приятелем. Однако, решив прибегнуть к его помощи, он должен был как-то разрушить стену вежливой незаинтересованности, которой отгородился от него Батар. И проще всего сделать это было, втянув костореза в разговор о событиях, из-за которых имя Сюрга стало ненавистно каждому фухэйцу.
— За время, проведенное в Матибу-Тагале, тебе так и не удалось разузнать, что стало с Атэнаань? Наверно, об этом не стоит вспоминать, но кажется, ты был безутешен именно из-за ее исчезновения? — спросил Сюрг намеренно небрежно и потянулся за ломтиком вяленой дыни.
— Я ничего не узнал о ней. Да, честно сказать, и не особенно старался. Захваченные в Фухэе девушки были распроданы во все концы Вечной Степи еще до нашего возвращения в город, и отыскать Атэнаань было так же невозможно, как вычерпать море. Попробуй этого вина. Если хочешь, я велю разогреть для тебя фасолевый суп.
— Благодарю, но мне не хочется есть. Вино же и впрямь великолепно. Значит, ты не нашел Атэнаань… А я ведь сделал для Иккитань гранатовую варку.
— Вот как? — произнес Батар равнодушно. — Правда ли, что Энеруги намерен еще раз попробовать вторгнуться в Саккарем?
— Об этом тебе лучше знать. Ты ведь вхож во дворец, а простому сотнику откуда могут быть ведомы намерения Хозяина Степи? Но разве тебе не интересно знать, как Иккитань отнеслась к моему подарку?
— Полагаю, она не очень ему обрадовалась. Однако к чему ворошить прошлое? Я стараюсь не вспоминать о нашем возвращении в Фухэй, и если ты не возражаешь…
— Но, дорогой мой, я и не вспоминаю! Я только хотел рассказать тебе о своем сватовстве! Ты советовал мне бросить эту затею и был совершенно прав. Иккитань, оказывается, и не собиралась выходить за меня замуж. Когда я попытался пристыдить ее, напомнив ею же сказанные слова, заявила, что все это была шутка.
— Этого следовало ожидать…
— А следовало ли мне ожидать, что слуги Баритен-кая палками выгонят меня со двора? Следовало ли мне ожидать, что он выдаст свою дочь за полутысячника ':
«медногрудых» и получит бронзовую пайзу Хурманча— —ка? Из разорения Фухэя он, едва ли не единственный, сумел извлечь для себя выгоду! Он по дешевке скупал дома и лавки, жирел на нашей беде, а дочь его ублажала вонючего степняка! Быть может, того самого, который убил твоего Харэватати или моих родителей! — Лицо Сюрга исказила ярость, от показного спокойствия не осталось и следа.
Батар опустил глаза, на скулах у него выступили красные пятна, а от поднимавшейся из глубин души ненависти к испоганившим его родной город кочевникам, казалось, вот-вот перехватит дыхание.
— Проще всего, конечно, если не простить, то хотя бы забыть! И тебе это, возможно, удалось! — шипел Сюрг, приподнимаясь с циновки и нависая над заставленным закусками столом, разделявшим бывших приятелей. — Но я не мог ни простить, ни забыть! Ибо ты уехал, а Фухэй продолжал агонизировать на моих глазах! И Баритенкай при этом процветал! Его корабли отправлялись в Саккарем, чтобы продавать то, что он скупил по грабительским ценам или просто захватил в покинутых хозяевами домах. Да-да, кое-кто считал его благодетелем, поскольку он помог бежать в Саккарем нескольким сотням фухэйцев, позволив спрятать их на своих кораблях. Но известно ли тебе, что эти люди отдали ему за это все, чем владели? Он помог им не из жалости и не из милосердия! Он и тут преследовал свою выгоду! А те, кто не мог заплатить… Тех его слуги гнали со двора, как и меня, палками! Кое-кому он, впрочем, соглашался помочь бесплатно. Атанай с женой могли бы уплыть на его корабле, если бы отдали ему в рабство своего сына. Чигурган тоже мог бы…
— Я этого не знал. Стало быть, поэтому ты и выдал Баритенкая нангу «медногрудых»?
— Баритенкая, его зятя и других степняков, которые помогали ему грабить своих несчастных соплеменников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
«Приют степняка», в котором Сюрг ожидал появления Батара, ничуть не напоминал заведение Мургута, устроенное на манер трактиров северного Саккарема. В «Приюте» было несравнимо чище, и восседавшим на кожаных подушках вокруг низких столиков кочевникам нетрудно было вообразить, что они находятся в шатре или юрте. Циновки на полу, войлочные коврики на стенах, запах кумыса, архи и жареной баранины не могли не вызывать у степняков ностальгических воспоминаний и привлекали сюда «бдительных» из дворцовой стражи и «вечно бодрствующих», вид которых ничуть не способствовал поднятию настроения у будущего тысячника.
Вино, как и предупреждал Рикир, было никуда не годным, кумыс и молочную водку Сюрг ненавидел ничуть не меньше вонючих степняков, и потому ожидание его никак нельзя было назвать приятным. К тому же он был уверен, что при виде его Батар не возрыдает от счастья, и так оно и вышло. Слухи о произведенном в сотники фухэйце, равно как и история о том, за что он был обласкан наем «медногрудых», не могли не достигнуть ушей костореза, и Сюрг имел все основания опасаться, что Батар скорее пожелает разбить ему лицо, чем распить с ним чашу дружбы. По душам, разумеется, можно было побеседовать и после драки, но она могла привлечь к ним внимание «бдительных», а уж с ними-то иметь дело Сюргу хотелось меньше всего.
