Роешься в его кармане, вытаскиваешь его последнюю записку, его карандаш. Целуешь холодную руку. Волоча ногу, ты ползешь по траве, уже подернутой инеем. Тело погружается в холодную воду. Немец помогает тебе выбраться на берег. Ты ползешь рядом с ним по замерзшему полю к деревьям. Темный и безмолвный лес. Позади, на склоне, вспыхивают огоньки. Вопли, выстрелы. Некоторое время спустя, завершив операцию, немецкие солдаты с песнями проходят по городу. Их голоса смолкают в отдалении, и наступает безмолвие.
Безмолвие смерти.
Из груди Иоганна вырвался долгий, прерывистый вздох, и он очнулся.
Бранкович подошел к двери и остался стоять там, глядя в прошлое.
В сарае никто не пошевельнулся. Никто не сказал ни слова.
И вдруг Элис закричала:
– Я не могу этого вынести! Это слишком ужасно! Почему мы должны все это выслушивать?
Фон Рендт задергался на стуле.
– Все это ложь, Элис. Ничего подобного никогда не происходило. Этот человек не только предатель, но и лжец!
– В тот день, – угрюмо проговорил Кеппель, – было убито семь тысяч триста мирных жителей. – Он повернулся к Мартину. – Если вы сомневаетесь в наших словах, мы вам дадим прочитать протоколы суда над военными преступниками.
– В фактах я не сомневаюсь, – сказал Мартин, и тон его был гораздо мягче, чем раньше. – Однако они не доказывают, что убийца-эсэсовец и мистер фон Рендт одно и то же лицо.
Фон Рендт побагровел и снова попытался ослабить веревки.
– Меня там не было, Мартин. Если это и произошло, клянусь, меня там не было. Все они лгут!
– Ruhe! – резко крикнул Кеппель, и Мартин его не остановил.
– Доказательств у нас вполне достаточно, – продолжал Кеппель. – Они удовлетворят и суд, перед которым он предстанет. Хотите узнать, как мы с Бранковичем выслеживали его всю войну? Может быть, это поможет нам убедить вас. Я буду краток и не стану рассказывать, как нам удалось тогда скрыться в лесу. Нас выходили крестьяне. И как только Бранкович немного оправился, мы ушли к партизанам. Сомнения окончательно перестали меня мучить, когда я нашел в кармане молодого немецкого солдата фотографию повешенных мужчин и женщин и подпись: «Весенний урожай в Югославии».
Там, в горах, в начале тысяча девятьсот сорок второго года я надел партизанскую фуражку и научился новым методам ведения войны. До тех пор я был знаком только с самой передовой военной техникой, ия был потрясен, узнав, что оружие, которое я прежде видел только в музеях – средневековые пики, допотопные пушки, самодельные ружья, – используется тут в бою. Партизанам не хватало продовольствия, не хватало медикаментов, а если у них и было современное оружие – так только то, что удавалось захватить у противника.
Я не мог поверить, что эти плохо вооруженные солдаты – одни юнцы да старики – могли разгромить наш батальон.
Пять лет партизанская армия сдерживала не только итальянских фашистов, но тридцать немецких дивизий, хотя и тем и другим помогали местные предатели. И тогда я понял, что ни одна нация, даже самая сильная, даже обладающая сверхмощным вооружением, не может победить страну, борющуюся за свою свободу. Такую страну покорить нельзя.
Пусть вас не удивляет, что я, немец, сражался против своей армии: должен вам сказать, что уже через год целый немецкий батальон действовал в Югославии на стороне партизан. По натуре мы не были жестокими. В Карловаце, рядом с памятником жертвам этого массового убийства, воздвигнут памятник трем неизвестным немецким солдатам, которые тоже отказались стрелять в мирных людей.
Я не пошел в тот батальон – я не интересуюсь политикой. Я остался с Бранковичем. Мы с ним поклялись отдать фон Липаха в руки правосудия. Бранкович – за убийство своей семьи. Я – за поруганную честь своей нации.
Отыскать его было нетрудно. За операцию в Карловаце он получил повышение; он прошел по всей Сербии, осуществляя гитлеровскую политику истребления сербов, освобождая жизненное пространство для «высшей» арийской расы. И всюду, где он проходил, были пытки, пожары, смерть. Вот тогда-то его и прозвали «Хохочущая смерть».
После капитуляции Венгрии он был послан на север для оказания помощи соединениям «Скрещенных стрел». Те, впрочем, не нуждались в его инструкциях, так как давно уже стали опытными убийцами мужчин, женщин и детей. – Кеппель посмотрел на Иоганна. – Вы пожимали их руки, запятнанные кровью… Потом его перебросили на Западный фронт помогать усташам и итальянским фашистам в их борьбе против хорватских и словенских патриотов.
