«Какой русский не любит быстрой езды? — любил задавать он риторический вопрос. — А вот я не русский, моя мать наполовину француженка, наполовину турчанка, а отец на четверть немец, на четверть датчанин, на четверть португалец и лишь на четверть русский. И именно поэтому я люблю неторопливую езду. Куда спешить? На тот свет всегда успеем…»
— По столбовой летим с тобой стрелой, звенят бубенчики под дугой… — приятным тенорком пропел он. Шофёр угодливо подхихикнул. Затем Гнедой замолчал и задумался.
Мысль отомстить Кондратьеву не оставляла его. И Ферзь стал требовать, чтобы он помог тюменским браткам. Далее ждать было нельзя. И тут подвернулся случай. Ему позвонил Живоглот и сообщил, что из тюрьмы освободился некий Мойдодыр, беспощадный отморозок, отсидевший в последний раз восемь лет за убийство. Он когда-то чалился вместе с Живоглотом и обратился к нему, зная, что он ворочает крупными делами.
— Просится в бригаду, — сообщил Живоглот. — Не знаю, брать или нет. Человек, вообще-то, полезный. Стреляет хорошо. По сто третьей сидел, за убийство. Может пригодиться, моё мнение…
— Это ещё надо проверить, полезный он или нет, — произнёс Гнедой, и тут же мгновенная мысль пришла ему в голову.
Они с Живоглотом затеяли ограбление склада фирмы «Гермес», помня пословицу, что ковать железо надо, пока горячо. Нельзя было дать Кондратьеву опомниться от первого ограбления, исчезновения Дмитриева и наезда. Только авторитет Чёрного мешал сделать это. И вдруг на днях позвонил Ферзь и как бы между прочим сообщил, что над Чёрным нависла серьёзная статья 93 «прим» и, желая избежать крупных неприятностей, тот исчез в неизвестном направлении, а по сообщениям из верных источников, по поддельным документам покинул пределы России и выехал в Грецию. Больше расправе с Кондратьевым никто не мешал. И Гнедой решил действовать незамедлительно… Лычкин приготовил дубликаты ключей от склада. Ограбление было намечено в ночь на девятое марта. «А что, если на следующий день после ограбления этого Кондратьева того?.. — подумал Гнедой. — Одно к одному. Кстати, это даже гуманно — он и расстроиться не успеет, как уже в лучшем мире…» Гнедой обожал подобные эффекты, но опять же без ненужного риска. Так, две недели назад он придрался к какой-то мелочи и без сожаления отдал надоевшую ему Люську на потеху братве. Изнасилованная десятком мужиков, она на другое утро повесилась в лесу неподалёку от особняка Гнедого.
Гнедой устроил ей пышные похороны и изображал на них себя несчастным, обезумевшим от горя человеком. Даже головорезы, изнасиловавшие Люську, поражались его цинизму. А сразу после похорон к нему доставили длинноногую Варю. И он трахал её во всех позах перед утопающим в цветах портретом Люськи в траурной рамке. А в перерывах пил виски за помин её души.
— Как звать-то твоего убивца? — спросил он Живоглота.
— Дырявин его фамилия. Погоняло — Мойдодыр.
— Глупое какое-то погоняло, — не одобрил кликуху Гнедой. — Не нравится мне оно.
— Это со школы ещё, — усмехнулся Живоглот. — Он сам мне в зоне рассказывал — воняло от него очень в школе, никто рядом находиться не мог. Вот и дали ему кликуху Мойдодыр, чтобы, значит, мылся чаще. А при первой ходке к нему это погоняло и прилипло.
Вот как раз для встречи с Мойдодыром Гнедой и ехал в Крылатское на квартиру к Живоглоту.
Окружённый телохранителями, Гнедой гордо шествовал в своём чернобуром полушубке на удивление испуганным обитателям дома. Они видывали всяких людей с тех пор, как тут поселился Живоглот, но такого экземпляра ещё не было, так как Гнедой ни разу не удостаивал своим посещением Живоглота.
— Хорошо живёшь, аккуратно, — похвалил жилище Живоглота Гнедой. — Куда пройти?
— Сюда, пожалуйста, — показывал дорогу Живоглот. — Тесно, наверное, у меня после твоих-то хором?
— Ничего, не тушуйся, и у тебя такие будут. Поживи только с моё, если не ухлопают. А пока тебе, на мой взгляд, и тут славно живётся. Мне, например, нравится… Чисто, аккуратно, чувствуется женская рука. Это что, гостиная твоя? — спросил он, входя в комнату.
— Да, садись, пожалуйста. Вот в это кресло. Выпьешь что-нибудь?
— Чайку с лимоном. И давай своего Мойдодыра поскорее. А то меня Варенька ждёт, она такая ревнивая, даже к Люське покойной ревнует, а уж к живым… — расхохотался он.
Живоглот почему-то вздрогнул и побледнел. Гнедой заметил это и усмехнулся уголком рта.
— Сначала чай или Мойдодыра? — уточнил Живоглот.
