А Яков — бык с колхозной кличкой Як.
Он рогом тык и каждому свояк.
А рядом с ним, как недруг или враг,
задрипанный и драный Як-Цыдрак,
поклонник девок, рюмок, дров и драк,
и тут же третий, Як-Цыдрак-Цыдроли,
который, не вступая в брак,
нащупывает дрянь и дрязги в дроле.
И он такой герой,
что дуй его горой.
А трое в сумме не дерьмо ли?
TUTTI:
Вот женился Як на Цыпе,
Як-Цыдрак на Цыпе-Дрипе,
Як-Цыдрак-Цыдроли
на Цыпе-Дрипе, Ля Бемоли.
ТОЛКОВНИК:
Это, разумеется,
детская песенка,
ибо жениться
нельзя без ребячества.
Учтите это!
Развесьте уши
и слушайте дальше!
ГЕНЕРАЛ:
Эй вы, контрабасы!
Вы толстомясы,
будто колбасы!
Стать строем, как Троя,
гуденье утроя
и каждый всем брюхом
играя в героя.
КОНТРАБАСЫ:
В герои лезть мы рады все.
Ура! Абракадабра!
Но как играть на колбасе
трагически и храбро?
TUTTI:
И будем мы, как люди, ржать
у ног Абракадабры,
чтоб жизнь хоть как-то удержать
за липкий хвост и жабры.
ПИИТ:
Театр огромен, как сарай сырой,
где проживают тьму ролей и ролек,
и, может быть, тот истинный герой,
кто от себя бежит, как робкий кролик,
понеже в нем велик и нежен дух,
и суть свою под хвостиком он прячет,
сынок натуры, милый лопоух,
предсмертно скачет и отважно плачет.
РОЯЛЬ:
Оплакивают каждый Божий дар,
разиня рот, испуганные морды.
Звенит слеза. Удар! Еще удар!
И полупьяные аккорды.
TUTTI:
Туда-сюда и так, и сяк.
Налим попался добрый,
и мы с ним пляшем краковяк,
под зёбры взяв, под зёбры.
ТОЛКОВНИК:
Зал молчит, как огород,
где произрастают головы
с развешанными ушами,
а музыка
подается запеченная в раковинах
или в капустных листьях.
Полусырое мясо музыки
рвут зубами
только музыкоеды,
ибо у них
по недоброжелательству природы
отсутствуют уши.
Капуста женского пола,
та самая, на которой сто ризок,
собирается лезть на эстраду
и носить на руках дирижера,
как грудного младенца
или героя во фраке,
по манию коего
бедный оркестр
скачет, как мальчик,
верхом на палочке.
А дирижер-то
вовсе и не герой,
и палочка у него ломкая.
ПИИТ:
И если есмь я сам себе судьба,
то музыка есть древняя борьба,
когда ополоумевшие звуки
друг друга жмут и гнут, как раб раба,
ломая ребра, и хребты, и руки.
Блаженный хруст руки и нежный треск ребра,
панический восторг и страшная отрада,
зной симфонический, мажорная жара,
и, как страда, раскинулась эстрада.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Прекрасные дамы и господа!
Дамы прекрасные непременно.
Да и мужчины, откровенно говоря, хоть куда,
а попросту люди и джентльмены!
Со временем каши никак не сварить,
а заварить пожалуйста: раз — и готово!
ТОЛКОВНИК:
Оркестр пришипился,
а дирижер-генерал
красуется, как нуль без палочки.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Я опоздал, но буду говорить
и посередь музыки вступительное слово.
Лучше в середине, чем никогда,
прекрасные дамы и господа!
Музыка — только фон, а на сем фоне я
не менее важен, нежели симфония,
ибо говорю я быстро и шустро,
голос у меня просвещенный, как эта люстра.
ТОЛКОВНИК:
На бесчувственную эстраду
лезут девки
с растрепанными взглядами,
с растопыренными букетами,
со вспотевшими, как подмышки, душами
и прочим барахлом.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Мнения я приглажу и приласкаю.
Итак, часть первая написана в As-dur.
