– Жестокие, злые солдаты хотели нас убить, – добавил Софир.
– Мы отбивались. Петляли по горам. Скакали, как козы, прыгая через глубокие ущелья, – сказала Ингалора.
– Дважды или трижды были на грани, – поддержал ее Софир.
– И тут нам было видение.
– Явление, – поправил Софир.
– Видение, – повторила Ингалора.
– В общем, это было явление, – сказал Софир.
– И кто вам явился? – спросил солдат.
Оба уставились на него с двух сторон.
– Ты о чем? – спросила Ингалора.
…Двухцветное лицо вынырнуло перед беглецами из пустоты. Старик, который был всеми своими потомками одновременно. Король, носивший в себе все Королевство, весь мир.
И этот мир вскипал в его естестве, страдал, рвался наружу; ежеминутно рождался и умирал, вступал в противоречие сам с собою. Старик что-то быстро говорил людям, которых почти не видел перед собой, ибо они не снились ему, а существовали на самом деле.
– Теган, – сказал старик. Он не знал, прозвучало ли имя второго короля эльфийской династии вслух, или же оно просто пришло ему на ум и там осталось. – Теган. Гион. Ринхвивар. Талиессин. Гайфье. Эскива.
Ассэ и Стексэ соединялись в нем и взрывались. Желтые и синие тени пробегали по его лицу, как будто с двух сторон некто невидимый водил двумя фонарями с цветными стеклами. От этого непрестанного движения цветовых пятен черты лица двухцветного старика разглядеть было невозможно.
– Чильбарроэс, – сказал старик.
Странное птичье имя.
– Я запомнила, что он сказал, – проговорила вдруг Ингалора. – Чильбарроэс.
– Он сказал – «Эскива», – возразил Софир.
– Но это невозможно, потому что в те дни Эскива еще не родилась.
– Он назвал это имя, – настаивал Софир.
Ингалора призадумалась, хрустнула пальцами.
– Мне тоже теперь припоминается нечто в таком роде, – признала она и возмутилась: – Все дурное в моей жизни происходит из-за тебя, Софир! Вот ты настаиваешь – и теперь мне начало казаться, что ты прав. Но как он мог назвать имя «Эскива», если не было еще никакой Эскивы…
– Он знал, – сказал Ренье задумчиво. – Если это тот, о ком я думаю, то он знает всех своих потомков. Даже тех, кто еще не родился. Все Королевство – внутри одного человека.
– Если это действительно так, – молвил Софир, – то вот что я вам скажу, друзья: кое-кому сильно не повезло! Ингалора вмещает в себя весь цирк зверей…
– …особенно обезьянок, – вставил ее муж.
– …и это уже само по себе утомительно, – заключил Софир невозмутимо. – Что же говорить о целом Королевстве! Уму непостижимо.
– Что он говорил? – спросил Ренье. – Он должен был что-то сказать. Или показать. Ведь это вы сообщили Лебовере о странной встрече, а Лебовера придумал пьесу…
– Он сказал, что луны сольются воедино и мир зальет смертельный свет, предшественник полной тьмы, – сказал Софир.
Ингалора качнула головой:
– По-моему, он выразился более определенно. Он сказал: «Две луны соединились и взорвались». Я еще сказала ему, что мне иногда снится такое.
– Ты все перепутала, Ингалора, – возразил Софир. – Это я сказал, что мне снится нечто подобное. Но это довольно обычный сон, особенно когда устанешь.
– А потом он сожрал все наши припасы, – добавила Ингалора. – Вот это я точно помню. Все слопал, подчистую.
Софир вдруг закричал:
– Я вспомнил! Он сказал: «Двое детей, две луны». А я еще решил, что это отменная тема для балета. Столкновение двух лун как образ единения и противоборства двух начал.
…И едва Софир выговорил эти слова, как двухцветный старик неожиданно поднял голову, и на миг сквозь его иссеченное морщинами лицо проступило другое – юное. Невозможно было даже понять, кому оно принадлежало, юноше или девушке. И старик сказал: «Когда один и тот же сон начинают видеть все, сон превращается в пророчество».
– Он назвал это «Пророчество Двух Лун», – сказал Софир.
– Он кричал, что король Гион – это и есть Королевство, он – все короли… и он распадется на части вместе с Королевством, если соединятся и взорвутся две луны, – добавила Ингалора. – А он сказал, что я все поняла и что я – умница.
– Он назвал тебя дурой, – сказал Софир и посмотрел на свою давнюю подругу. Он улыбнулся ей – не кривляясь, сердечно и ласково. – Тот старик сказал, что ты дура и потому все поняла.
Ингалора отозвалась:
– Что ж, в иные времена только дураки на что-то и годятся.
– Кажется, для полного понимания я недостаточно глуп, – буркнул Ренье. – Но суть ясна. Предсказание существует и начало исполняться.
Ингалора отхлебнула из кувшина и передала его Ренье:
– А почему бы вам не навестить вашего дядю, коль скоро вы все равно оказались в его владениях? Адобекк всегда разбирался в таких вещах лучше, чем кто бы то ни было.
Глава двадцать девятая
МЯТЕЖНЫЙ ГЕРЦОГ
Возвращение в родовое гнездо всегда было для Ренье волнительным переживанием. После смерти бабушки, госпожи Ронуэн, замок перешел к Адобекку, а когда его не станет, отойдет во владение Эмери. Об этом никогда не говорилось прямо, но Ренье не сомневался в том, что именно так и произойдет. Эмери – надежный человек. Теперь к тому же у него есть жена. А Ренье по-прежнему ни на что не годен. Он и раньше-то не подавал особенных надежд, а теперь уже и надежд не осталось. Впрочем, Ренье всегда мог рассчитывать на то, что брат приютит его у себя.
Бабушка Ронуэн была погребена в маленьком склепе, где много лет назад похоронили Оггуль – мать обоих братьев. Надгробие бабушки, высеченное из розовато-серого камня, изображало ее в виде зрелой дамы в роскошном платье с множеством складок. В ногах у дамы имелось изображение маленькой собачки.
Эта собачка, Фекки, бабушкина любимица, была ею избрана для увековечивания вместе со своей хозяйкой за несколько лет до смерти. Фекки пережила госпожу Ронуэн на пару лет. Несмотря на вздорный нрав и множество вредных привычек, Фекки до конца своих дней пользовалась почтением и заботой слуг.
Гробница была первым, что встречало любого, кто въезжал в имение. Белый купол, расписанный золотыми звездами, был виден издалека. Постепенно перед путником вырастали тонкие витые колонны, погруженные в кусты маленького пышного садика. За этими цветами всегда очень тщательно ухаживали.
Эскива остановила коня возле гробницы. Перевела взгляд на Ренье, который вдруг стал очень задумчивым.
– Кто здесь похоронен? – тихо спросила королева.
– Наша мать, – ответил Ренье. – Моя и господина Эмери.
– Она давно умерла?
– Очень давно. Мы почти не помним ее. В наших воспоминаниях она – что-то вроде прекрасной феи, небожительницы… Юное чудесное видение.
Эскива подумала о том, что ее собственная жизнь до отвращения благополучна. Она-то всю жизнь знает свою мать. Как бы сильно ни чудила Уида, как бы далеко она ни уезжала, она все-таки жива-здорова и всегда может быть доступна для дочери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145