У жизни опять появится смысл. Он будет кататься на лодке по заливу, охотиться на зайцев на острове Дун; будет рисовать Голодную Гору…
В комнату вошла Кити с таинственным видом и широко раскрытыми глазами.
– Фрости очень расстроена, – сообщила она. – Что папа мог ей сказать? А когда она пошла в комнату для гостей разговаривать с этой женщиной, губы у нее были поджаты – знаешь, как она их поджимает, когда волнуется или чем-то расстроена? Но ведь ей наверняка тоже захочется вернуться домой.
Она умолкла, так как в этот момент в комнату вошел Генри, а вместе с ним – Молли, бледная, натянутая, как струна. Генри закрыл дверь, подошел к камину и встал спиной к огню. Вид у него был взволнованный и даже несколько растерянный, словно он не мог понять, что происходит с Молли.
– Нужно быть разумной, дитя мое, – сказал он. – Ты ведь понимаешь, что я сделал это скорее ради вас, чем для своего удовольствия. Как ты думаешь, разве мне легко было все эти годы?
– Нам было так хорошо, мы были счастливы, – сказала Молли. – Нам больше никого не нужно.
Она начала плакать, как маленький ребенок, совсем не так, как плачут пятнадцатилетние девушки. Кити подбежала к ней и встала рядом. Хэл ничего не говорил. Он неотрывно смотрел на отца.
– Она удивительная женщина, – говорил Генри. – Такая умная, деятельная. Все на свете умеет. Я слишком долго не занимался делами, и у нас все запущено: прислуга, мисс Фрост да и вы тоже. А теперь ваша мачеха возьмет дела в свои руки и наведет порядок. Если вы хоть немного меня любите, вы должны радоваться тому, что произошло. Вы ее скоро оцените, я это знаю. Вы не можете себе представить, как много она уже для меня сделала.
Мачеха… Хэл продолжал смотреть на отца.
– Вас с Кити не было в комнате, когда я объявил Молли, – продолжал Генри, чувствуя на себе взгляд сына. – Две недели назад, в Ницце, я женился на мисс Прайс. Она была для меня таким прекрасным другом. Когда-нибудь, когда вы будете постарше, я расскажу вам об этом. А теперь я вас прошу оказать ей радушный прием в знак признательности за все то, что она для меня сделала. Молли, судя по всему, не слишком довольна тем, что произошло, я никак не могу понять, почему. Ведь это совсем не значит, что я буду любить ее меньше, чем раньше.
Молли продолжала плакать, теребя в руках носовой платок. Глаза у нее покраснели и распухли.
– Пойди наверх, – велел ей Генри в полной растерянности. – Если Аделина увидит тебя в таком виде, ей покажется странным, что у тебя заплаканы глаза. Боже мой, хорошенькую встречу вы мне устроили. Как я жалею, что не остался в Ницце.
Он стал шагать взад-вперед по комнате.
– Значит, она всегда будет здесь жить? – спросила Кити. – Потому и привезла так много сундуков?
– Разумеется, она будет жить вместе с нами, – раздраженно сказал Генри. – Она теперь миссис Бродрик. А вы можете называть ее Аделиной.
Молли выбежала из комнаты. Хэл слышал, как она бегом поднялась по лестнице, а потом захлопнула дверь своей комнаты. Кити вышла следом за ней. Хэл чувствовал себя ужасно. Они с отцом остались в комнате одни. Наверху было слышно, как волочат по полу сундуки, как переговариваются между собой слуги. Маленькие золотые часы на каминной полке быстро и четко отсчитывали секунды.
– И все это ради вас, для вашей пользы, – повторил Генри. – Вы должны попытаться это понять. Девочкам необходимо общество образованной и хорошо воспитанной женщины. От мисс Фрост в этом отношении нет никакого толка. С тобой, конечно, все иначе, ты в основном будешь в Итоне, но ведь существуют и каникулы. Помимо всего прочего, человеку плохо жить в одиночестве. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне…
Он не договорил. Конец предложения повис в воздухе. Что он делает? Взывает к четырнадцатилетнему подростку за сочувствием и пониманием, к мальчику, который просто не в состоянии представить себе, что он пережил за эти годы. Бесплодные дни, бессонные ночи, которые нельзя забыть, невозможно вычеркнуть из памяти.
– Очень плохо, когда один из родителей уходит и на другого ложится вся ответственность за детей. Так случилось с моей матерью. Теперь я понимаю, каким это было для нее тяжелым бременем. Мы с братьями – твоими дядьями – этого, конечно, не понимали, но я не сомневаюсь, что ей приходилось очень нелегко.
