Она выглядела так, как будто в последнюю минуту забежала в магазин купить рождественские подарки. Пытаясь поймать такси, замахала рукой, уронила пакет, наклонилась, чтобы поднять его, а когда выпрямилась, то обнаружила, то таксист упустил ее из виду и уехал. Хотя мне непонятно, как можно потерять ее из виду. Хильдегард Штайнингер заметишь, даже если у тебя на голову надет мешок. Она выглядела так, словно полдня провела в косметическом кабинете.
Сидя за рулем, я услышал, как она выругалась, и, подрулив к обочине, опустил стекло.
– Вас подвезти?
– Нет, не надо, – сказала она так, будто я на светском приеме загнал ее в угол и она высматривает из-за моего плеча, не проходит ли мимо кто-нибудь поинтересней. Но никто не проходил, она спохватилась, что нужно улыбнуться, поспешно изобразила на лице приветливость и затем добавила: – Впрочем, если это вас не затруднит.
Я выскочил из машины, чтобы помочь ей уложить покупки – множество коробок со шляпками, туфлями, парфюмерией, нарядами от самого модного портного на Фридрихштрассе и продукты из знаменитого зала «Ка-де-Ве». По-видимому, она относилась к тому типу женщин, для которых, чековая книжка – панацея от всех бед. Хотя, впрочем, таких женщин очень много.
– Совсем не затруднит, – сказал я, глядя на ее ноги, пока она забиралась в машину. На мгновение мне удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками. Не смей смотреть, приказал я себе. Эта дамочка тебе не по карману. Кроме того, ее мысли заняты совсем другим – подходят ли туфли к сумочке и что случилось с пропавшей дочерью.
– Куда ехать? – поинтересовался я. – Домой?
Она вздохнула, как будто я предлагал отвезти ее в ночлежку Пальме на Фробельштрассе, но потом, храбро улыбнувшись, кивнула. Мы поехали на восток по направлению к Бюловштрассе.
– Боюсь, что у меня нет для вас ничего нового, – сказал я, придавая своему лицу серьезное выражение и стараясь думать о дороге, а не о ее бедрах.
– Я на это и не рассчитывала, – произнесла она без всякого выражения. – Ведь прошло уже почти четыре недели.
– Нужно надеяться на лучшее.
Еще один вздох, более нетерпеливый.
– Вы ее не найдете. Она мертва, не так ли? Почему просто не смириться с этим фактом?
– Для меня она жива, пока я не удостоверюсь в обратном, фрау Штайнингер.
Я повернул на юг по Потсдамерштрассе, и какое-то время мы молчали. Вдруг я заметил, что она трясет головой и дышит так, как будто ей пришлось подниматься по лестнице.
– Представляю, что вы обо мне думаете, комиссар, – сказала она. – У меня пропала дочь, возможно, ее убили, а я швыряю деньги, как будто ничего не произошло. Вы, наверное, думаете, что я бессердечная.
– Ничего подобного я не думаю, – поспешил возразить я и начал объяснять ей, что разные люди ведут себя в такой ситуации по-разному, что покупки помогают ей хоть на пару часов отвлечься от мыслей об исчезнувшей дочери, и все это совершенно нормально, и никто не будет ее ни в чем обвинять. Мне казалось, что я говорил очень убедительно, но когда мы подъехали к ее дому в Штеглице, Хильдегард Штайнингер плакала.
Я положил руку ей на плечо, легонько сжал его, чтобы успокоить ее, и сказал:
– Я предложил бы вам свой носовой платок, если бы мне не пришлось заворачивать в него бутерброды.
Она попыталась улыбнуться сквозь слезы.
– У меня есть платок. – Она вытащила из-под рукава кружевной квадратик. Затем взглянула на мой платок и рассмеялась: – Похоже, вы действительно заворачивали в него бутерброды.
Я помог ей отнести покупки наверх и подождал у двери, пока она искала ключ. Открыв дверь, она повернулась ко мне и благодарно улыбнулась.
– Спасибо за помощь, комиссар, – поблагодарила она. – Это было очень мило с вашей стороны.
– Пустяки, – сказал я, совсем так не думая.
Хотя бы пригласила на чашечку кофе, подумал я, вернувшись в свою машину. Разрешила подвезти себя и даже не предложила войти.
Но, впрочем, таких женщин много: для них мужчины существуют только для того, чтобы подвозить их на машинах, не получая даже на чай.
Стойкий запах духов «Байяди», оставшийся в машине, сыграл со мной злую шутку. Некоторые мужчины совершенно безразличны к женским духам, но для меня их запах – удар ниже пояса. За те двадцать минут, что я ехал до Алекса, мне показалось, что я, словно пылесос, всосал в себя весь аромат этой женщины до последней молекулы.