Зимой сорок третьего года мы прошли за ним по всей Словении. Это была очень суровая зима. Сколько страданий! И какой героизм! И повсюду мы слышали о нем. Однажды даже слышали его хохот, когда его зондеркоманда уходила из деревни, в которой уничтожила все живое. Но нам так и не удалось подобраться к нему достаточно близко. Его хорошо охраняли.
В Любляне мы потеряли фон Липаха из виду. Позднее мы узнали, что он улетел в Италию. После капитуляции Италии фашистам понадобились его услуги как специалиста по массовым убийствам. Но об этом лучше расскажет Сноу.
Сноу посмотрел на часы.
– Ладно. Я расскажу коротко. У нас не так много времени. Вместе с частями австралийской армии я был в Северной Африке и попал в плен к немцам. Когда нас везли через Северную Италию, в сентябре тысяча девятьсот сорок четвертого года, мне удалось бежать: итальянские партизаны остановили наш состав, чтобы дать нам возможность спастись. Бежало более ста человек. Со мной было двое товарищей. Безоружные, они бросились на охранников. И как они дрались! Немцы стреляли в них, даже в убитых, а потом сбросили их тела с насыпи.
Одним из первых выстрелов меня ранило в руку. Я скатился в канаву и притворился мертвым. Немцы несколько раз выстрелили в мою сторону и ушли.
Когда наступила ночь, брат Марии, Родерико – это он минировал железнодорожный путь, а потом спрятался в лесочке неподалеку, – вышел из своего укрытия и отвел меня к партизанам.
Вам никогда не приходилось слышать об итальянских партизанах, мистер Белфорд? И всем остальным тоже? – Сноу окинул присутствующих хмурым взглядом. – Ну, конечно. Здесь о них не говорят. Здесь только прохаживаются на их счет: итальяшки – никудышные вояки! Мы, австралийцы, не хотим знать о том, что семьдесят тысяч итальянцев отдали свою жизнь, чтобы помочь нам выиграть эту войну. Поверьте мне, они умели драться, когда было за что. Те люди, к которым я попал – мужчины и женщины, – все были героями.
Меня выходило семейство Марии. Черт возьми, какие люди были эти Росси! В доме у них имелся подвал, и партизаны свободно приходили и уходили через подземный ход, который выводил в склеп на кладбище. Священник тоже помогал партизанам.
В тот первый день в маленьком тесном домике Росси были, кроме меня, английский летчик, француз, ирландец, солдат из Южно-Африканского Союза, дезертир из фашистской армии и русский, которому удалось бежать из плена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Безмолвие смерти.
Из груди Иоганна вырвался долгий, прерывистый вздох, и он очнулся.
Бранкович подошел к двери и остался стоять там, глядя в прошлое.
В сарае никто не пошевельнулся. Никто не сказал ни слова.
И вдруг Элис закричала:
– Я не могу этого вынести! Это слишком ужасно! Почему мы должны все это выслушивать?
Фон Рендт задергался на стуле.
– Все это ложь, Элис. Ничего подобного никогда не происходило. Этот человек не только предатель, но и лжец!
– В тот день, – угрюмо проговорил Кеппель, – было убито семь тысяч триста мирных жителей. – Он повернулся к Мартину. – Если вы сомневаетесь в наших словах, мы вам дадим прочитать протоколы суда над военными преступниками.
– В фактах я не сомневаюсь, – сказал Мартин, и тон его был гораздо мягче, чем раньше. – Однако они не доказывают, что убийца-эсэсовец и мистер фон Рендт одно и то же лицо.
Фон Рендт побагровел и снова попытался ослабить веревки.
– Меня там не было, Мартин. Если это и произошло, клянусь, меня там не было. Все они лгут!
– Ruhe! – резко крикнул Кеппель, и Мартин его не остановил.
– Доказательств у нас вполне достаточно, – продолжал Кеппель. – Они удовлетворят и суд, перед которым он предстанет. Хотите узнать, как мы с Бранковичем выслеживали его всю войну? Может быть, это поможет нам убедить вас. Я буду краток и не стану рассказывать, как нам удалось тогда скрыться в лесу. Нас выходили крестьяне. И как только Бранкович немного оправился, мы ушли к партизанам. Сомнения окончательно перестали меня мучить, когда я нашел в кармане молодого немецкого солдата фотографию повешенных мужчин и женщин и подпись: «Весенний урожай в Югославии».
