Лежат они, округло хорошея,
как с неба выставленные миры.
Лежат они невдалеке от масла,
которое белеющую плоть
поставило стеной, за пряслом прясло,
но в масле не катаются. Колоть
ножом их не велел Господь,
и по частям они обречены железу
и жизни, как вседневному надрезу.
Располосованный наискосок,
как лососины розовый кусок,
не может рот полунемой открыться,
а кровь густеет, как томатный сок.
И из ладони, словно из корытца,
сухие пальчики, как веточки корицы.
И каждый мой отдел не оттого ль высок,
что мне затылок, темя и висок
украсили и соль и сахарный песок?
Ой, полным-полна авоська!
Есть и перец в ней и лук.
Не жалей ни слез, ни воска,
ни утраты, ни разлук.
Всё есть во мне. И жить — как жрать и жрать.
Надежде я свояк, а делу кум.
Могу товар своей рукой-владыкой брать
и по-лукулловски жевать рахат-лукум.
Рабочий день, бывает, разворчится,
а в деньгах ветер, свист и кутерьма.
Соскочит с полки баночка горчицы
и в руки прыгает сама...
Чужой огромной жизни послужи-ка,
и прянут пряности в открытый рот, как рать,
язык и нёбо обожжет аджика,
крапивой продерет. А жить — как брать и жрать.
Во всякой жизни есть и нужен привкус,
но жизнью торговать, ей-Богу, нелегко!
Проторговался — так возьмут за гривку-с
да и на солнышко, как за ушко.
Проторговался — так сиди и шамкай,
гляди вослед, как в самый зад судьбе,
когда универсам с универсамкой,
качая сумками, идут к себе.
Ой, пустым-пуста моя авоська!
В ней не я ль попался в сеть?
С плеч головушку ты сбрось-ка,
что ж ей попусту висеть?
Всё есть во мне. И назло контроверзам
чиновничьим и страхолюдью зим
универсам стоит, как универзум,
как суетливый Божий гомозин.
И стану ожидать я с Богом очной ставки,
в полночный час всплакнув по волосам.
И буду ждать на судном на прилавке,
когда закроется универсам.
Как вы полны, земные пять минут,
когда пекут блины, белье стирают,
торгуют телом, песенку поют,
целуются, в квартире прибирают,
в трамвае едут и судьбу клянут,
животики от смеха надрывают,
рожают и пускают в дело кнут,
возводят из соломинок уют,
по морде бьют, ломают, созидают,
и дремлют, и от пули умирают
иль просто Богу душу отдают.

(«Про осень да про лето»)

Про осень да про лето,
про года времена
зачем читать у Фета,
зачем у Кузмина?
На осень я не стану
нацеливать перо,
глядеть по Левитану,
взирать как Писсаро.
Перо беру иль кисть я,
гляжу хоть вдаль, хоть вблизь —
летят дожди да листья
и лезут грязь и слизь.
Безумному Ван Гогу
не занимать ума.
Живешь — и слава Богу,
которого нема.

БИРЖА
(Из цикла «Петербургское зодчество»)

Ходят вокруг налегке петербургские долгие ветры,
осень без листьев стоит впусте на остром мысу.
Белая биржа лежит, как груженная временем баржа,
и на пустом берегу торга купцы не ведут.
Видно, веленьем богов, возлюбивших чудо торговли,
с юга на север доплыл сей благородный амбар.

(«Твои две груди — как смиренные колени»)

Твои две груди — как смиренные колени,
а страсть — как мясо ветер раскромсал.
Но я пишу тебе, как некогда Елене
писал задумчивый Ронсар.
Но ты не хочешь пить из жизни понемногу
и чуда ждешь от каждого глотка,
и мы с тобой идем бок о бок, да не в ногу,
пустив удачу с молотка.
Чуланчик темных чувств недолго и захламить,
и будет житься лишь самой себе назло.
Судьбу, как самое себя, переупрямить —
великое, быть может, ремесло.
И я к тебе войду в стареющую память,
как то, что близилось и не дошло.

