Это был одинокий монстр в итальянском стиле, надгробным памятником торчавший на магистрали Массачусетс-пайк лицом к Гарвард-стрит. Припарковаться тут – не проблема, но вот вопрос, найдете ли вы машину, когда вернетесь. Внутри – светло и голо, как в гимнастическом зале, лишь несколько разномастных столиков и по стенам – ресторанные рецензии из различных газет в рамках с фразами вроде «“Жемчужина” – алмаз в породе» или «Удивительное открытие на Пайк».
Первые несколько месяцев у меня было стойкое ощущение, что я единолично держу заведение на плаву, настаивая, чтобы мы проводили тут все расширенные заседания «ЭООС». Но когда появились эти рецензии, его «открыли для себя» будущие «брамины» из Гарвардской школы экономики, которые являлись сюда поклоняться духу предпринимательства Хоа. Мне уже не казалось, что дети Хоа останутся голодными, если я не буду питаться тут три раза в неделю. Но когда заходили споры, где бы поесть, мой выбор всегда оставался за «Жемчужиной».
Я занес велик в парадный вход – привилегия, заслуженная не одной сотней обедов. Хоа и его брат не уставали удивляться, что я, сравнительно преуспевающий американец, езжу на велосипеде. С тем же успехом я, наверное, мог бы упорно носить остроконечную шляпу и черный балахон. Сами они ездили исключительно на машинах, и их шероховатые от слоев краски развалюхи крали или жгли несколько раз в год.
Миновав вестибюль, я огляделся, прикидывая, кто из обедающих ждет меня. Мужчина в круглых очках с дюймовым кейсом из крокодиловой кожи? Нет, это не «человек-лягушка» «ЭООС». И не пять азиатов, деловито вымогающих что-то, чего нет в меню. Три брайтонские ирландки с подсиненными волосами, ошеломленные отсутствием у чашек ручек? Маловероятно. Но вот тип за тридцать под размытой фотографией памятника морпеху: волосы до плеч, нитка разноцветных никарагуанских бус, велосипедный шлем на столе, – этот подойдет. В данный момент он на полузабытом вьетнамском допрашивал брата Хоа относительно чая.
– Эй, приятель, – окликнул он, подняв глаза. – Я тебя узнал. Тебя в «Шестидесяти минутах» показывали. Как жизнь?
– Том Экерс, верно? – Я сел, и он спустил велосипедный шлем на пол.
– Ага. Симпатичное местечко. Ты часто тут бываешь?
– Постоянно.
– Что вкусного?
– Все. Но лучше начать с императорских роллов.
– Дороговато.
– Таких нигде больше не найдешь. Во всех остальных вьетнамских ресторанчиках роллы заворачивают в блин из рисовой муки. И получается совсем как китайский ролл. Здесь используют рисовую бумагу.
– Ух ты!
– Она такая хрупкая, что большинство поваров не хотят с ней связываться. Но у жены Хоа настоящий талант, она, наверно, пальцами ног сумеет свернуть ролл.
– А как у них с рыбными блюдами? Я красного мяса не ем.
Мой совет – рыба в имбирном соусе – застрял у меня в глотке, ведь это блюдо – горка неподдающегося идентификации белого мяса в соусе.
Мне стало стыдно за такую мысль. Хоа, человек, который едва-едва перебивается из-за дорогущей рисовой бумаги, не станет подавать клиентам донную рыбу. А я, если вдуматься, просто сволочь.
– Все вкусно, – сказал я. – Здесь отлично кормят.
Том Экерс оказался вольнонаемным ныряльщиком из Сиэтла, который при любой возможности хватался за шанс поработать на «ЭООС». Когда мне понадобились дополнительные скуба-ныряльщики, головной офис разыскал его и оплатил билет до Бостона. Это стандартная практика. Мы предпочитаем не брать волонтеров, поскольку добровольцы излишне ретивы и часто перебарщивают. Мы предпочитаем посылать приглашения на участие в акции.
В обычных обстоятельствах его отправили бы прямо в Джерси, но ему хотелось навестить друзей в Бостоне. Он жил у них несколько дней, а сегодня собирался заночевать у меня, чтобы утром мы смогли выехать пораньше.
– Приятно снова тебя видеть, – сказал Хоа, подкравшийся ко мне, пока я отвлекся на чувство вины.
Двигался он беззвучно, даже воздух вокруг как будто не тревожил. Ему было за сорок – высокий для вьетнамца, но болезненно худой. Его брат был ниже и круглее, но плохо говорил по-английски, и его имя я не мог произнести. А то имя, которое я не могу произнести, я не запоминаю.
– Как поживаешь, Хоа?
– Вы оба ездите на велосипедах?
Подняв руки, он схватил воображаемый руль и при этом снисходительно улыбнулся, указав глазами на шлем Тома. Двойная диковина: не один, а два взрослых американца на велосипедах!
Как выяснилось, он хотел предложить Тому занести велосипед внутрь, чтобы с него не сняли колеса. В вестибюле не хватило места, поэтому Том занес его через черный ход и поставил у двери на кухне.
– В проулке уйма народа толчется.
– Вьетнамцы?
– Кажется, да.
– Они всегда приходят к задней двери за пропаренным рисом. Хоа отдает его даром или берет то, что они могут заплатить.
– Здорово!