Батар, к счастью, не был настроен воинственно, и хотя радостью его лицо при виде старого приятеля не озарилось, он все же сказал ему несколько приветственных слов и пригласил посетить свой дом. Расценив это как доброе предзнаменование и порадовавшись рассудительности костореза, сотник последовал за ним по начавшим наполняться пешими и верховыми улицам Матибу-Тагала. Громко переговаривавшийся ремесленный люд, воины и рабы, грохочущие мимо телеги, запряженные ослами или лошадьми, и разъезды городских стражников заставили Сюрга придерживать язык до тех пор, пока Батар не привел его к окруженному высоким глиняным дувалом дому. Но и оказавшись в чисто прибранной комнате, перед накрытым молчаливым мальчишкой столом, сотник продолжал чувствовать некоторое не свойственное ему смущение.
Поздравив Батара с тем, что тот сумел прекрасно устроиться в Матибу-Тагале, похвалив его дом, на что косторез отвечал весьма сдержанно, Сюрг почувствовал, что разговор не задается, и начал раздраженно теребить короткую черную бородку. Теперь он уже сожалел о том, что встреча их не началась с потасовки, ибо нарочитая вежливость хозяина яснее всяких слов говорила о нежелании его вести откровенные разговоры. Ничего удивительного в этом не было, все прежние знакомцы, как могли, избегали Сюрга, и, если бы не поручение Рикира, он не стал бы искать встречи со старым приятелем. Однако, решив прибегнуть к его помощи, он должен был как-то разрушить стену вежливой незаинтересованности, которой отгородился от него Батар. И проще всего сделать это было, втянув костореза в разговор о событиях, из-за которых имя Сюрга стало ненавистно каждому фухэйцу.
— За время, проведенное в Матибу-Тагале, тебе так и не удалось разузнать, что стало с Атэнаань? Наверно, об этом не стоит вспоминать, но кажется, ты был безутешен именно из-за ее исчезновения? — спросил Сюрг намеренно небрежно и потянулся за ломтиком вяленой дыни.
— Я ничего не узнал о ней. Да, честно сказать, и не особенно старался. Захваченные в Фухэе девушки были распроданы во все концы Вечной Степи еще до нашего возвращения в город, и отыскать Атэнаань было так же невозможно, как вычерпать море. Попробуй этого вина. Если хочешь, я велю разогреть для тебя фасолевый суп.
— Благодарю, но мне не хочется есть. Вино же и впрямь великолепно. Значит, ты не нашел Атэнаань… А я ведь сделал для Иккитань гранатовую варку.
— Вот как? — произнес Батар равнодушно. — Правда ли, что Энеруги намерен еще раз попробовать вторгнуться в Саккарем?
— Об этом тебе лучше знать. Ты ведь вхож во дворец, а простому сотнику откуда могут быть ведомы намерения Хозяина Степи? Но разве тебе не интересно знать, как Иккитань отнеслась к моему подарку?
— Полагаю, она не очень ему обрадовалась. Однако к чему ворошить прошлое? Я стараюсь не вспоминать о нашем возвращении в Фухэй, и если ты не возражаешь…
— Но, дорогой мой, я и не вспоминаю! Я только хотел рассказать тебе о своем сватовстве! Ты советовал мне бросить эту затею и был совершенно прав. Иккитань, оказывается, и не собиралась выходить за меня замуж. Когда я попытался пристыдить ее, напомнив ею же сказанные слова, заявила, что все это была шутка.
— Этого следовало ожидать…
— А следовало ли мне ожидать, что слуги Баритен-кая палками выгонят меня со двора? Следовало ли мне ожидать, что он выдаст свою дочь за полутысячника ':
«медногрудых» и получит бронзовую пайзу Хурманча— —ка? Из разорения Фухэя он, едва ли не единственный, сумел извлечь для себя выгоду! Он по дешевке скупал дома и лавки, жирел на нашей беде, а дочь его ублажала вонючего степняка! Быть может, того самого, который убил твоего Харэватати или моих родителей! — Лицо Сюрга исказила ярость, от показного спокойствия не осталось и следа.
Батар опустил глаза, на скулах у него выступили красные пятна, а от поднимавшейся из глубин души ненависти к испоганившим его родной город кочевникам, казалось, вот-вот перехватит дыхание.
— Проще всего, конечно, если не простить, то хотя бы забыть! И тебе это, возможно, удалось! — шипел Сюрг, приподнимаясь с циновки и нависая над заставленным закусками столом, разделявшим бывших приятелей. — Но я не мог ни простить, ни забыть! Ибо ты уехал, а Фухэй продолжал агонизировать на моих глазах! И Баритенкай при этом процветал! Его корабли отправлялись в Саккарем, чтобы продавать то, что он скупил по грабительским ценам или просто захватил в покинутых хозяевами домах. Да-да, кое-кто считал его благодетелем, поскольку он помог бежать в Саккарем нескольким сотням фухэйцев, позволив спрятать их на своих кораблях. Но известно ли тебе, что эти люди отдали ему за это все, чем владели? Он помог им не из жалости и не из милосердия! Он и тут преследовал свою выгоду! А те, кто не мог заплатить… Тех его слуги гнали со двора, как и меня, палками! Кое-кому он, впрочем, соглашался помочь бесплатно. Атанай с женой могли бы уплыть на его корабле, если бы отдали ему в рабство своего сына. Чигурган тоже мог бы…
— Я этого не знал. Стало быть, поэтому ты и выдал Баритенкая нангу «медногрудых»?
— Баритенкая, его зятя и других степняков, которые помогали ему грабить своих несчастных соплеменников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122