Во всяком случае, у него было такое ощущение, что с его кожи сползло по меньшей мере с полтонны всякой дряни.
Моясь, он присматривался к ширме, за которой стыдливо прятался унитаз. Бамбуковые рамы ширмы заключали в себе почти прозрачные от старости и во многих местах продранные прямоугольные куски шелка, на которых кое-где можно было еще рассмотреть частицы картин, написанных кистью легкой и уверенной. Сосны и горы… цветок то ли сливы, то ли груши… вон там — зонтик, под которым гуляет дырка в шелке… и вдруг его взгляд уперся в женское лицо, затерявшееся среди белых хризантем размером с половину копейки. Тонкие восточные черты притягивали к себе, манили, ничего не обещая… печальные черные глаза смотрели в пространство… сложная прическа наполовину потерялась, съеденная временем, зато сохранилась рука, держащая веер… а позади незнакомки почему-то сидел на сосновой ветке пышнохвостый павлин.
Встряхнув головой, он закончил процедуру мытья, вытерся огромным махровым полотенцем, которое позаимствовал в старухиных запасах (он понятия не имел, есть ли в его чемодане что-то в этом роде, да к тому же и чемодан остался где-то там, в черных зарослях невесть чего…). Еще раз посмотрев на удивительную китаянку, он набросил на плечи безразмерный полосатый халат, также раздобытый в местном шкафу, сполоснул ванну, погасил свет и отправился в предназначенную для него комнату, прихватив по дороге свою сумку, ожидавшую его в кухне, и лишь теперь заметив, что кроме гигантской печки в кухне имеется и вполне стандартная газовая плита, а рядом с ней — трехэтажный холодильник.
Он открыл дверь — с какой-то непонятной внутренней настороженностью, словно ожидал от комнаты подвоха, — и, перешагнув через порог, стал искать выключатель. Нашел его слева от двери, зажег свет, вернулся в кухню, чтобы обесточить ее, — и лишь после этого решился осмотреть свое новое пристанище.
Однако ничего поражающего воображение он не увидел. Это была самая обычная комната — пестрая красно-желтая тахта слева, телевизор на полированной коричневой тумбе справа, напротив двери — окно без занавесок, у окна — небольшой письменный стол… еще в комнате имелись два стула и платяной двустворчатый шкаф, и не слишком большое зеркало на стене у двери. Да над тахтой висела на голой белой стене лампа-бра в аляповатом матерчатом абажурчике.
Ну и ладно, подумал он, сколько можно ожидать чудес? Спать пора.
Он заглянул в шкаф, нашел в нижней части его нутра подушку и одеяло, на узкой полочке — простыни и наволочки… положил на стол граненый шар, подаренный ему девчонкой, и через несколько минут уже провалился в сон.
…он стоял на маленькой круглой площадке, повисшей в безвременьи, ощущая себя каплей, упавшей на желтую монетку… возле него теснились непонятные предметы — пугающие своей непостижимостью, недоступные для познания… они давили на его чувства и ощущения, вызывая в нем боль, ненависть, бешеную ярость… и он кружился на месте, не зная, как утихомирить кипение всей той внутренней грязи, что бурлила в нем, рождая серую пену… и вдруг он превратился в кристалл. Бесцветный и холодный. И все окружавшие его вещи отразились в нем, как бы впитавшись в него, но не затронув его структуру… и он мгновенно проник в их суть — и забыл о них, как о ненужном и бессмысленном хламе… в них не было ничего такого, что стоило бы внимания. Сверху на него упал широкий луч света, и он, будучи кристаллом, преобразовал белый свет во множество ярких нежных радуг, разбросав их в невесомости… но сам остался бесцветным и прозрачным… он был спокоен, он просто наблюдал за бытием…
…Проснулся он от того, что на его лицо упал косой луч солнца, щекоча лоб. Он открыл глаза. Окно комнаты выходило почти строго на восток, и утренний свет, воспользовавшись отсутствием занавесок, заполнил ее от пола до потолка. Граненый шар, оставленный им вечером на столе, сиял и переливался истинной хрустальной красотой, рассыпая вокруг себя радуги… и тут он вспомнил свой сон. Вот только это было совсем не похоже на сон.
Он долго лежал, размышляя, но в конце концов решил, что понять что-либо не в силах. Тогда он встал, накинул халат и отправился в соседнее помещение. Ему хотелось принять душ, но он побоялся нашуметь и разбудить старуху — было еще довольно рано… он спал всего пару часов, однако чувствовал себя бодрым и энергичным, как никогда… как никогда? Но ведь он не помнил, как он просыпался в прежней своей жизни, зачеркнутой чьей-то наглой, бесцеремонной рукой.