Там, в горах, в начале тысяча девятьсот сорок второго года я надел партизанскую фуражку и научился новым методам ведения войны. До тех пор я был знаком только с самой передовой военной техникой, ия был потрясен, узнав, что оружие, которое я прежде видел только в музеях – средневековые пики, допотопные пушки, самодельные ружья, – используется тут в бою. Партизанам не хватало продовольствия, не хватало медикаментов, а если у них и было современное оружие – так только то, что удавалось захватить у противника.
Я не мог поверить, что эти плохо вооруженные солдаты – одни юнцы да старики – могли разгромить наш батальон.
Пять лет партизанская армия сдерживала не только итальянских фашистов, но тридцать немецких дивизий, хотя и тем и другим помогали местные предатели. И тогда я понял, что ни одна нация, даже самая сильная, даже обладающая сверхмощным вооружением, не может победить страну, борющуюся за свою свободу. Такую страну покорить нельзя.
Пусть вас не удивляет, что я, немец, сражался против своей армии: должен вам сказать, что уже через год целый немецкий батальон действовал в Югославии на стороне партизан. По натуре мы не были жестокими. В Карловаце, рядом с памятником жертвам этого массового убийства, воздвигнут памятник трем неизвестным немецким солдатам, которые тоже отказались стрелять в мирных людей.
Я не пошел в тот батальон – я не интересуюсь политикой. Я остался с Бранковичем. Мы с ним поклялись отдать фон Липаха в руки правосудия. Бранкович – за убийство своей семьи. Я – за поруганную честь своей нации.
Отыскать его было нетрудно. За операцию в Карловаце он получил повышение; он прошел по всей Сербии, осуществляя гитлеровскую политику истребления сербов, освобождая жизненное пространство для «высшей» арийской расы. И всюду, где он проходил, были пытки, пожары, смерть. Вот тогда-то его и прозвали «Хохочущая смерть».
После капитуляции Венгрии он был послан на север для оказания помощи соединениям «Скрещенных стрел». Те, впрочем, не нуждались в его инструкциях, так как давно уже стали опытными убийцами мужчин, женщин и детей. – Кеппель посмотрел на Иоганна. – Вы пожимали их руки, запятнанные кровью… Потом его перебросили на Западный фронт помогать усташам и итальянским фашистам в их борьбе против хорватских и словенских патриотов.
Зимой сорок третьего года мы прошли за ним по всей Словении. Это была очень суровая зима. Сколько страданий! И какой героизм! И повсюду мы слышали о нем. Однажды даже слышали его хохот, когда его зондеркоманда уходила из деревни, в которой уничтожила все живое. Но нам так и не удалось подобраться к нему достаточно близко. Его хорошо охраняли.
В Любляне мы потеряли фон Липаха из виду. Позднее мы узнали, что он улетел в Италию. После капитуляции Италии фашистам понадобились его услуги как специалиста по массовым убийствам. Но об этом лучше расскажет Сноу.
Сноу посмотрел на часы.
– Ладно. Я расскажу коротко. У нас не так много времени. Вместе с частями австралийской армии я был в Северной Африке и попал в плен к немцам. Когда нас везли через Северную Италию, в сентябре тысяча девятьсот сорок четвертого года, мне удалось бежать: итальянские партизаны остановили наш состав, чтобы дать нам возможность спастись. Бежало более ста человек. Со мной было двое товарищей. Безоружные, они бросились на охранников. И как они дрались! Немцы стреляли в них, даже в убитых, а потом сбросили их тела с насыпи.
Одним из первых выстрелов меня ранило в руку. Я скатился в канаву и притворился мертвым. Немцы несколько раз выстрелили в мою сторону и ушли.
Когда наступила ночь, брат Марии, Родерико – это он минировал железнодорожный путь, а потом спрятался в лесочке неподалеку, – вышел из своего укрытия и отвел меня к партизанам.
Вам никогда не приходилось слышать об итальянских партизанах, мистер Белфорд? И всем остальным тоже? – Сноу окинул присутствующих хмурым взглядом. – Ну, конечно. Здесь о них не говорят. Здесь только прохаживаются на их счет: итальяшки – никудышные вояки! Мы, австралийцы, не хотим знать о том, что семьдесят тысяч итальянцев отдали свою жизнь, чтобы помочь нам выиграть эту войну. Поверьте мне, они умели драться, когда было за что. Те люди, к которым я попал – мужчины и женщины, – все были героями.
Меня выходило семейство Марии. Черт возьми, какие люди были эти Росси! В доме у них имелся подвал, и партизаны свободно приходили и уходили через подземный ход, который выводил в склеп на кладбище. Священник тоже помогал партизанам.
В тот первый день в маленьком тесном домике Росси были, кроме меня, английский летчик, француз, ирландец, солдат из Южно-Африканского Союза, дезертир из фашистской армии и русский, которому удалось бежать из плена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86