И я знал, что могу рассчитывать только на себя - ну, может быть, на осторожную помощь двух-трех верных друзей и соратников. И еще я знал, что не смогу жить дальше, пока не найду этих подонков и собственной рукой не отправлю их туда, где все равны, где нет ни злых, ни добрых, ни бедных, ни богатых, где нет «Сникерсов», «Херши» и белых «Мерседесов»… Где властвует высшая, истинная, неподкупная справедливость…
Понимал я и то, что относительную свободу в розыске может дать мне только служебная независимость. Это и стало одной из причин моего ухода со службы. Но, конечно, не главной. Главных причин в такой ситуации, когда нужно делать выбор, по-моему, вообще не бывает. Неожиданное решение диктуется целой вереницей, казалось бы, несвязанных, а порой и незначительных событий, и только потом, иногда с годами, начинаешь понимать, что заставило тебя суммировать самые разные вещи и круто переложить руль в сторону рифов…
Впрочем, не об этом сейчас речь. Речь о том, что, оставив службу, я одновременно остался и без жилья. Моя любимая супруга с присущей ей прямотой и тактом заявила, что ее новый будущий муж (начинающий коммерсант) весьма стеснен в средствах, вынужден за баксы сдавать свое жилье, чтобы иметь первоначальный капитал, и потому не буду ли я столь любезен освободить на время нашу совместную жилплощадь? Потом (в очень скором времени), когда они станут миллиардерами, мне вернут ее всю без всяких претензий, с благодарностью. Выраженной в материальной форме, и с компенсацией любых затрат на ремонт, если я пожелаю его сделать. Сказано, правда, это было гораздо лаконичнее и энергичнее, в основном глаголами типа: убирайся, подавись и пр.
Вообще наш последний разговор с Яной мне запомнился хотя бы потому, что имел очень серьезные последствия, о которых я тогда не мог догадываться. И несмотря на то, что в нем не было практически ничего нового, он многое изменил. Сперва Яна, для набора оборотов и разгона, поставила давно заезженную пластинку:
– Ты губишь себя во имя каких-то давно устаревших идеалов. Тебе, дураку, пошел пятый десяток, - говорила она, широко шагая по комнате, сметая полами распахнутого халатика то сигареты, то спички, то подвернувшуюся некстати кофейную чашку, - а все, чего ты достиг - талантливый, смелый, умный мужик, - это горсточка медалей да три дырки от пуль. Ты двадцать лучших своих лет сражаешься с ветряными мельницами. Но ты еще глупее Дон Кихота. Неужели ты не понимаешь, что тебе никогда не остановить их? Что они крутятся не сами по себе - их вращает ветер? А ветер остановить никому не дано. Даже самому честному и крутому менту. - Она резко остановилась передо мной и уперла руки в бока. Она мне нравилась и во время скандалов, потому что была искренна, даже выкрикивая несправедливые слова. - И когда-нибудь ты сунешься прямо в эти жернова. И они тебя размелют вдребезги…
Я молча показал ей злорадный кукиш. Она ударила меня по лицу. Я перебросил ее через колено, задрал халатик, под которым ничего не было, и от души надавал по голой заднице.
Во время экзекуции Яна визжала, извивалась, пытаясь кусаться, и сообщила мне новость - она уходит от меня не к кому-нибудь, а к Мишке Чванько, меняет, так сказать, бывшего сыщика на будущего вора - и люто мотивировала:
– Мне надоело жить в постоянном страхе за себя и за сына. Я, наконец, устала все время ждать, что когда-нибудь ночью мне позвонят твои «безмерно скорбящие товарищи по оружию» и мужественными, дрожащими от душевной боли голосами сообщат о твоей преждевременной, героической и трагической гибели на «вахте мужества». Нет уж, пусть это услышит другая! Если вообще найдется такая дура. А я лучше буду ездить в белом «Мерседесе» на презентации…
Вырвавшись, Яна одернула халат и, гневно сдувая со лба волосы, покидала в чемодан какие-то попавшиеся под руку мои вещи и выставила его в прихожую с кратким напутствием:
– И с Костиком не смей видеться, он и так слишком долго находился под твоим влиянием. Все! Привет Крошке Вилли!
Зная Яну, я не удивился ее выходке. Она и не такое могла отмочить - и отмачивала - с безмятежно-ясными глазами и чистой совестью. Ставя перед собой цель, она не выбирала средства. Но то, что она вдруг соблазнилась наивно-дурацкими посулами Мишки Чванько, было неожиданно - я словно вмазался лбом в балку на знакомом с детства чердаке. Мишка никак не мог стать предметом ее увлечения и надежд. Скорее всего он был поводом и средством для какого-то решительного, давно обдуманного (а может быть, и импульсивного) шага, но уж никак не заветной целью, хотя со школьных лет с тупым упорством добивался ее взаимности.
Яна уже тогда была предприимчива, беспринципна и хороша собой: длинные ноги, белозубый рот до ушей, пепельные волосы прекрасной польской панночки и легкий, сводящий с ума наших мальчишек акцент. Кроме того, она пела на школьных вечерах ничуть не хуже Пьехи и весь ее репертуар. В общем - безупречная! Правда, все-таки одним недостатком Яна не без оснований гордилась: своими своеобразными отношениями с русской грамматикой. Она даже собственную фамилию всякий раз писала по-разному, а ее первое же сочинение в нашей школе, где запятые были расставлены на всякий случай даже на полях и между строк, покрыло мгновенной сединой молоденькую учительницу русского языка. Поэтому Яна обратилась ко мне за помощью как к старшему товарищу, и я писал за нее сочинения, проверял домашние задания, контрольные и диктанты, а она благодарно целовалась со мной в спортивном зале, за грудой старых матов. Так что приторговывать собой она начала уже в седьмом классе. К счастью, соперников у меня тогда практически не было - с остальными предметами Яна неплохо справлялась сама, но, думаю, если бы здесь возникли проблемы, она не ограничилась бы моей помощью и не испытывала бы моральных терзаний, связанных с выплатой очередному «репетитору» соответствующего вознаграждения. Чем-чем, а уж комплексами Яна не страдала.
Входя во вкус, взрослея, мы постепенно расширили географию наших поцелуев и с возрастающим удовольствием занимались этим в подъездах, в телефонных будках, в кино, в вечерних скверах и в последних автобусах, пока наконец не поняли, что гораздо приятнее и удобнее делать это на законных основаниях, под надежным семейным кровом…
Жили мы неплохо, во всяком случае нескучно. Яна, несмотря на свою непредсказуемость, а может быть, и благодаря ей, была хорошей женой, очаровательной любовницей, верным другом. И это при том, что она не любила мою работу. Но это в порядке вещей - я не знаю ни одного милиционера, нормальная жена которого была бы в восторге от его профессии. Разве что жены больших начальников благодарили свою судьбу, да и то только те из них, кто оказался в этом качестве, когда мужья уже носили большие-пребольшие погоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34