Хэл по-прежнему ничего не говорил. Он продолжал смотреть на отца ничего не выражающим взглядом. Генри подошел к своему столу, открыл ящик и стал просматривать письма, скопившиеся за время его отсутствия. Он разрывал конверты один за другим, почти не читая того, что в них заключалось. Наверху слышались твердые быстрые шаги Аделины – она доставала вещи и раскладывала их по местам. По лестнице взад-вперед ходили слуги, перенося наверх остальные сундуки и чемоданы. Внезапно Генри увидел в ящике небольшой сверток. «Папе от любящего сына. Хэл». Он взял его в руки и посмотрел на мальчика.
– Это и есть твой подарок? – спросил он, заставив себя улыбнуться. – Спасибо тебе, мой мальчик.
Он стал разворачивать бумагу. Хэл не двинулся с места. Он не сделал попытки остановить отца. Ему казалось, что он не может пошевелиться, не может вымолвить ни слова. Он стоял посреди комнаты, словно пришибленный, не в силах помешать отцу, сердце его наполняла невыносимая боль, причину которой он едва сознавал, а черный бесенок в глубине души насмешливо шептал: «Ну давай, разворачивай, черт тебя побери, посмотри, что там такое».
Генри держал миниатюру в руках. Бумага, в которую она была завернута, упала на пол. Хэл наблюдал за его лицом, однако в нем ничто не изменилось, разве что сжались губы, отчего в углах рта залегли две жесткие морщины. Хэлу казалось, что отец смотрит на рисунок целую вечность. По-прежнему тикали часы. По улице проехал кеб. Из камина выпал уголек и продолжал тлеть на прикаминном коврике. Наконец отец заговорил, голос его, казалось, звучал издалека…
– Прекрасная миниатюра, – сказал он. – Отлично выполненная. Благодарю тебя. – Он открыл маленький выдвижной ящичек, который был в его столе, и спрятал туда миниатюру. Затем выбрал из связки ключ и запер ящичек. – Пойди сейчас к Молли и скажи ей, чтобы она привела в порядок свое лицо перед обедом. Да, вот еще, Аделина любит, чтобы обед подавался точно в половине восьмого, так что вы должны переодеться и быть готовыми за пять минут до этого времени.
– Хорошо, папа, – сказал Хэл.
Он обождал с минуту, однако Генри так и не обернулся. Он стоял, отвернувшись к камину и глядя в огонь. Хэл вышел из гостиной и поднялся по лестнице на второй этаж. Дверь комнаты для гостей была открыта. На кресле валялась оберточная бумага, а на туалетном столике были разложены серебряные щетки. В ванной комнате отца лилась вода, и там кто-то плескался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
В комнату вошла Кити с таинственным видом и широко раскрытыми глазами.
– Фрости очень расстроена, – сообщила она. – Что папа мог ей сказать? А когда она пошла в комнату для гостей разговаривать с этой женщиной, губы у нее были поджаты – знаешь, как она их поджимает, когда волнуется или чем-то расстроена? Но ведь ей наверняка тоже захочется вернуться домой.
Она умолкла, так как в этот момент в комнату вошел Генри, а вместе с ним – Молли, бледная, натянутая, как струна. Генри закрыл дверь, подошел к камину и встал спиной к огню. Вид у него был взволнованный и даже несколько растерянный, словно он не мог понять, что происходит с Молли.
– Нужно быть разумной, дитя мое, – сказал он. – Ты ведь понимаешь, что я сделал это скорее ради вас, чем для своего удовольствия. Как ты думаешь, разве мне легко было все эти годы?
– Нам было так хорошо, мы были счастливы, – сказала Молли. – Нам больше никого не нужно.
Она начала плакать, как маленький ребенок, совсем не так, как плачут пятнадцатилетние девушки. Кити подбежала к ней и встала рядом. Хэл ничего не говорил. Он неотрывно смотрел на отца.
– Она удивительная женщина, – говорил Генри. – Такая умная, деятельная. Все на свете умеет. Я слишком долго не занимался делами, и у нас все запущено: прислуга, мисс Фрост да и вы тоже. А теперь ваша мачеха возьмет дела в свои руки и наведет порядок. Если вы хоть немного меня любите, вы должны радоваться тому, что произошло. Вы ее скоро оцените, я это знаю. Вы не можете себе представить, как много она уже для меня сделала.
Мачеха… Хэл продолжал смотреть на отца.
– Вас с Кити не было в комнате, когда я объявил Молли, – продолжал Генри, чувствуя на себе взгляд сына. – Две недели назад, в Ницце, я женился на мисс Прайс. Она была для меня таким прекрасным другом. Когда-нибудь, когда вы будете постарше, я расскажу вам об этом. А теперь я вас прошу оказать ей радушный прием в знак признательности за все то, что она для меня сделала. Молли, судя по всему, не слишком довольна тем, что произошло, я никак не могу понять, почему. Ведь это совсем не значит, что я буду любить ее меньше, чем раньше.