— Пожалуй, сначала я схожу пописаю, — решил Гнедой. — А чай и Мойдодыра давай одновременно. У тебя что, кипятка нет? Мог бы и заранее вскипятить, зная, что кореш приезжает. Эх, никакой галантности нет, уважения к старшим, — вздохнул он.
Гнедой сходил в туалет и вышел оттуда, застёгивая ширинку на ходу. Заметил, что из одной комнаты высунулась стриженая голова.
— Эй, Мойдодыр! — крикнул Гнедой. — Чего хоронишься? Иди сюда.
Навстречу ему вышел кряжистый, по тюремному стриженый человек лет тридцати семи в жёваном свитерке и облезлых джинсах. От него ощутимо пахло чем-то скверным. Гнедой слегка поморщился. Действительно, Мойдодыр…
Телохранители курили на кухне, Живоглот заваривал чай, а Гнедой по-хозяйски пригласил Мойдодыра в гостиную.
— По какой чалился? — спросил он Мойдодыра без предисловий.
— Сто третья.
— Кого пришил?
— Фраера одного.
— Цель?
— Нажива, — усмехнулся Мойдодыр.
— Парень ты, я вижу, весёлый, — покачал головой Гнедой. — Это хорошо. И то, что любишь наживу, тоже хорошо. Но главное другое — скажи мне вот что, Мойдодыр. Ты меня знаешь?
— Нет.
— Ты меня когда-нибудь видел?
— Никогда.
— Хорошо. Вот это хорошо. Ты никогда меня не видел. Понятия не имеешь, кто я такой. Это как дважды два. А фраера одного срубить сумеешь с нескольких шагов из волыны?
— Без вопросов.
— Сделаешь, получишь хорошую работу. Заживёшь, как белый человек. У тебя имущество есть? Накопления?
Мойдодыр покачал круглой остриженной головой.
— Будут. Хата будет, вот такая же, как у Николая Андреевича. Тачка будет, баксы будут… Все у тебя, Мойдодыр, будет. Только сделай все по уму. Парень ты башковитый, я это чувствую. Нравишься ты мне. А если мне чувак понравился с первого взгляда, я ошибаюсь редко. Был, правда, случай, — тяжело вздохнул он. — Так я же и расплачивался бессонной ночью. Сам посуди, разве заснёшь, когда человека, которого считал братом, которому доверял, на твоих же глазах сожгли заживо. Такая для меня это была травма, ты не представляешь. Я такой нервный… Но это все лирические отступления. А детали дела обговоришь с Николаем Андреевичем и ещё с одним чувачком. Он не из блатных, но умный шибко и зуб имеет на клиента. Работать будет и за интерес, и за личные, так сказать, приоритеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— По столбовой летим с тобой стрелой, звенят бубенчики под дугой… — приятным тенорком пропел он. Шофёр угодливо подхихикнул. Затем Гнедой замолчал и задумался.
Мысль отомстить Кондратьеву не оставляла его. И Ферзь стал требовать, чтобы он помог тюменским браткам. Далее ждать было нельзя. И тут подвернулся случай. Ему позвонил Живоглот и сообщил, что из тюрьмы освободился некий Мойдодыр, беспощадный отморозок, отсидевший в последний раз восемь лет за убийство. Он когда-то чалился вместе с Живоглотом и обратился к нему, зная, что он ворочает крупными делами.
— Просится в бригаду, — сообщил Живоглот. — Не знаю, брать или нет. Человек, вообще-то, полезный. Стреляет хорошо. По сто третьей сидел, за убийство. Может пригодиться, моё мнение…
— Это ещё надо проверить, полезный он или нет, — произнёс Гнедой, и тут же мгновенная мысль пришла ему в голову.
Они с Живоглотом затеяли ограбление склада фирмы «Гермес», помня пословицу, что ковать железо надо, пока горячо. Нельзя было дать Кондратьеву опомниться от первого ограбления, исчезновения Дмитриева и наезда. Только авторитет Чёрного мешал сделать это. И вдруг на днях позвонил Ферзь и как бы между прочим сообщил, что над Чёрным нависла серьёзная статья 93 «прим» и, желая избежать крупных неприятностей, тот исчез в неизвестном направлении, а по сообщениям из верных источников, по поддельным документам покинул пределы России и выехал в Грецию. Больше расправе с Кондратьевым никто не мешал. И Гнедой решил действовать незамедлительно… Лычкин приготовил дубликаты ключей от склада. Ограбление было намечено в ночь на девятое марта. «А что, если на следующий день после ограбления этого Кондратьева того?.. — подумал Гнедой. — Одно к одному. Кстати, это даже гуманно — он и расстроиться не успеет, как уже в лучшем мире…» Гнедой обожал подобные эффекты, но опять же без ненужного риска. Так, две недели назад он придрался к какой-то мелочи и без сожаления отдал надоевшую ему Люську на потеху братве. Изнасилованная десятком мужиков, она на другое утро повесилась в лесу неподалёку от особняка Гнедого.
