Много возни было с выдвижными килями, сделанными из обломков досок.
Мачтой плота служил яхтенный гик, укрепленный веревочными вантами и штагом. В кормовой части сделали рулевое весло из двух длинных шестов и сиденья стула — и то и другое было найдено в числе прочих даров моря.
С утра до вечера с отмели, на которой покачивался плот, неслись тюканье топора, визг ножовки и удалые песни.
Валерка, по просьбе женщин, стал обучать их технике спиннинга. Рита быстро овладела этим несложным искусством.
— Все хочу спросить вас, Валерик, — сказала она однажды, забросив спиннинг с прибрежной скалы. — Еще перед отплытием, помните, Коля сказал, что я должна была вас узнать. А я никак не могу вспомнить, где я вас видела раньше?
Валерка залился краской.
— Не дергайте! — буркнул он. — Рыбу напугаете… — И вдруг решительно добавил: — Вы на бульваре сидели. Прошлым летом… А мы подсели… Приставали, в общем…
Рита изумленно посмотрела на него:
— А!.. Это были вы? — Она тихонько засмеялась. — Ну, что было, то было. Забудем.
Она вспомнила тот давний вечер — и погрустнела, задумалась.
Когда дело дошло до оснастки плота, Юра стал обучать женщин, как он выражался, благородному боцманскому делу. Они довольно легко выучились делать сплесни и огоны. Валя удивилась, когда Юра показал ей, как вязать рифовый узел:
— Так просто? Я думала, что морские узлы такие, что трудно завязать и невозможно развязать.
— Наоборот! Они рождены тяжелой морской практикой парусного флота, — сказал Юра. — Морской узел рассчитан на то, что его вяжет или отдает человек, висящий на огромной высоте под ветром и снегом, в кромешной темноте. Иногда у него к тому же свободна только одна рука.
— Завтра, ребята, садимся за шитье, — сказал Николай. — Для плота придется перешить паруса.
— Что ж, шитье — это наше, женское дело, — заметила Рита.
Юра посмотрел на нее, прищурив глаза:
— А знаешь, как боцман Мехти говорит, когда кто-нибудь плохо наложит латку на парус?
— Откуда мне знать?
— Он говорит… Только не обижайся. «Эх, ты! — говорит он. — Баба и та шить умеет!»
Рыба ловилась хорошо. На всякий случай ее заготавливали впрок, развешивая на веревках. Солнце и ветер — вот все, что требуется для изготовления этого древнейшего вида консервов. Кроме вяленой рыбы, заготовили копченую. Для этого сложили из камней конуру и жгли в ней щепки и водоросли, дающие много дыма.
Но питаться одной рыбой…
— Это полезно, ребята, — говорила Рита, глядя, как Юра отбрасывал недоеденный кусок. — В рыбе много фосфора, а он полезен для мозга.
— Лучшая рыба — это колбаса, — вздыхал Юра.
Пробовали приправлять осточертевшую рыбную похлебку водорослями, которых было немало на отмелях; некоторые из них были сравнительно съедобны. Впрочем, решили просто ограничиться признанием этой возможности. Зато водоросль эостера, известная под названием «морская трава», сослужила другую службу: ее собрали, промыли, просушили на солнце — и в палатке у всех появились мягкие постели.
От сухопутной растительности толку не было никакого. В жесткой траве, что росла на склонах большого грифона, наши робинзоны нашли множество гнезд чаек, но яиц в гнездах не оказалось: не сезон.
Однажды Валерка, сияя, приволок с западного берега черепаху. Она была невелика, не более тридцати сантиметров в диаметре, но панцирь ее оказался необычайно крепким. Вскрыли панцирь с трудом, но уж зато полакомились черепашьим супом всласть.
Рексу тоже надоела рыбная диета. Он бегал по острову, охотился за ящерицами и водяными змеями — отчасти из спортивного интереса. Будучи хорошо воспитанным псом, он не раз приносил в зубах ящерицу и клал ее перед Юрой.
— Убери эту гадость! Скорее! — кричала Валя.
И Рекс с недоумением и грустью смотрел, как ящерица, подхваченная Юрой за хвост, плюхалась в море.
Иногда Рекс кружил возле железобетонного купола и раскидывал лапами гальку — всегда на одном и том же месте. Николай и Юра заинтересовались странным поведением собаки. Они углубили яму, выкопанную Рексом. Почти на метровой глубине в глинистой почве обнаружили труп собаки.
— Вот так штука!» — Юра присвистнул. — Ее вскрывали!
— Необитаемый остров — и опыты на собачках, — сказал Николай. — Хотел бы я знать, кто здесь экспериментирует…
Они расширили яму и убедились, что там похоронено еще несколько собачек. Рекс то рычал, то жалобно скулил, жался к Юриным ногам. Яму засыпали и утрамбовали.