Я позвонил своему другу, который работал в рекламном агентстве «Дорланд». Алекса Зиверса я знал со времен войны.
– Алекс, вы все еще покупаете места для объявлений?
– Покупаем, поскольку это требует не больше одной извилины.
– Всегда приятно поговорить с человеком, который любит свою работу.
– К счастью, я гораздо больше люблю деньги.
Мы продолжали разговаривать в таком же духе еще минуты две, потом я спросил Алекса, нет ли у него сегодняшнего утреннего номера газеты «Беобахтер». Мне было интересно, есть ли там объявление Фогельмана.
– А в чем дело? – спросил он, – Не могу поверить, что даже люди твоей профессии в конце концов осознали, что живут в двадцатом веке.
– Это объявление появляется по крайней мере дважды в неделю уже в течение нескольких месяцев, – объяснил я. – Сколько бы это могло стоить?
– Для такого срока могла быть скидка. Послушай, я знаю кое-кого в редакции «Беобахтер». Может быть, мне удастся выяснить то, что тебя интересует.
– Я был бы тебе очень признателен.
– Может быть, ты хочешь сам дать объявление?
– К сожалению, Алекс, это относится к делу, которое я расследую.
– Понял. Шпионишь за конкурентами, да?
– Что-то в этом роде.
Остаток дня я провел, читая отчеты Гестапо о Штрейхере и его коллегах из редакции «Штюрмер»: о связи гауляйтера с Анни Зайц, о других его связях, которые он поддерживал втайне от своей жены Кунигунды; о связи его сына Лотара с английской девушкой благородного происхождения по имени Митфорд; о том, что редактор еженедельника «Штюрмер» Эрнст Химер – гомосексуалист; о незаконной деятельности карикатуриста из «Штюрмера» Филиппа Рупрехта после войны в Аргентине и о том, как в число сотрудников «Штюрмера» вошел человек по имени Фриц Бранд, на самом деле еврей по имени Йонас Волк.
Впечатляющее чтение, полное непристойных подробностей, без сомнения, вполне в стиле самого «Штюрмера», но, прочитав все эти документы, я не смог в них найти ничего, что помогло бы мне установить связь между Штрейхером и убийствами.
Зиверс позвонил около пяти часов и сообщил, что объявления, которые давал Фогельман, стоили ему ежемесячно что-то около трех или четырех сотен марок.
– И когда же он начал так тратиться?
– С начала июля. Только он совсем не тратится, Берни.
– Не говори мне, что его объявления публикуются бесплатно.
– Нет, его счета оплачивают другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Сидя за рулем, я услышал, как она выругалась, и, подрулив к обочине, опустил стекло.
– Вас подвезти?
– Нет, не надо, – сказала она так, будто я на светском приеме загнал ее в угол и она высматривает из-за моего плеча, не проходит ли мимо кто-нибудь поинтересней. Но никто не проходил, она спохватилась, что нужно улыбнуться, поспешно изобразила на лице приветливость и затем добавила: – Впрочем, если это вас не затруднит.
Я выскочил из машины, чтобы помочь ей уложить покупки – множество коробок со шляпками, туфлями, парфюмерией, нарядами от самого модного портного на Фридрихштрассе и продукты из знаменитого зала «Ка-де-Ве». По-видимому, она относилась к тому типу женщин, для которых, чековая книжка – панацея от всех бед. Хотя, впрочем, таких женщин очень много.
– Совсем не затруднит, – сказал я, глядя на ее ноги, пока она забиралась в машину. На мгновение мне удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками. Не смей смотреть, приказал я себе. Эта дамочка тебе не по карману. Кроме того, ее мысли заняты совсем другим – подходят ли туфли к сумочке и что случилось с пропавшей дочерью.
– Куда ехать? – поинтересовался я. – Домой?
Она вздохнула, как будто я предлагал отвезти ее в ночлежку Пальме на Фробельштрассе, но потом, храбро улыбнувшись, кивнула. Мы поехали на восток по направлению к Бюловштрассе.
– Боюсь, что у меня нет для вас ничего нового, – сказал я, придавая своему лицу серьезное выражение и стараясь думать о дороге, а не о ее бедрах.
– Я на это и не рассчитывала, – произнесла она без всякого выражения. – Ведь прошло уже почти четыре недели.
– Нужно надеяться на лучшее.
Еще один вздох, более нетерпеливый.
– Вы ее не найдете. Она мертва, не так ли? Почему просто не смириться с этим фактом?
– Для меня она жива, пока я не удостоверюсь в обратном, фрау Штайнингер.
