тебя я люлю…
Но все разговоры прервались, когда вошел петербургский генерал-губернатор граф Милорадович.
На лице князя Шаховского выразилось откровенное подлое искательство. Ежова бросилась к всемогущему человеку, знаменитому герою, великодушному рыцарю:
– Граф, я ищу вашей защиты!
– Кто же ваш обидчик, драгоценная? – Милорадович покручивал пышные усы.
– Представьте, граф, меня оскорбили! – И Ежова рассказала происшествие в театре.
– Катенька, ты затрудняешь графа, – беспокоился Шаховской.
Но петербургский генерал-губернатор Милорадович грозно вскинул голову:
– Поезжай и объяви господину Ланелю, – приказал он своему адъютанту, – он высылается из России!
И нахмуренное его чело выражало всю силу и непреклонность российской государственности.
Впрочем, вскоре грозные складки разгладились, взор прояснился – и прояснившийся свой взор Милорадович обратил на юных девушек. Не был ли этот театральный салон и великосветским домом свиданий?
Милорадовичу был приготовлен сюрприз: прелестная шестнадцатилетняя дебютантка с пышными черными волосами, белозубой улыбкой, с близорукими и поэтому особенно добрыми, преданными глазами; Шаховской усиленно хлопотал возле нее.
– Ну-с, Сасенька Колосова, – сказал он, шепелявя. – Читай свою роль Моины. Да уж постарайся!..
Милорадович даже крякнул, глядя на юную актрису и садясь в кресло посредине комнаты.
– Люблю следить за развитием юных дарований, – сказал он, следя за каждым ее движением.
А Шаховской давал указания:
– Ты представь: ты любишь врага, который унизил царя Локлинского, твоего отца… Но ты хочешь счастья. Вот я за отца дам реплику: «Так ты Финга-ловой ответствуешь любви!»
Юная дебютантка начала декламацию из «Фингала» Озерова:
Под шлемом вид любви блистал в его чертах, Пришел к моей душе и мой рассеял страх. С тех самых дней мои Фингалом мысли полны, Спокойствие мое он уносил чрез волны…
– Charmante! – воскликнул Милорадович и вместе с креслом придвинулся ближе к девушке.
– Нет, нет! – вскричал Шаховской. Он так увлекся репетицией, что, видимо, забыл обо всем прочем. – Нет, Сасенька, нет-нет! – Он стал рядом с Колосовой. – Повторяй за мной: «Под слемом…» – Он произнес это неестественно тягуче, он обе руки поднял к лысой, круглой голове – воображаемому шлему.
– Под шлемом, – повторила Сашенька Колосова.
– «…вид люли блистал в его очах», – теперь скороговоркой проговорил Шаховской.
Сашенька Колосова замялась.
– И индикация, индикация – руками ко мне, к отцу! – неожиданно возбуждаясь, впадая в какое-то полуприпадочное состояние, в истерику, с пеной на губах кричал Шаховской. – «С тех самых дней мои Фингалом мысли полны…» На правую, на правую, на правую!.. А левую отставь… И индикация ко мне!
«Спокойствие мое он уносил чрез волны…» И индикация ко мне, к отцу!
Здесь же была мать дебютантки – известная пантомимная танцовщица Евгения Ивановна Колосова – молодая и красивая женщина. Она с тревогой следила за любовными эволюциями графа Милорадовича.
Она, давая уроки танцев, завела важные светские связи и дочь отдала не в Театральную школу, а в частный пансион мадам Мюсар, где обучали иностранным языкам… И во всем облике знаменитой балерины проглядывало собственное достоинство – столь необычное в актерском мире.
Когда Милорадович, покачивая станом, направился к девушке – Колосова-старшая, как наседка, бросилась защищать птенца от когтей ястреба… Она не отходила от графа ни на шаг. Какой невыгодный контракт предлагают ей заключить! Жалованье – тысяча семьсот пятьдесят рублей, но на квартиру всего двести пятьдесят, а дров – всего восемь сажен… Не может ли могущественный граф повлиять?
Се que femme veut, Dieu le veut. Но напрасно Милорадович пытался устранить неожиданную преграду, его любезность постепенно истощилась. Он расстроился, раскланялся и уехал, оставив на диване папку с протоколами заседаний Государственного совета.
Но уже Пушкин был рядом с юной дебютанткой. У нее в выговоре был недостаток: она «р» произносила на французский манер – как это прелестно! Он разразился восторженной тирадой о совершенстве ее декламации. Красноречие его было неистощимо. Он сыпал шутливый вздор: «Вы Сашенька, и я Сашенька. Вы дружите с моей кузиной Ивелич? Но как может рай совместиться с адом. Как может ангел дружить с мегерой? Так где же они увидятся?»
Конечно же в салоне Оленина, там встречается весь артистический Петербург!