Когда Николай, вернувшись в лагерь, рассказал о странной находке, Рита немного переменилась в лице.
— Опыты на собаках? — переспросила она.
Весь день Рита была молчалива. А вечером, оставшись вдвоем с Николаем у сигнального костра, она сказала:
— Больше не могу. Мне нужно в город.
— Плот готов, — отозвался Николай. — Как только будет южный ветер…
— А если его не будет еще неделю?
Николай не ответил. Что он мог сказать? Дни стояли безветренные. Вон даже пламя костра какое-то ленивое, почти неподвижное…
Ни разу за все эти дни ни единым словом не вспомнили они Анатолия Петровича. Но Николай знал, что Рита думает и беспокоится о нем. И это было так. Он держался с Ритой по-товарищески, даже суховато немного, и полагал, что ему удается скрыть от нее свое безнадежное чувство. Но это было не так. Его отношение давно уже не составляло секрета для Риты. Она сознавала, что привыкла к нему. Подсознательно она начинала беспокоиться, когда он в маске и ластах, бывало, надолго уходил под воду. Лежа в палатке, на «женской половине», она, закрыв глаза, представляла себе, как Николай в эту минуту стоит на гребне увала, длинный, коричневый от загара, давно не бритый, и медленно оглядывает в бинокль пустынный горизонт. Ей было спокойно, когда он рядом сосредоточенно возился со снастью или обтесывал бревно. Спокойно — и в то же время тревожно.
В красном свете костра лицо Николая казалось замкнутым, отчужденным. Рита тоскливо огляделась. Ночь, привычный шорох слабого прибоя…
— Он тоже ставил опыты на собаках, — тихо сказала она.
— Тоже?.. — Николай взглянул на Риту и быстро отвел взгляд. Странная мысль мелькнула у него. А что, если…
Рита тоже думала об этом «если». Анатолий Петрович часто и надолго уезжал в какую-то секретную лабораторию, но никогда он не говорил, где она находится…
Николай сказал, глядя в костер:
— Рита, ты взяла с меня слово, и я молчу. Но это неправильно! Нужно обо всем рассказать. Привлечь их обоих к нашей совместной работе. Или хотя бы одного Анатолия Петровича…
Она долго не отвечала.
— Должно быть, он сам это сделает, — сказала она наконец. — Я больше не могу здесь сидеть. Ты обещал что-нибудь придумать — так придумай же!
Николай хотел сказать, что южного ветра он не может придумать, но промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Мачтой плота служил яхтенный гик, укрепленный веревочными вантами и штагом. В кормовой части сделали рулевое весло из двух длинных шестов и сиденья стула — и то и другое было найдено в числе прочих даров моря.
С утра до вечера с отмели, на которой покачивался плот, неслись тюканье топора, визг ножовки и удалые песни.
Валерка, по просьбе женщин, стал обучать их технике спиннинга. Рита быстро овладела этим несложным искусством.
— Все хочу спросить вас, Валерик, — сказала она однажды, забросив спиннинг с прибрежной скалы. — Еще перед отплытием, помните, Коля сказал, что я должна была вас узнать. А я никак не могу вспомнить, где я вас видела раньше?
Валерка залился краской.
— Не дергайте! — буркнул он. — Рыбу напугаете… — И вдруг решительно добавил: — Вы на бульваре сидели. Прошлым летом… А мы подсели… Приставали, в общем…
Рита изумленно посмотрела на него:
— А!.. Это были вы? — Она тихонько засмеялась. — Ну, что было, то было. Забудем.
Она вспомнила тот давний вечер — и погрустнела, задумалась.
Когда дело дошло до оснастки плота, Юра стал обучать женщин, как он выражался, благородному боцманскому делу. Они довольно легко выучились делать сплесни и огоны. Валя удивилась, когда Юра показал ей, как вязать рифовый узел:
— Так просто? Я думала, что морские узлы такие, что трудно завязать и невозможно развязать.
— Наоборот! Они рождены тяжелой морской практикой парусного флота, — сказал Юра. — Морской узел рассчитан на то, что его вяжет или отдает человек, висящий на огромной высоте под ветром и снегом, в кромешной темноте. Иногда у него к тому же свободна только одна рука.
— Завтра, ребята, садимся за шитье, — сказал Николай. — Для плота придется перешить паруса.
— Что ж, шитье — это наше, женское дело, — заметила Рита.
Юра посмотрел на нее, прищурив глаза:
— А знаешь, как боцман Мехти говорит, когда кто-нибудь плохо наложит латку на парус?
— Откуда мне знать?
— Он говорит… Только не обижайся. «Эх, ты! — говорит он. — Баба и та шить умеет!»
