– Колесом дорога.
По пути в Никольское, где я рассчитывал разыскать какие-нибудь реальные следы Чванько, мне пришлось заехать к Коныгину, одному из первых фермеров в Подмосковье. Прохор написал о нем и о его дурацкой затее с фермерством очерк и попросил показать ему материал перед публикацией.
Едва я свернул с шоссе, покрытие стало хуже, а уж проселок откровенно пытался нас запугать тракторными колеями, залитыми грязью, глинистой водой, оплывающими откосами и ветвями деревьев, низко нависающими прямо над дорогой.
Наконец на одной из развилок я разглядел приколоченный к сосне, разбитой то ли грузовиком, то ли молнией, обрезок фанеры с косыми буквами «Ферма Коныгино» и указателем-стрелкой вроде тех, что на старых открытках пробивают алое женское сердце.
Дорога кончилась воротами, в которых стоял хозяин фермы с коротким обрезком водопроводной трубы в руке, в окружении трех кобелей-кавказцев. Серьезный арсенал.
Я вышел из машины, представился другом Прохора, объяснил свой визит. Фермер отбросил трубу, собаки задрали хвосты и убрали зубы.
– Гостей жду, - туманно пояснил хозяин и пригласил в дом на терраску.
Коныгин поставил передо мной горшок с молоком, прикрытый ломтем свежего черного хлеба, стакан. Стал читать очерк.
Мне этот мужик сразу понравился. Трудяга основательный. Широкие плечи, на которых - груз забот. Корявые руки, будто и не руки уже, а какой-то инструмент - на все годный и всегда к работе готовый. От него хорошо пахло самогоном, самосадом, свежей соломой, извечным трудом и потом. Что бы ни творилось в стране, он будет делать свое дело - сеять хлеб. Кормить и тех, и других - друзей и недругов. Почему? Может, Прохор знает?
Фермер разгладил ладонью листы, подровнял в стопочку, вздохнул.
– Все верно написано. Только в жизни еще хуже. Да и ни к чему оно теперь.
– Что так?
– Сворачивать надо лавочку, - спокойно-безразлично уронил он тяжелые слова.
– Надоело?
– Как не надоест? Я ведь в фермачи прямо из колхоза выскочил, разогнали колхоз. Зачем было разгонять? - Пожал плечами. - Хорошее хозяйство, всего в достатке - и пашни, и лугов, и техники. Но поначалу вроде и ничего. Ссуду взял, обустроился кое-как. Свободу почуял - без командиров. А потом и началось: командиров поболе оказалось и пострашнее - сосед грозится, ревнует, государство грабит, цены за горло держат. Ты почем молоко берешь? То-то. А я с этой цены и седьмой доли не имею. По всем статьям убыток. Веришь, за прошлый урожай даже косилку новую не смог купить. А нынешний - дешевле обойдется в поле оставить. Я посчитал: если государству по его цене сдам, даже горючку на уборку не оправдаю. Да ее еще и купить надо, а на что? - Он тяжело, угрюмо помолчал. - Теперь вот эти вцепились, рэкетмены. «Ты, - говорят, - большие деньги зарабатываешь, поделиться надо. А мы тебе за это твои поля и фермы охранять будем». Охранники… «А то, - говорят, - не ровен час, сгорит или что с семьей случится». Ну что тут поделаешь? - Просто страшно было видеть этого сильного нужного человека в нескрываемом отчаянии. - Сегодня срок, - он взглянул на стучавшие на стене ходики, - сейчас должон прийти. Вот я и вооружился. Да тут, если всерьез возьмутся, и пулемета мало. Всем скопом бы на них. Да где? Народ силу свою забыл. О деньгах только помнит…
– Сейчас, говоришь, приедет?
– Приедет. Он-то на своей машине сюда не проедет. Сопляк по виду, а боязно. Сила за ним.
– Давай-ка я с ним поговорю. Проводи его сюда.
Я сбегал в машину, забрал дубинку и, вернувшись на свое место, положил ее рядом, на лавку.
– Ты из милиции, что ли?
– Немножко, - уклонился я, помня, что нам запрещено выдавать себя за работников милиции.
– Был я у них - без толку. Нужно, говорят, с поличным брать. А у меня до телефона сорок верст бездорожных. Вон он, приперся, - обернулся Коныгин на яростный собачий лай. - Пойти собак отозвать, а то ведь постреляет еще.
Как было хорошо здесь - ветерок играет за стеклами ветками сирени, тени их бегают по стене, на чистом полу - яркие солнечные пятна, хлебом пахнет, крестьянским бытом; как бы хорошо… если бы не эта жадная до чужого сволочь. Кругом. Всюду.
На крыльце тяжело застучали шаги. Вошел крепкий молодец, коротко стриженный, настороженный.
– Привет, - дружелюбно сказал я. - Садись, выпей молочка.
Он немного растерялся, совсем не того ждал. Но сел напротив.
– Киса велел сказать… - начал угрожающе.
– Подожди, мы что, уже виделись сегодня? - перебил я, отпивая молоко маленькими глотками - давно я так искренне не наслаждался. И подсказал: - Где «здравствуй», понял?
Он начал угрожающе подниматься. Не вставая и не выпуская из левой руки стакан, я сильно ткнул его дубинкой в солнечное сплетение. И резко сменил тон:
– Сядь, я сказал!
Он и не пытался встать - корчился, всхлипывал, хватал воздух ртом и руками.
– Что за Киса такая?
– Кликуха, - тяжело дыша, выдавил молодец. - Вообще-то он Игорь. Игорек.
– Так вот, передай Игорьку, чтобы на этой фазенде ни ноги, ни духу вашего не было. Имей в виду: я не от себя работаю, понял? Или объяснить? - Я покачал дубинкой.
– От Руслана, что ли? Так бы и сказал, - с обидой проскулил он. - Можно идти?
– Идите, - величаво кивнул я.
В распахнутую дверь я видел, как фермер проводил его до ворот, и парень, пожав плечами, что-то объясняя, протянул ему руку.
– Кто такой Руслан? - спросил я Коныгина, когда он вернулся. - Не слыхал?
– Нет, не знаю. Молочка еще хочешь?
– Спасибо, ехать пора.
– Прохору Матвеичу привет от меня. Молочка ему отвезешь?
– Я не скоро у него буду, прокиснет.
– Ну бывай, спасибо тебе. Хоть ты из этих, а человек…
– Объединиться вам, мужики, надо. Эт-точно. Тогда и государство вас слушать станет, и бандиты будут обходить.
«Сделал доброе дело, - усмехнулся я, садясь в машину, - и в бандиты попал…»
Перед поездкой в Никольское я еще раз просмотрел записи в Мишкином «Ежедневнике бизнесмена», но ничего нового в нем не обнаружил. Та же, частая в последних числах мая, загадочная буква Р с точкой или восклицательным знаком, те же динамично-лаконичные строки по поводу Алки. Впрочем, одна деталь мне показалась интересной: записи об Алке («позвонить», «передать», но еще не «трахнуть») появились всего на несколько дней раньше, чем буква Р, и дальше они мелькали, все время переплетаясь. Более того, если вчера была Алка, завтра - непременно Р, и наоборот. Что-то здесь такое было. Какая-то - тоньше паутинки - связь, хотя скорее всего случайное совпадение. Я старался не думать об этом, не отвлекаться на бесплодные догадки, но эта мысль все время беспокоила меня как задоринка на столешнице - вроде гладко и ровно, проведешь случайно ладонью - больно цепляется что-то остренькое, царапает… Напоминает.
– Ну что же, там, где след потерялся, с того места и искать его нужно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34