ОРГАН:
Топчите же эстраду! Я вас, дур,
к служению искусства допускаю,
зане вы к музыкальной ночи сны,
зане и днем вы всё равно честны,
искусству вы воистину весталки
усталые, торжественны и жалки,
живете, елки-палки, из-под палки,
ликуя, будто звуки в перепалке.
Зане вы — крохотные героини,
и ваше тело поднялось, как тесто,
пусть на дрожжах, пускай на героине,
до жалостно-распухшего протеста
из тесненькой одежды, как из дежи.
Пусть музыка уже не та, да вы всё те же.
И то сказать, немного в вас красы-то,
зато без вас искусство и не сыто.
Я по добру вам, девы, рокочу.
Садитесь! Всех на трубах прокачу!
Простите, что сужу о вас так узко!
Как водка музыка, зато вы к ней закуска.
ПИИТ:
Герой — ура — дурак! В музыке, как в раине,
он на окраине чертополошьей жизни,
и, как Овидиевы героини,
идут к нему ручьи, телицы, лавры, слизни,
и лягвы бледные протягивают ляжки,
а бабочки — чувствительные сяжки,
а свиноматушки — окорока,
дабы возрадовать героя-дурака.
Итак, да здравствует премудрая Мура!
ГЕНЕРАЛ:
Ударники! Вступайте! Где вы там?
БАРАБАНЫ И ТАРЕЛКИ:
Стараться рады! Трам-там-там!
Трам-тара-рам! Ура! Ура! Ура!
TUTTI:
На дворах и в мирах — дыра на дыре,
на дворах и в мирах — мура на муре,
тарарахи и слева, и справа.
TUTTI С ХОРОМ:
Вечная слава премудрой Муре,
управителю с палочкой слава!
ХОР:
Землю носом, как рабские боги, роем.
Оркестр раздувается, что кутырь.
ПИИТ:
А дирижер стоит героем,
как тараканий богатырь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Барыня
ГЕНЕРАЛ:
Духовые! Гряньте духовитей!
Шпарьте во весь дух,
но не очень-то хамите!
ДУХОВЫЕ:
Ах! Ох! Эх! Ух!
ГЕНЕРАЛ:
При, тромбон, а ты, фагот,
не запаздывай на год!
Помогай вам бог Амур!
Дуйте эту часть в C-dur.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Обратите внимание, какая из C-dur’а
будет музыкальная процедура!
ТОЛКОВНИК:
Обратите внимание!
Какая мелодия!
Запросто, попросту,
глубина народная.
Песня во славу
женского пола,
песня, которую
поют мужики
и топочут, и топочут,
и гогочут,
и трепыхаются,
как петухи на курицах.
Волюшка-воля!
И нет житья!
TUTTI:
Ах ты, воля вольная!
Ах ты, доля женская!
Волюшка раздольная,
только нет житья.
ХОР:
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
TUTTI:
По улице метелица,
как подстилка, стелется,
а стельная коровушка
мычит, да не телится.
Закрома зернистые,
утробушка амбарная!
ХОР:
Барыня, барыня!
Сударыня-барыня!
БАС:
Каждый день у ней в году
всё, что надо, на виду.
Подсобила бы судьба бы!
Ибо барыни суть бабы,
подавай им соловья!
ХОР:
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
БАС:
Барыня с перебором,
извалялась под забором.
ХОР:
Барыня, барыня!
Сударыня-барыня!
БАС:
Барыня с буквы «б»,
накось кой-чего тебе.
Барыня тянет руку
и хватает эту штуку,
как ворона воробья.
ХОР:
Барыня ты моя!
БАС:
Закрутила, завязала,
слово ласково сказала,
дескать, мы — ста ты да я…
ХОР:
Барыня ты моя!
ПИИТ:
Блажен, кто в жизни убежал от жен
(пчелиный рой — ох, не лебяжий пух)
и жадным жалом их не поражен,
от горести и страсти не распух.
Блажен тот гость, который мимоходом
хозяйкиным не вымазался медом,
а лишь ушами хлопал, как лопух.
Блажен стократ, кто не поддался дамам,
смотря на них устало и постыло
и этаким фасонистым Адамом
не заходя к ним ни анфас, ни с тыла.
Блажен, кто убежал от их большой красы,
и по дороге потерял трусы,
и ночью в одночестве большом,
чеша в затылке, плачет нагишом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23