– Не к старости, а к глупости, Бармокар.
– Понимаешь, Гэд, есть во всем этом что-то от вавилонских сказок… Галлия, Альпы, Этрурия, Кампанья, Рим… Какие слова он еще говорил?
– Не помню, – буркнул Гэд.
– Чего стоят одни Альпы! Снеговые шапки, говорят, под небеса уходят, а ты – переходи через них. Не сказка?
Гано Гэд молчал.
– Переходи вместе со слонами, конями, сушеной рыбой и вяленым мясом. Словом, катись через горы прямо в Рим! Это ли не сказка?
– Нет, вовсе не сказка, – возразил Гэд. Он поднял указательный палец. – Учти: Ганнибал не из тех, кто морочит голову сказками и разными там небылицами. Он же сын Гамилькара. А кто был Гамилькар? Мне рассказывали бывалые воины: он говорил – слово его не расходилось с делом. Вот как, брат мой.
– Я хочу домой, – уныло сказал Бармокар.
– Соскучился?
– Нет.
– Так в чем же дело?
– Не хочу умирать в Альпах.
Гано Гэд аж подпрыгнул – так он поразился этим словам своего давнишнего друга.
– Да, – внятно повторил Бармокар, – не хочу умирать.
– В Альпах?
– Даже в Иберии. Хочу домой!
«Что с ним?» – подумал Гэд. Ему даже стало жаль своего друга, который готов променять жизнь ратную на постылую жизнь карфагенского рыбака.
– Ты думаешь, нас отпустят? – спросил Бармокар.
– Будет так, как сказал Ганнибал.
Бармокар взглянул на друга немножко недоверчиво и сказал про себя: «Можно подумать, что Гэд беседовал с командующим». И ему стало нехорошо.
– Можешь доложить сотнику о нашем разговоре….
Гэд щелкнул пальцами:
– Ты с ума сошел! Что я – доносчик, что ли?
Вдруг из-за угла пекарни показался сотник – такой огромный дядя, для которого высшей ценностью в свете были прочный солдатский башмак и крепкое копье. И когда тот приблизился, Бармокар крикнул ему:
– Уважаемый Мато, можно тебя?..
– Зачем он тебе? – насторожился Гэд.
– Сейчас узнаешь. – И Бармокар обратился к сотнику: – У меня просьба.
Сотник ухмыльнулся, жадно поглядел на сумки пращников.
– Мато, хочу домой.
Сотник вскинул густые брови, хмыкнул:
– Ты это взаправду?
– Да.
– Прямо сейчас?
– Нет, можно и завтра. И послезавтра.
– И ты тоже? – спросил сотник Гэда.
– Я пока в своем умишке.
– Так вот, – сказал сотник Бармокару, – скажи писцу, чтобы внес тебя в список этих самых. Трусоватых. – И присвистнул, как уличный карфагенский мальчишка, который хочет показать, что дело имеет с сумасшедшим. И потопал дальше, стуча любимыми прочными башмаками.
– Слыхал? – злорадно спросил Гэд.
Бармокар кивнул.
А в это самое время Ганнибал беседовал со своим братом Магоном. Магон оброс волосами, отчего голова его, и без того большая, стала точно ливийский волосяной мяч – огромной, черной. А бороду он брил, причем тщательно, прекрасным финикийским ножом. Глаза его хитровато поблескивали, как у галльского лесного божка, – он очень любопытствовал, о чем это хочет говорить с ним брат. (Ему намекнули, что речь пойдет не о походе на Рим. Так о чем же будет она?)
Ганнибал расхаживал перед ним в короткой льняной египетской рубашке, белой, как снег в Альпах. Обут он был в мягкие башмаки, сработанные в Карфагене. В таких башмаках человек может двигаться неслышно, как леопард или кошка.
– Магон, – начал Ганнибал, – ты, надеюсь, понимаешь, где находишься… Не в Карфагене. И не в Риме. Там ты можешь вести себя как угодно, делать что угодно – хоть на голове стоять. А здесь на тебя смотрят воины, те самые воины, которые завтра пойдут умирать. И за тебя в том числе.