ТРЕТИЙ ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ

Как будто выглянув из детской —
глаза лучисты и чисты, —
послушницею полусветской
себя подслушиваешь ты.
"Наверно, нежный Ходовецкий
гравировал твои мечты".
Голубоглаза, как у Греза,
не уличенная ни в чем,
твоя задумчивая греза
склонилась над твоим плечом...
Но и сама в себе покоясь,
ты можешь жадничать и жечь.
И как экватор, тонкий пояс
тебе нетрудно пересечь.
Там страсть Господня — без страданья,
распятие — но без креста,
и как над Горним надруганье,
как сатанинская Pieta —
миндальных бедер содроганье
и напряженье живота.
Какой задорною мадонной
ты притворяешься, дабы
жать и низиною бездонной
лежать, вставая на дыбы!

(«Хожу я ужинать в столовую»)

Хожу я ужинать в столовую,
куда валят под вечер лавою:
откупорив белоголовую,
я в рюмке, точно в море, плаваю.
Сиди да знай себе поикивай,
соседу всякому поддакивай,
что ходим-де под дамой пиковой,
что фарт у нас-де одинаковый.
А выйду — почему-то улица
во всю длину свою бахвалится:
пускай за домом дом сутулится,
да только нет, шалишь, не свалится!
Как насекомые, пиликая,
и тикая, и даже звякая,
таится тишина великая,
а в тишине — и нечисть всякая.
И сколько хожено и гажено,
и сколько ряжено и сужено,
и есть ли где такая скважина,
куда забиться прямо с ужина?

ГОСПОЖЕ ДУШЕ

Слушай, душенька, — спи или кушай,
не любуйся, голуба, со мной,
не кидайся на шею кликушей:
я по самые губы сумной.
Иль не слышала слова такого, —
это значит, что сам я не свой,
и готов отыграть Хлестакова,
дрожью драить себя, как дресвой.
Ты, Психейка, со мной не актерствуй,
я, чай, издавна тертый калач, —
ляг на язву мне корочкой черствой,
а еще, дорогая, не плачь.

АНТИГЕРОИЧЕСКАЯ СИМФОНИЯ
Посвящается Марианне Соболевой
***
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Чтец (от Меня, поэтический, а не декламатор), сиречь ПИИТ
Чтец (вчуже, прозаический, но не рассказчик), сиречь ТОЛКОВНИК
Главный дирижер, а по немецки Generalmusik-Direktor, сиречь ГЕНЕРАЛ
ЧЕЛОВЕК со вступительным словом
Обоеполая ПУБЛИКА, способная к бесполому делению
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ИНСТРУМЕНТЫ:
1. ОРГАН
2. РОЯЛЬ
3. СКРИПКИ
4. КОНТРАБАСЫ
5. ФЛЕЙТЫ
6. ГОБОИ
7. БАРАБАНЫ
8. ГИТАРЫ
9. ТАРЕЛКИ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ГОЛОСА:
1. БАС
2. БАРИТОН
3. ТЕНОР
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Палочная

As-dur

РОЯЛЬ:
Удар! Гром древних драм! И треснула земля.
Удар! И сразу трех за совесть, не за страх,
Матрех Петруха по сусалам трах!
ГЕНЕРАЛ:
Пляшите, флейточки!
ФЛЕЙТЫ:
Ля, ля, ля, ля!
Каля-маля, каля-маля!
ПИИТ:
Я не хочу быть никаким героем,
ни смертно, ни посмертно не хочу.
Уж мы им с Музой музыку устроим,
уж мы им вставим в бравый зад свечу,
уж так-то раскроим нутро им!
Без такта! Виноват, не промолчу!
Полслова дайте трепачу,
и я тихонько под нос промычу,
что изойдут на кал и на мочу.
ГЕНЕРАЛ:
Пляшите, скрипочки! Летайте легче моли!
Играйте, скрипочки,
привстав на цыпочки!
СКРИПКИ:
Скрип-скрип!
Цып-цып!
Цыпа-дрипа,
Цыпа-дрипа,
Цыпа-дрипа ля бемоли.
ПИИТ:
Я, как Иаков, с Богом воевал,
а вышел на поверку просто Яшка,
орешек, самого себя двояшка.
ТОЛКОВНИК:
Бежит с седою головою вал
из музыки.
ПИИТ:
И дышит тяжко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23