Молли продолжала плакать, теребя в руках носовой платок. Глаза у нее покраснели и распухли.
– Пойди наверх, – велел ей Генри в полной растерянности. – Если Аделина увидит тебя в таком виде, ей покажется странным, что у тебя заплаканы глаза. Боже мой, хорошенькую встречу вы мне устроили. Как я жалею, что не остался в Ницце.
Он стал шагать взад-вперед по комнате.
– Значит, она всегда будет здесь жить? – спросила Кити. – Потому и привезла так много сундуков?
– Разумеется, она будет жить вместе с нами, – раздраженно сказал Генри. – Она теперь миссис Бродрик. А вы можете называть ее Аделиной.
Молли выбежала из комнаты. Хэл слышал, как она бегом поднялась по лестнице, а потом захлопнула дверь своей комнаты. Кити вышла следом за ней. Хэл чувствовал себя ужасно. Они с отцом остались в комнате одни. Наверху было слышно, как волочат по полу сундуки, как переговариваются между собой слуги. Маленькие золотые часы на каминной полке быстро и четко отсчитывали секунды.
– И все это ради вас, для вашей пользы, – повторил Генри. – Вы должны попытаться это понять. Девочкам необходимо общество образованной и хорошо воспитанной женщины. От мисс Фрост в этом отношении нет никакого толка. С тобой, конечно, все иначе, ты в основном будешь в Итоне, но ведь существуют и каникулы. Помимо всего прочего, человеку плохо жить в одиночестве. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне…
Он не договорил. Конец предложения повис в воздухе. Что он делает? Взывает к четырнадцатилетнему подростку за сочувствием и пониманием, к мальчику, который просто не в состоянии представить себе, что он пережил за эти годы. Бесплодные дни, бессонные ночи, которые нельзя забыть, невозможно вычеркнуть из памяти.
– Очень плохо, когда один из родителей уходит и на другого ложится вся ответственность за детей. Так случилось с моей матерью. Теперь я понимаю, каким это было для нее тяжелым бременем. Мы с братьями – твоими дядьями – этого, конечно, не понимали, но я не сомневаюсь, что ей приходилось очень нелегко.
Хэл по-прежнему ничего не говорил. Он продолжал смотреть на отца ничего не выражающим взглядом. Генри подошел к своему столу, открыл ящик и стал просматривать письма, скопившиеся за время его отсутствия. Он разрывал конверты один за другим, почти не читая того, что в них заключалось. Наверху слышались твердые быстрые шаги Аделины – она доставала вещи и раскладывала их по местам. По лестнице взад-вперед ходили слуги, перенося наверх остальные сундуки и чемоданы. Внезапно Генри увидел в ящике небольшой сверток. «Папе от любящего сына. Хэл». Он взял его в руки и посмотрел на мальчика.
– Это и есть твой подарок? – спросил он, заставив себя улыбнуться. – Спасибо тебе, мой мальчик.
Он стал разворачивать бумагу. Хэл не двинулся с места. Он не сделал попытки остановить отца. Ему казалось, что он не может пошевелиться, не может вымолвить ни слова. Он стоял посреди комнаты, словно пришибленный, не в силах помешать отцу, сердце его наполняла невыносимая боль, причину которой он едва сознавал, а черный бесенок в глубине души насмешливо шептал: «Ну давай, разворачивай, черт тебя побери, посмотри, что там такое».
Генри держал миниатюру в руках. Бумага, в которую она была завернута, упала на пол. Хэл наблюдал за его лицом, однако в нем ничто не изменилось, разве что сжались губы, отчего в углах рта залегли две жесткие морщины. Хэлу казалось, что отец смотрит на рисунок целую вечность. По-прежнему тикали часы. По улице проехал кеб. Из камина выпал уголек и продолжал тлеть на прикаминном коврике. Наконец отец заговорил, голос его, казалось, звучал издалека…
– Прекрасная миниатюра, – сказал он. – Отлично выполненная. Благодарю тебя. – Он открыл маленький выдвижной ящичек, который был в его столе, и спрятал туда миниатюру. Затем выбрал из связки ключ и запер ящичек. – Пойди сейчас к Молли и скажи ей, чтобы она привела в порядок свое лицо перед обедом. Да, вот еще, Аделина любит, чтобы обед подавался точно в половине восьмого, так что вы должны переодеться и быть готовыми за пять минут до этого времени.
– Хорошо, папа, – сказал Хэл.
Он обождал с минуту, однако Генри так и не обернулся. Он стоял, отвернувшись к камину и глядя в огонь. Хэл вышел из гостиной и поднялся по лестнице на второй этаж. Дверь комнаты для гостей была открыта. На кресле валялась оберточная бумага, а на туалетном столике были разложены серебряные щетки. В ванной комнате отца лилась вода, и там кто-то плескался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138