Что касается Шаховского – мнение о нем у Пушкина составилось давно. Из-под пера Шаховского непрерывным потоком лились комедии, оперы, трагедии, водевили, дивертисменты… Но он был слабый писатель.
XVI
В печальной праздности я лиру забывал,
Воображение в мечтах не разгоралось,
С дарами юности мой гений отлетал,
И сердце медленно хладело, закрывалось…
…Но вдруг, как молнии стрела,
Зажглась в увядшем сердце младость,
Душа проснулась, ожила,
Узнала вновь любви надежду, скорбь и радость…
…Хвала любви, хвала богам!
Вновь лиры сладостной раздался голос юный.
И с звонким трепетом воскреснувшие струны
Несу к твоим ногам!..
«К ней»
Вот кто вызывал у Пушкина любовь и восхищение: Иван Андреевич Крылов. Вот о ком он спорил с Вяземским с особенным ожесточением. Вяземский видел в Крылове площадную грубость, значит – не понимал истинной его народности…
…Крылов сидел перед низким столиком, перекошенным и захламленным огарками свечей, обрывками бумаг, окурками сигар, и грузное его тело глубоко вжалось в пружины ветхого дивана. Не меняя позы, он повернул величественную, тяжелую голову с седыми, растрепанными прядями, и, хотя лицо с обвислыми щеками не изменило выражения, во всем его облике чувствовалась доброта.
– А-а, пришел, – приветствовал он Пушкина. – Вот умница!.. Да, пора одеваться… – На Крылове был домашний засаленный халат.
Они собирались на вечер к Оленину.
Крылов семьи не имел, и квартира была казенная, во флигеле Императорской публичной библиотеки, где он служил. Комнат было несколько, двери в них были распахнуты – но Крылов пользовался лишь одной, и все снесено было в эту комнату: здесь он и работал, и ел, и спал. Возле окна стояло вольтеровское кресло, и хозяин, очевидно, любил посиживать в нем, поглядывая на Невский проспект…
Голуби влетали в открытые форточки и прогуливались, оставляя следы на вещах. Да почему им было и не прогуливаться, когда по комнатам специально рассыпано было зерно…
Вошла девочка лет двенадцати в пестрядиновом платьице, с заплетенными в жидкие косички светлыми волосами – дочь прислуги. Пока Крылов переодевался за перегородкой, она читала вслух басню, а Крылов поправлял.
«Лягушка на лугу, увидевши Вола…»
– Не тараторь, – говорил Крылов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Но все разговоры прервались, когда вошел петербургский генерал-губернатор граф Милорадович.
На лице князя Шаховского выразилось откровенное подлое искательство. Ежова бросилась к всемогущему человеку, знаменитому герою, великодушному рыцарю:
– Граф, я ищу вашей защиты!
– Кто же ваш обидчик, драгоценная? – Милорадович покручивал пышные усы.
– Представьте, граф, меня оскорбили! – И Ежова рассказала происшествие в театре.
– Катенька, ты затрудняешь графа, – беспокоился Шаховской.
Но петербургский генерал-губернатор Милорадович грозно вскинул голову:
– Поезжай и объяви господину Ланелю, – приказал он своему адъютанту, – он высылается из России!
И нахмуренное его чело выражало всю силу и непреклонность российской государственности.
Впрочем, вскоре грозные складки разгладились, взор прояснился – и прояснившийся свой взор Милорадович обратил на юных девушек. Не был ли этот театральный салон и великосветским домом свиданий?
Милорадовичу был приготовлен сюрприз: прелестная шестнадцатилетняя дебютантка с пышными черными волосами, белозубой улыбкой, с близорукими и поэтому особенно добрыми, преданными глазами; Шаховской усиленно хлопотал возле нее.
– Ну-с, Сасенька Колосова, – сказал он, шепелявя. – Читай свою роль Моины. Да уж постарайся!..
Милорадович даже крякнул, глядя на юную актрису и садясь в кресло посредине комнаты.
– Люблю следить за развитием юных дарований, – сказал он, следя за каждым ее движением.
А Шаховской давал указания:
– Ты представь: ты любишь врага, который унизил царя Локлинского, твоего отца… Но ты хочешь счастья. Вот я за отца дам реплику: «Так ты Финга-ловой ответствуешь любви!»
Юная дебютантка начала декламацию из «Фингала» Озерова:
Под шлемом вид любви блистал в его чертах, Пришел к моей душе и мой рассеял страх. С тех самых дней мои Фингалом мысли полны, Спокойствие мое он уносил чрез волны…
– Charmante! – воскликнул Милорадович и вместе с креслом придвинулся ближе к девушке.
– Нет, нет! – вскричал Шаховской. Он так увлекся репетицией, что, видимо, забыл обо всем прочем. – Нет, Сасенька, нет-нет! – Он стал рядом с Колосовой. – Повторяй за мной: «Под слемом…» – Он произнес это неестественно тягуче, он обе руки поднял к лысой, круглой голове – воображаемому шлему.