– За меня? – удивился Магон.
– За Карфаген, Магон. А ты, надеюсь, не отделяешь себя от своей родины. Так вот, смотрят на тебя воины – и что же они видят?
Магон насупился, уронил голову на грудь. Молчал.
– Я скажу, что видят, – горячо продолжал Ганнибал, – они видят похотливого вельможу, который готовится не к большой войне, а к большому оплодотворению иберийских женщин. Спрашивается: зачем ты носишь с собой этот нож, этот меч, это чудесное копье? Чтобы нравиться, чтобы красоваться?.. Мой совет таков: умерь свои аппетиты, подай пример, достойный военачальника.
Магон тряхнул головой, усмехнулся:
– Что же мне теперь, отрезать, что ли?
– Что отрезать? – не понял Ганнибал.
– Эту самую штуку…
Ганнибал поморщился – он не любил ни сквернословия, ни дурацких разговорчиков на манер карфагенских грузчиков.
– Это твое дело, Магон, – мрачно произнес он.
Магон замахал руками
– Нет, не мое! – вскричал он. – Я рожден мужчиной. И не по своей воле. Значит, и дело не мое… И я не вытворяю особенного, чего не делают другие.
– Я, к примеру? – вопросил Ганнибал.
Магон махнул рукой.
– Ты – человек не от мира сего! Тебе подавай только одно – войну. Ты весь в войне. С головой, руками, с ногами. Другой жизни нет у тебя. Ты клятву дал.
– Верно, – согласился Ганнибал.
– И ты считаешь, что это правильно?
– Да, считаю.
– И ты всю жизнь хочешь воевать?
– Если надо, то всю жизнь.
– А вокруг?
– Что вокруг?
– Что жизнь вокруг, что женщины, что вино, что другие радости. Любовь, наконец. Дети, наконец…
Ганнибал стал перед братом во весь рост, заложил руки за спину, покачал головой.
– Нет, – сказал он, – это все не по мне.
– Но почему, Ганнибал? Ты не хочешь жить?
– Почему? Хочу. Очень хочу! Но нет мне жизни, пока этот Рим существует. Это же заноза в нашем сердце. И не затем мы явились в Иберию, чтобы развлекаться или пахать землю. Оружие, которое на тебе, должно быть в деле. Вот почему я приказываю тебе умерить свою похоть, думать больше о деле, заботиться о своих воинах. Ты понял? – железным голосом закончил Ганнибал.
– Понял, – уныло произнес его брат.
– Это хорошо. А теперь иди займись делом, подай пример другим. А мне надо поговорить с галльскими лазутчиками. Важный предстоит разговор…
Магон, не скрывая обиды, повернулся спиной к брату и вышел, нарочито шаркая башмаками. Ганнибал смотрел вослед ему, совершенно не понимая, что надо еще этому молодому человеку, которому судьба уготовила прекрасную жизнь военачальника…
Вошел переводчик-васконец, а следом за ним – двое бородатых мужчин в легкой галльской одежде и грубых башмаках. Двигались галлы по ровному блестящему каменному полу очень неуклюже, как утки. Сразу становилось ясно, что равнина – не их родимый край.
– Добро пожаловать, – приветствовал их Ганнибал. Указал на сиденья, приготовленные для гостей. Галлы что-то сказали по-своему и осторожненько уселись на скамьи, покрытые шкурами леопардов.
Потом пошел разговор, который хорошо переводил васконец.
– Кто вы? – спросил Ганнибал.
Ответил широкоскулый, бровастый:
– Я – гельвет, звать меня Ригон. Живу на юге от Альп. А мать моя и вся родня ее – с Севера.
– А ты? – Ганнибал обратился к другому галлу.
– Я из племени аллоброгов. Не раз хаживал вверх, по Родану и Исавру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48