– Кар-ка-ар! – раздавалось в предутренней мгле, и Прямиславе казалось, что эти черноперые наблюдатели смеются над их неуклюжей хитростью.
Но до самого утра их бегство оставалось незамеченным, и они были уже на полпути к Белзу, когда в горницах посадничьего терема только проснулись. Раньше всех поднялись боярыни Анна Хотовидовна и Еванфия Станимировна: первую разбудила сокрушенная Зорчиха, а вторая поднялась к плачущему ребенку и, качая его, с тем же вниманием слушала шепчущую няньку. Ее новостями обе были потрясены: если боярину Ядринцу, мужу Еванфии Станимировны, было известно о замысле передать Прямиславу бывшему мужу, то его жена об этом не знала ничего и была возмущена коварством, которое губило жизнь молодой женщины и наносило тяжкое оскорбление ее отцу.
К счастью, обе боярыни были женщинами неглупыми и умели держать себя в руках. Дальше они все взяли на себя, и бедной Зорчихе осталось только молиться за свою улетевшую голубку да разбирать вещи ее приданого. С собой Прямислава и Забела прихватили только мелочи вроде гребешков и одной рубахи на смену, а все роскошное, богатое приданое из драгоценных тканей и мехов осталось на попечение осиротевшего посольства. Зорчиха дала исподнюю рубаху Прямиславы с вышитыми наручьями, платье из тонкого желтого сукна и достала паволоку, покрывало из тончайшего византийского шелка со сложным восточным узором. Во все это боярыня Еванфия нарядила одну из своих девок, взятых в дорогу для услуг, круглолицую и скуластую, по имени Репка. Никакого сходства между нею и Прямиславой не было, но роста они были почти одинакового, и потому для сегодняшних целей Репка подходила гораздо больше, чем Крестя. Да и грех было, имея выбор, опять заставлять послушницу надевать мирское платье!
Репку, одетую в платье княжны, покрыли паволокой, якобы от сглазу, чему никто не удивился. Из-под паволоки виднелся только кончик косы с цветными лентами и серебряными привесками, но распознать, Прямиславе Вячеславовне принадлежит этот кончик или другой, туровские бояре и тиун Тудор не смогли бы, даже если бы задались этим вопросом.
На требование выкатить княжне кибитку тиун развел руками: у него были только колы, то есть двухколесные телеги для поклажи, да еще волокуши. Трепещущую от страха Репку посадили в седло, и обоз потихоньку двинулся на юго-восток.
Сначала дорога еще несколько верст шла вдоль реки до самого ее истока, а дальше пролегала через лес. Отец Тимофей со своим топором, как и обещал, сопровождал обоз – он шел впереди и зорко оглядывал опушку леса вдоль дороги. Именно он своим наметанным орлиным глазом первым заметил подозрительное шевеление веток на вершине березы.
– Вон, вон! – вдруг закричал поп диким голосом, скидывая топор с плеча. – Вон, на березе! Стреляй, стреляй!
Никто ничего не понял, женщины остановились, челядинки сбились в кучу возле своих хозяек. Еванфия Станимировна вырвала у няньки ребенка и прижала к себе, один из ближайших кметей схватил повод лошади, на которой сидела «княжна».
– Стреляй, ворона, что стоишь! – Расторопный отец Тимофей сорвал со спины кого-то из кметей лук, ловко согнул его, натягивая тетиву, выхватил стрелу, наложил, прицелился.
С вершины березы раздался громкий пронзительный свист: отец Тимофей выстрелил, стрела ударила куда-то в гущу веток на вершине, крона березы задрожала, наземь посыпались сорванные зеленые листочки. И тут со стороны опушки раздались крики, свист, многоголосый вой, и какие-то люди в боевых доспехах толпой побежали из-под деревьев к реке.
Женщины разом закричали, мужчины схватились за оружие; кмети вскинули круглые разноцветные щиты, побежали и растянулись цепью, загораживая женщин, выхватили из ножен мечи. А нападающие катились из леса сплошной волной; казалось, тут было целое войско. В мгновение ока вдоль всей растянутой линии ладей на катках завязалась схватка. Сам боярин Самовлад в блестящем железном шлеме с мечом и щитом, который ему быстро подал отрок, бился впереди своих кметей.
Но больше всех отличился в схватке отец Тимофей. В рясе, подпоясанный веревкой, без шапки, упавшей еще в самом начале боя, сверкая широкой лысиной, с развевающимися рыжеватыми волосами, держа свой топор двумя руками, он крушил нападавших, как ураган. Его необычный вид, зверское красное лицо, блеск топора и быстрота движений поражали врагов, и мало кто осмеливался подступиться к попу-ратоборцу.
Неразборчиво выкрикивая что-то, он сметал деревянные щиты и молотил по шлемам, а сам оставался невредим. То ли у мирян не поднималась рука на духовного пастыря, то ли его охраняли ангелы Господни, но отец Тимофей вскоре уже разметал вражий строй и пробился к тому, кого стоило считать главарем.
А у других дела шли не так хорошо: нападающие теснили защитников обоза, и те отступали, хотя имели за спиной реку. Где-то кмети под руководством сотника Чудилы попытались превратить пару перевернутых возов в подобие маленькой крепости, но вскоре были вынуждены ее оставить. Кмети боярина Самовлада падали один за другим, а вскоре и сам он был оглушен ударом по голове. Сват Переяр с собственной дружиной был оттеснен к реке, и многие из его людей уже прыгали в воду, не выдерживая давления. Все чаще то один, то другой защитник вынужден был сдаться. Пеструю стайку женщин уже с двух сторон окружали чужаки, и только с одной они еще видели спины туровской дружины, пытавшейся не допустить к ним нападавших.
Отец Тимофей, яростно и ловко орудуя топором, приблизился к высокому всаднику на гнедом коне: на всаднике была хорошая кольчуга под красным плащом, на голове шлем с кольчужной занавеской, закрывавшей нижнюю половину лица. Стоя на невысоком пригорке, он наблюдал за битвой и только иногда делал знаки своим приближенным, которые криком или звуком боевого рога руководили действиями войска. И вот довольно большой отряд туровцев, увлекаемый примером отважного попа, прорвался прямо к пригорку. Ближняя дружина разбойничьего вожака пыталась оттеснить их, но отец Тимофей проскочил между лошадьми, несмотря на попытки его задержать, и со всего размаху ударил коня топором в лоб. Конь повалился, и нарядный всадник едва успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным; с негодующим криком он выпрямился, выхватил меч, и кто-то из кметей подал ему щит вместо того, что остался возле седла. С зверски вытаращенными глазами, крича что-то вроде «Ну, получай, Сатана!», отец Тимофей бросился к нему и ударил в подставленный щит, отскочил, чтобы не получить мечом по голове, замахнулся снова… и вдруг опешил, боевая свирепость на его лице сменилась изумлением.
Теперь, когда его главный противник стоял на земле, отцу Тимофею внезапно бросилась в глаза золоченая иконка на его шлеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101