Гнедой устроил ей пышные похороны и изображал на них себя несчастным, обезумевшим от горя человеком. Даже головорезы, изнасиловавшие Люську, поражались его цинизму. А сразу после похорон к нему доставили длинноногую Варю. И он трахал её во всех позах перед утопающим в цветах портретом Люськи в траурной рамке. А в перерывах пил виски за помин её души.
— Как звать-то твоего убивца? — спросил он Живоглота.
— Дырявин его фамилия. Погоняло — Мойдодыр.
— Глупое какое-то погоняло, — не одобрил кликуху Гнедой. — Не нравится мне оно.
— Это со школы ещё, — усмехнулся Живоглот. — Он сам мне в зоне рассказывал — воняло от него очень в школе, никто рядом находиться не мог. Вот и дали ему кликуху Мойдодыр, чтобы, значит, мылся чаще. А при первой ходке к нему это погоняло и прилипло.
Вот как раз для встречи с Мойдодыром Гнедой и ехал в Крылатское на квартиру к Живоглоту.
Окружённый телохранителями, Гнедой гордо шествовал в своём чернобуром полушубке на удивление испуганным обитателям дома. Они видывали всяких людей с тех пор, как тут поселился Живоглот, но такого экземпляра ещё не было, так как Гнедой ни разу не удостаивал своим посещением Живоглота.
— Хорошо живёшь, аккуратно, — похвалил жилище Живоглота Гнедой. — Куда пройти?
— Сюда, пожалуйста, — показывал дорогу Живоглот. — Тесно, наверное, у меня после твоих-то хором?
— Ничего, не тушуйся, и у тебя такие будут. Поживи только с моё, если не ухлопают. А пока тебе, на мой взгляд, и тут славно живётся. Мне, например, нравится… Чисто, аккуратно, чувствуется женская рука. Это что, гостиная твоя? — спросил он, входя в комнату.
— Да, садись, пожалуйста. Вот в это кресло. Выпьешь что-нибудь?
— Чайку с лимоном. И давай своего Мойдодыра поскорее. А то меня Варенька ждёт, она такая ревнивая, даже к Люське покойной ревнует, а уж к живым… — расхохотался он.
Живоглот почему-то вздрогнул и побледнел. Гнедой заметил это и усмехнулся уголком рта.
— Сначала чай или Мойдодыра? — уточнил Живоглот.
— Пожалуй, сначала я схожу пописаю, — решил Гнедой. — А чай и Мойдодыра давай одновременно. У тебя что, кипятка нет? Мог бы и заранее вскипятить, зная, что кореш приезжает. Эх, никакой галантности нет, уважения к старшим, — вздохнул он.
Гнедой сходил в туалет и вышел оттуда, застёгивая ширинку на ходу. Заметил, что из одной комнаты высунулась стриженая голова.
— Эй, Мойдодыр! — крикнул Гнедой. — Чего хоронишься? Иди сюда.
Навстречу ему вышел кряжистый, по тюремному стриженый человек лет тридцати семи в жёваном свитерке и облезлых джинсах. От него ощутимо пахло чем-то скверным. Гнедой слегка поморщился. Действительно, Мойдодыр…
Телохранители курили на кухне, Живоглот заваривал чай, а Гнедой по-хозяйски пригласил Мойдодыра в гостиную.
— По какой чалился? — спросил он Мойдодыра без предисловий.
— Сто третья.
— Кого пришил?
— Фраера одного.
— Цель?
— Нажива, — усмехнулся Мойдодыр.
— Парень ты, я вижу, весёлый, — покачал головой Гнедой. — Это хорошо. И то, что любишь наживу, тоже хорошо. Но главное другое — скажи мне вот что, Мойдодыр. Ты меня знаешь?
— Нет.
— Ты меня когда-нибудь видел?
— Никогда.
— Хорошо. Вот это хорошо. Ты никогда меня не видел. Понятия не имеешь, кто я такой. Это как дважды два. А фраера одного срубить сумеешь с нескольких шагов из волыны?
— Без вопросов.
— Сделаешь, получишь хорошую работу. Заживёшь, как белый человек. У тебя имущество есть? Накопления?
Мойдодыр покачал круглой остриженной головой.
— Будут. Хата будет, вот такая же, как у Николая Андреевича. Тачка будет, баксы будут… Все у тебя, Мойдодыр, будет. Только сделай все по уму. Парень ты башковитый, я это чувствую. Нравишься ты мне. А если мне чувак понравился с первого взгляда, я ошибаюсь редко. Был, правда, случай, — тяжело вздохнул он. — Так я же и расплачивался бессонной ночью. Сам посуди, разве заснёшь, когда человека, которого считал братом, которому доверял, на твоих же глазах сожгли заживо. Такая для меня это была травма, ты не представляешь. Я такой нервный… Но это все лирические отступления. А детали дела обговоришь с Николаем Андреевичем и ещё с одним чувачком. Он не из блатных, но умный шибко и зуб имеет на клиента. Работать будет и за интерес, и за личные, так сказать, приоритеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101