Прямо в халате, босиком, он осторожно прошел через кухню на веранду, открыл едва слышно скрипнувшую дверь и спустился в сад. Теперь-то он видел, что это именно сад — запущенный донельзя, но чарующий глаз. Обогнув веранду, он отправился на поиски своего чемодана. Тот обнаружился скоро — в трех шагах от калитки. Громадина чемодана придавила какие-то высоченные цветы с толстыми листьями, и они жалобно распластали сиреневые и розовые стрелки по зелени и огню соседствующих с ними ноготков, перемешав и нарушив цветовую композицию.
На чемодане сидела гладкая кошка — абсолютно белая, с абсолютно черным хвостом. Хвост выглядел настолько нелепо, что Максиму сразу захотелось его оторвать. Кошка явно уловила идею — и не одобрила. Она вдруг мявкнула, вскочила и, хлеща воздух черной веревкой хвоста, принялась драть когтями толстую мягкую кожу чемодана.
— Эй, ты это брось! — посоветовал ей он. — А то я тебя сейчас!
Кошка приостановила движение когтей и вперила в него зеленые глазищи, словно спрашивая: «И что именно ты — сейчас?»
Он неожиданно смутился, понимая, что сказал глупость. И в самом деле, не станет же он ловить кошку и шлепать ее по попке! Тем более, что она здесь хозяйка, а чемодан, возможно, помял ее любимые цветы.
— Извини, — искренне произнес он. — Можно мне взять чемодан?
Кошка еще раз полоснула правой передней лапой, добавив четыре светло-бежевые полосы ко множеству тех, что уже расцветили коричневую поверхность, и, спрыгнув в траву, исчезла.
Подхватив грузилище с барахлом, он с трудом поволок его ко входу. Колеса в путанице жесткой травы, застелившей неровную извилистую тропинку, прикладного смысла не имели. Основательно запыхавшись, он втащил чемодан в свою комнату и осторожно опустил на пол. Поднял крышку и, посмотрев на толстые, плотно сбитые слои барахла, тяжело вздохнул. Он был не в силах понять, зачем все это взято с собой… Зеркало у двери, наклоненное к полу, деловито заглянуло в чемодан вместе с ним, следя за каждым движением его пальцев. Конечно, нужно во всем этом разобраться, подумал он, но… пусть подождет. Зацепив первое, что попалось под руку, он оделся, взял сигареты, зажигалку, и вышел на крыльцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Моясь, он присматривался к ширме, за которой стыдливо прятался унитаз. Бамбуковые рамы ширмы заключали в себе почти прозрачные от старости и во многих местах продранные прямоугольные куски шелка, на которых кое-где можно было еще рассмотреть частицы картин, написанных кистью легкой и уверенной. Сосны и горы… цветок то ли сливы, то ли груши… вон там — зонтик, под которым гуляет дырка в шелке… и вдруг его взгляд уперся в женское лицо, затерявшееся среди белых хризантем размером с половину копейки. Тонкие восточные черты притягивали к себе, манили, ничего не обещая… печальные черные глаза смотрели в пространство… сложная прическа наполовину потерялась, съеденная временем, зато сохранилась рука, держащая веер… а позади незнакомки почему-то сидел на сосновой ветке пышнохвостый павлин.
Встряхнув головой, он закончил процедуру мытья, вытерся огромным махровым полотенцем, которое позаимствовал в старухиных запасах (он понятия не имел, есть ли в его чемодане что-то в этом роде, да к тому же и чемодан остался где-то там, в черных зарослях невесть чего…). Еще раз посмотрев на удивительную китаянку, он набросил на плечи безразмерный полосатый халат, также раздобытый в местном шкафу, сполоснул ванну, погасил свет и отправился в предназначенную для него комнату, прихватив по дороге свою сумку, ожидавшую его в кухне, и лишь теперь заметив, что кроме гигантской печки в кухне имеется и вполне стандартная газовая плита, а рядом с ней — трехэтажный холодильник.
Он открыл дверь — с какой-то непонятной внутренней настороженностью, словно ожидал от комнаты подвоха, — и, перешагнув через порог, стал искать выключатель. Нашел его слева от двери, зажег свет, вернулся в кухню, чтобы обесточить ее, — и лишь после этого решился осмотреть свое новое пристанище.
Однако ничего поражающего воображение он не увидел. Это была самая обычная комната — пестрая красно-желтая тахта слева, телевизор на полированной коричневой тумбе справа, напротив двери — окно без занавесок, у окна — небольшой письменный стол… еще в комнате имелись два стула и платяной двустворчатый шкаф, и не слишком большое зеркало на стене у двери. Да над тахтой висела на голой белой стене лампа-бра в аляповатом матерчатом абажурчике.