– Под шлемом, – повторила Сашенька Колосова.
– «…вид люли блистал в его очах», – теперь скороговоркой проговорил Шаховской.
Сашенька Колосова замялась.
– И индикация, индикация – руками ко мне, к отцу! – неожиданно возбуждаясь, впадая в какое-то полуприпадочное состояние, в истерику, с пеной на губах кричал Шаховской. – «С тех самых дней мои Фингалом мысли полны…» На правую, на правую, на правую!.. А левую отставь… И индикация ко мне!
«Спокойствие мое он уносил чрез волны…» И индикация ко мне, к отцу!
Здесь же была мать дебютантки – известная пантомимная танцовщица Евгения Ивановна Колосова – молодая и красивая женщина. Она с тревогой следила за любовными эволюциями графа Милорадовича.
Она, давая уроки танцев, завела важные светские связи и дочь отдала не в Театральную школу, а в частный пансион мадам Мюсар, где обучали иностранным языкам… И во всем облике знаменитой балерины проглядывало собственное достоинство – столь необычное в актерском мире.
Когда Милорадович, покачивая станом, направился к девушке – Колосова-старшая, как наседка, бросилась защищать птенца от когтей ястреба… Она не отходила от графа ни на шаг. Какой невыгодный контракт предлагают ей заключить! Жалованье – тысяча семьсот пятьдесят рублей, но на квартиру всего двести пятьдесят, а дров – всего восемь сажен… Не может ли могущественный граф повлиять?
Се que femme veut, Dieu le veut. Но напрасно Милорадович пытался устранить неожиданную преграду, его любезность постепенно истощилась. Он расстроился, раскланялся и уехал, оставив на диване папку с протоколами заседаний Государственного совета.
Но уже Пушкин был рядом с юной дебютанткой. У нее в выговоре был недостаток: она «р» произносила на французский манер – как это прелестно! Он разразился восторженной тирадой о совершенстве ее декламации. Красноречие его было неистощимо. Он сыпал шутливый вздор: «Вы Сашенька, и я Сашенька. Вы дружите с моей кузиной Ивелич? Но как может рай совместиться с адом. Как может ангел дружить с мегерой? Так где же они увидятся?»
Конечно же в салоне Оленина, там встречается весь артистический Петербург!
Что касается Шаховского – мнение о нем у Пушкина составилось давно. Из-под пера Шаховского непрерывным потоком лились комедии, оперы, трагедии, водевили, дивертисменты… Но он был слабый писатель.
XVI
В печальной праздности я лиру забывал,
Воображение в мечтах не разгоралось,
С дарами юности мой гений отлетал,
И сердце медленно хладело, закрывалось…
…Но вдруг, как молнии стрела,
Зажглась в увядшем сердце младость,
Душа проснулась, ожила,
Узнала вновь любви надежду, скорбь и радость…
…Хвала любви, хвала богам!
Вновь лиры сладостной раздался голос юный.
И с звонким трепетом воскреснувшие струны
Несу к твоим ногам!..
«К ней»
Вот кто вызывал у Пушкина любовь и восхищение: Иван Андреевич Крылов. Вот о ком он спорил с Вяземским с особенным ожесточением. Вяземский видел в Крылове площадную грубость, значит – не понимал истинной его народности…
…Крылов сидел перед низким столиком, перекошенным и захламленным огарками свечей, обрывками бумаг, окурками сигар, и грузное его тело глубоко вжалось в пружины ветхого дивана. Не меняя позы, он повернул величественную, тяжелую голову с седыми, растрепанными прядями, и, хотя лицо с обвислыми щеками не изменило выражения, во всем его облике чувствовалась доброта.
– А-а, пришел, – приветствовал он Пушкина. – Вот умница!.. Да, пора одеваться… – На Крылове был домашний засаленный халат.
Они собирались на вечер к Оленину.
Крылов семьи не имел, и квартира была казенная, во флигеле Императорской публичной библиотеки, где он служил. Комнат было несколько, двери в них были распахнуты – но Крылов пользовался лишь одной, и все снесено было в эту комнату: здесь он и работал, и ел, и спал. Возле окна стояло вольтеровское кресло, и хозяин, очевидно, любил посиживать в нем, поглядывая на Невский проспект…
Голуби влетали в открытые форточки и прогуливались, оставляя следы на вещах. Да почему им было и не прогуливаться, когда по комнатам специально рассыпано было зерно…
Вошла девочка лет двенадцати в пестрядиновом платьице, с заплетенными в жидкие косички светлыми волосами – дочь прислуги. Пока Крылов переодевался за перегородкой, она читала вслух басню, а Крылов поправлял.
«Лягушка на лугу, увидевши Вола…»
– Не тараторь, – говорил Крылов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68