Я повернул на юг по Потсдамерштрассе, и какое-то время мы молчали. Вдруг я заметил, что она трясет головой и дышит так, как будто ей пришлось подниматься по лестнице.
– Представляю, что вы обо мне думаете, комиссар, – сказала она. – У меня пропала дочь, возможно, ее убили, а я швыряю деньги, как будто ничего не произошло. Вы, наверное, думаете, что я бессердечная.
– Ничего подобного я не думаю, – поспешил возразить я и начал объяснять ей, что разные люди ведут себя в такой ситуации по-разному, что покупки помогают ей хоть на пару часов отвлечься от мыслей об исчезнувшей дочери, и все это совершенно нормально, и никто не будет ее ни в чем обвинять. Мне казалось, что я говорил очень убедительно, но когда мы подъехали к ее дому в Штеглице, Хильдегард Штайнингер плакала.
Я положил руку ей на плечо, легонько сжал его, чтобы успокоить ее, и сказал:
– Я предложил бы вам свой носовой платок, если бы мне не пришлось заворачивать в него бутерброды.
Она попыталась улыбнуться сквозь слезы.
– У меня есть платок. – Она вытащила из-под рукава кружевной квадратик. Затем взглянула на мой платок и рассмеялась: – Похоже, вы действительно заворачивали в него бутерброды.
Я помог ей отнести покупки наверх и подождал у двери, пока она искала ключ. Открыв дверь, она повернулась ко мне и благодарно улыбнулась.
– Спасибо за помощь, комиссар, – поблагодарила она. – Это было очень мило с вашей стороны.
– Пустяки, – сказал я, совсем так не думая.
Хотя бы пригласила на чашечку кофе, подумал я, вернувшись в свою машину. Разрешила подвезти себя и даже не предложила войти.
Но, впрочем, таких женщин много: для них мужчины существуют только для того, чтобы подвозить их на машинах, не получая даже на чай.
Стойкий запах духов «Байяди», оставшийся в машине, сыграл со мной злую шутку. Некоторые мужчины совершенно безразличны к женским духам, но для меня их запах – удар ниже пояса. За те двадцать минут, что я ехал до Алекса, мне показалось, что я, словно пылесос, всосал в себя весь аромат этой женщины до последней молекулы.
Я позвонил своему другу, который работал в рекламном агентстве «Дорланд». Алекса Зиверса я знал со времен войны.
– Алекс, вы все еще покупаете места для объявлений?
– Покупаем, поскольку это требует не больше одной извилины.
– Всегда приятно поговорить с человеком, который любит свою работу.
– К счастью, я гораздо больше люблю деньги.
Мы продолжали разговаривать в таком же духе еще минуты две, потом я спросил Алекса, нет ли у него сегодняшнего утреннего номера газеты «Беобахтер». Мне было интересно, есть ли там объявление Фогельмана.
– А в чем дело? – спросил он, – Не могу поверить, что даже люди твоей профессии в конце концов осознали, что живут в двадцатом веке.
– Это объявление появляется по крайней мере дважды в неделю уже в течение нескольких месяцев, – объяснил я. – Сколько бы это могло стоить?
– Для такого срока могла быть скидка. Послушай, я знаю кое-кого в редакции «Беобахтер». Может быть, мне удастся выяснить то, что тебя интересует.
– Я был бы тебе очень признателен.
– Может быть, ты хочешь сам дать объявление?
– К сожалению, Алекс, это относится к делу, которое я расследую.
– Понял. Шпионишь за конкурентами, да?
– Что-то в этом роде.
Остаток дня я провел, читая отчеты Гестапо о Штрейхере и его коллегах из редакции «Штюрмер»: о связи гауляйтера с Анни Зайц, о других его связях, которые он поддерживал втайне от своей жены Кунигунды; о связи его сына Лотара с английской девушкой благородного происхождения по имени Митфорд; о том, что редактор еженедельника «Штюрмер» Эрнст Химер – гомосексуалист; о незаконной деятельности карикатуриста из «Штюрмера» Филиппа Рупрехта после войны в Аргентине и о том, как в число сотрудников «Штюрмера» вошел человек по имени Фриц Бранд, на самом деле еврей по имени Йонас Волк.
Впечатляющее чтение, полное непристойных подробностей, без сомнения, вполне в стиле самого «Штюрмера», но, прочитав все эти документы, я не смог в них найти ничего, что помогло бы мне установить связь между Штрейхером и убийствами.
Зиверс позвонил около пяти часов и сообщил, что объявления, которые давал Фогельман, стоили ему ежемесячно что-то около трех или четырех сотен марок.
– И когда же он начал так тратиться?
– С начала июля. Только он совсем не тратится, Берни.
– Не говори мне, что его объявления публикуются бесплатно.
– Нет, его счета оплачивают другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76