Ну и ладно, подумал он, сколько можно ожидать чудес? Спать пора.
Он заглянул в шкаф, нашел в нижней части его нутра подушку и одеяло, на узкой полочке — простыни и наволочки… положил на стол граненый шар, подаренный ему девчонкой, и через несколько минут уже провалился в сон.
…он стоял на маленькой круглой площадке, повисшей в безвременьи, ощущая себя каплей, упавшей на желтую монетку… возле него теснились непонятные предметы — пугающие своей непостижимостью, недоступные для познания… они давили на его чувства и ощущения, вызывая в нем боль, ненависть, бешеную ярость… и он кружился на месте, не зная, как утихомирить кипение всей той внутренней грязи, что бурлила в нем, рождая серую пену… и вдруг он превратился в кристалл. Бесцветный и холодный. И все окружавшие его вещи отразились в нем, как бы впитавшись в него, но не затронув его структуру… и он мгновенно проник в их суть — и забыл о них, как о ненужном и бессмысленном хламе… в них не было ничего такого, что стоило бы внимания. Сверху на него упал широкий луч света, и он, будучи кристаллом, преобразовал белый свет во множество ярких нежных радуг, разбросав их в невесомости… но сам остался бесцветным и прозрачным… он был спокоен, он просто наблюдал за бытием…
…Проснулся он от того, что на его лицо упал косой луч солнца, щекоча лоб. Он открыл глаза. Окно комнаты выходило почти строго на восток, и утренний свет, воспользовавшись отсутствием занавесок, заполнил ее от пола до потолка. Граненый шар, оставленный им вечером на столе, сиял и переливался истинной хрустальной красотой, рассыпая вокруг себя радуги… и тут он вспомнил свой сон. Вот только это было совсем не похоже на сон.
Он долго лежал, размышляя, но в конце концов решил, что понять что-либо не в силах. Тогда он встал, накинул халат и отправился в соседнее помещение. Ему хотелось принять душ, но он побоялся нашуметь и разбудить старуху — было еще довольно рано… он спал всего пару часов, однако чувствовал себя бодрым и энергичным, как никогда… как никогда? Но ведь он не помнил, как он просыпался в прежней своей жизни, зачеркнутой чьей-то наглой, бесцеремонной рукой.
Прямо в халате, босиком, он осторожно прошел через кухню на веранду, открыл едва слышно скрипнувшую дверь и спустился в сад. Теперь-то он видел, что это именно сад — запущенный донельзя, но чарующий глаз. Обогнув веранду, он отправился на поиски своего чемодана. Тот обнаружился скоро — в трех шагах от калитки. Громадина чемодана придавила какие-то высоченные цветы с толстыми листьями, и они жалобно распластали сиреневые и розовые стрелки по зелени и огню соседствующих с ними ноготков, перемешав и нарушив цветовую композицию.
На чемодане сидела гладкая кошка — абсолютно белая, с абсолютно черным хвостом. Хвост выглядел настолько нелепо, что Максиму сразу захотелось его оторвать. Кошка явно уловила идею — и не одобрила. Она вдруг мявкнула, вскочила и, хлеща воздух черной веревкой хвоста, принялась драть когтями толстую мягкую кожу чемодана.
— Эй, ты это брось! — посоветовал ей он. — А то я тебя сейчас!
Кошка приостановила движение когтей и вперила в него зеленые глазищи, словно спрашивая: «И что именно ты — сейчас?»
Он неожиданно смутился, понимая, что сказал глупость. И в самом деле, не станет же он ловить кошку и шлепать ее по попке! Тем более, что она здесь хозяйка, а чемодан, возможно, помял ее любимые цветы.
— Извини, — искренне произнес он. — Можно мне взять чемодан?
Кошка еще раз полоснула правой передней лапой, добавив четыре светло-бежевые полосы ко множеству тех, что уже расцветили коричневую поверхность, и, спрыгнув в траву, исчезла.
Подхватив грузилище с барахлом, он с трудом поволок его ко входу. Колеса в путанице жесткой травы, застелившей неровную извилистую тропинку, прикладного смысла не имели. Основательно запыхавшись, он втащил чемодан в свою комнату и осторожно опустил на пол. Поднял крышку и, посмотрев на толстые, плотно сбитые слои барахла, тяжело вздохнул. Он был не в силах понять, зачем все это взято с собой… Зеркало у двери, наклоненное к полу, деловито заглянуло в чемодан вместе с ним, следя за каждым движением его пальцев. Конечно, нужно во всем этом разобраться, подумал он, но… пусть подождет. Зацепив первое, что попалось под руку, он оделся, взял сигареты, зажигалку, и вышел на крыльцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76