Рыба ловилась хорошо. На всякий случай ее заготавливали впрок, развешивая на веревках. Солнце и ветер — вот все, что требуется для изготовления этого древнейшего вида консервов. Кроме вяленой рыбы, заготовили копченую. Для этого сложили из камней конуру и жгли в ней щепки и водоросли, дающие много дыма.
Но питаться одной рыбой…
— Это полезно, ребята, — говорила Рита, глядя, как Юра отбрасывал недоеденный кусок. — В рыбе много фосфора, а он полезен для мозга.
— Лучшая рыба — это колбаса, — вздыхал Юра.
Пробовали приправлять осточертевшую рыбную похлебку водорослями, которых было немало на отмелях; некоторые из них были сравнительно съедобны. Впрочем, решили просто ограничиться признанием этой возможности. Зато водоросль эостера, известная под названием «морская трава», сослужила другую службу: ее собрали, промыли, просушили на солнце — и в палатке у всех появились мягкие постели.
От сухопутной растительности толку не было никакого. В жесткой траве, что росла на склонах большого грифона, наши робинзоны нашли множество гнезд чаек, но яиц в гнездах не оказалось: не сезон.
Однажды Валерка, сияя, приволок с западного берега черепаху. Она была невелика, не более тридцати сантиметров в диаметре, но панцирь ее оказался необычайно крепким. Вскрыли панцирь с трудом, но уж зато полакомились черепашьим супом всласть.
Рексу тоже надоела рыбная диета. Он бегал по острову, охотился за ящерицами и водяными змеями — отчасти из спортивного интереса. Будучи хорошо воспитанным псом, он не раз приносил в зубах ящерицу и клал ее перед Юрой.
— Убери эту гадость! Скорее! — кричала Валя.
И Рекс с недоумением и грустью смотрел, как ящерица, подхваченная Юрой за хвост, плюхалась в море.
Иногда Рекс кружил возле железобетонного купола и раскидывал лапами гальку — всегда на одном и том же месте. Николай и Юра заинтересовались странным поведением собаки. Они углубили яму, выкопанную Рексом. Почти на метровой глубине в глинистой почве обнаружили труп собаки.
— Вот так штука!» — Юра присвистнул. — Ее вскрывали!
— Необитаемый остров — и опыты на собачках, — сказал Николай. — Хотел бы я знать, кто здесь экспериментирует…
Они расширили яму и убедились, что там похоронено еще несколько собачек. Рекс то рычал, то жалобно скулил, жался к Юриным ногам. Яму засыпали и утрамбовали.
Когда Николай, вернувшись в лагерь, рассказал о странной находке, Рита немного переменилась в лице.
— Опыты на собаках? — переспросила она.
Весь день Рита была молчалива. А вечером, оставшись вдвоем с Николаем у сигнального костра, она сказала:
— Больше не могу. Мне нужно в город.
— Плот готов, — отозвался Николай. — Как только будет южный ветер…
— А если его не будет еще неделю?
Николай не ответил. Что он мог сказать? Дни стояли безветренные. Вон даже пламя костра какое-то ленивое, почти неподвижное…
Ни разу за все эти дни ни единым словом не вспомнили они Анатолия Петровича. Но Николай знал, что Рита думает и беспокоится о нем. И это было так. Он держался с Ритой по-товарищески, даже суховато немного, и полагал, что ему удается скрыть от нее свое безнадежное чувство. Но это было не так. Его отношение давно уже не составляло секрета для Риты. Она сознавала, что привыкла к нему. Подсознательно она начинала беспокоиться, когда он в маске и ластах, бывало, надолго уходил под воду. Лежа в палатке, на «женской половине», она, закрыв глаза, представляла себе, как Николай в эту минуту стоит на гребне увала, длинный, коричневый от загара, давно не бритый, и медленно оглядывает в бинокль пустынный горизонт. Ей было спокойно, когда он рядом сосредоточенно возился со снастью или обтесывал бревно. Спокойно — и в то же время тревожно.
В красном свете костра лицо Николая казалось замкнутым, отчужденным. Рита тоскливо огляделась. Ночь, привычный шорох слабого прибоя…
— Он тоже ставил опыты на собаках, — тихо сказала она.
— Тоже?.. — Николай взглянул на Риту и быстро отвел взгляд. Странная мысль мелькнула у него. А что, если…
Рита тоже думала об этом «если». Анатолий Петрович часто и надолго уезжал в какую-то секретную лабораторию, но никогда он не говорил, где она находится…
Николай сказал, глядя в костер:
— Рита, ты взяла с меня слово, и я молчу. Но это неправильно! Нужно обо всем рассказать. Привлечь их обоих к нашей совместной работе. Или хотя бы одного Анатолия Петровича…
Она долго не отвечала.
— Должно быть, он сам это сделает, — сказала она наконец. — Я больше не могу здесь сидеть. Ты обещал что-нибудь придумать — так придумай же!
Николай хотел сказать, что южного ветра он не может придумать, но промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139