Мы посидели за пятизвездочным обедом, и обошелся он приблизительно по баксу за звездочку. Я выпил «Будвайзер», а Том – таиландское пиво. Раньше и я так поступал: брал мексиканское пиво в мексиканских заведениях, азиатское пиво – в азиатских. Но как-то раз мы с Дебби и Бартом провели тест на вкусовые качества приблизительно двенадцати импортных сортов. Тест был вдвойне слепой (под конец мы с Бартом напились до слепоты), но пришли к выводу, что разницы нет никакой. Дешевое пиво есть дешевое пиво. Зачем платить лишний бакс за этническую принадлежность? Более того, многие из этих дешевых импортных сортов в ходе теста были забракованы. Оказались просто омерзительными на вкус.
Нашим официантом стал брат Хоа. Такое редко случается, но у Хоа был забот полон рот с тремя склочными ирландками, а еще ему пришлось устроить кому-то головомойку: шипение посудомоечных машин прорезали гнусавые вьетнамские вскрики. Ужин Тому понравился, но он быстро наелся.
– С собой завернуть? – спросил брат Хоа.
– Э-э… конечно. Почему нет?
– Хорошо. – Он порассматривал нас с минуту, борясь с робостью. – Плохо, когда люди приходят, едят мало, а я выбрасываю еду. Очень сержусь. Она многим нужна. Например, черным. Она им нужна. Поэтому я сержусь, понимаете, и говорю с ними. Иногда я говорю про Эфиопию.
Он ушел, оставив нас в полном потрясении.
– Ну надо же! – выдохнул Том. – Его всерьез это задевает.
Из кухни появился младший официант, очевидно, это ему учинил разнос Хоа. Я предположил, что большую часть своей жизни он провел уже в этой стране. В прошлые разы, когда я его видел, он с откровенно хмурым лицом небрежно расхаживал вразвалочку по залу или бил баклуши у стены. Когда он вышел сейчас, мы снова встретились глазами – второй раз за сегодняшний день. Потом, вздернув губу, он отвел глаза.
Есть определенный взгляд, какой бросают на меня люди, считающие меня назойливым пустобрехом, который носится со всякими пустяками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Первые несколько месяцев у меня было стойкое ощущение, что я единолично держу заведение на плаву, настаивая, чтобы мы проводили тут все расширенные заседания «ЭООС». Но когда появились эти рецензии, его «открыли для себя» будущие «брамины» из Гарвардской школы экономики, которые являлись сюда поклоняться духу предпринимательства Хоа. Мне уже не казалось, что дети Хоа останутся голодными, если я не буду питаться тут три раза в неделю. Но когда заходили споры, где бы поесть, мой выбор всегда оставался за «Жемчужиной».
Я занес велик в парадный вход – привилегия, заслуженная не одной сотней обедов. Хоа и его брат не уставали удивляться, что я, сравнительно преуспевающий американец, езжу на велосипеде. С тем же успехом я, наверное, мог бы упорно носить остроконечную шляпу и черный балахон. Сами они ездили исключительно на машинах, и их шероховатые от слоев краски развалюхи крали или жгли несколько раз в год.
Миновав вестибюль, я огляделся, прикидывая, кто из обедающих ждет меня. Мужчина в круглых очках с дюймовым кейсом из крокодиловой кожи? Нет, это не «человек-лягушка» «ЭООС». И не пять азиатов, деловито вымогающих что-то, чего нет в меню. Три брайтонские ирландки с подсиненными волосами, ошеломленные отсутствием у чашек ручек? Маловероятно. Но вот тип за тридцать под размытой фотографией памятника морпеху: волосы до плеч, нитка разноцветных никарагуанских бус, велосипедный шлем на столе, – этот подойдет. В данный момент он на полузабытом вьетнамском допрашивал брата Хоа относительно чая.
– Эй, приятель, – окликнул он, подняв глаза. – Я тебя узнал. Тебя в «Шестидесяти минутах» показывали. Как жизнь?
– Том Экерс, верно? – Я сел, и он спустил велосипедный шлем на пол.
– Ага. Симпатичное местечко. Ты часто тут бываешь?
– Постоянно.
– Что вкусного?
– Все. Но лучше начать с императорских роллов.
– Дороговато.
– Таких нигде больше не найдешь. Во всех остальных вьетнамских ресторанчиках роллы заворачивают в блин из рисовой муки. И получается совсем как китайский ролл. Здесь используют рисовую бумагу.
– Ух ты!
– Она такая хрупкая, что большинство поваров не хотят с ней связываться. Но у жены Хоа настоящий талант, она, наверно, пальцами ног сумеет свернуть ролл.
– А как у них с рыбными блюдами? Я красного мяса не ем.
Мой совет – рыба в имбирном соусе – застрял у меня в глотке, ведь это блюдо – горка неподдающегося идентификации белого мяса в соусе.
Мне стало стыдно за такую мысль. Хоа, человек, который едва-едва перебивается из-за дорогущей рисовой бумаги, не станет подавать клиентам донную рыбу. А я, если вдуматься, просто сволочь.
– Все вкусно, – сказал я. – Здесь отлично кормят.
Том Экерс оказался вольнонаемным ныряльщиком из Сиэтла, который при любой возможности хватался за шанс поработать на «ЭООС». Когда мне понадобились дополнительные скуба-ныряльщики, головной офис разыскал его и оплатил билет до Бостона. Это стандартная практика. Мы предпочитаем не брать волонтеров, поскольку добровольцы излишне ретивы и часто перебарщивают. Мы предпочитаем посылать приглашения на участие в акции.
В обычных обстоятельствах его отправили бы прямо в Джерси, но ему хотелось навестить друзей в Бостоне. Он жил у них несколько дней, а сегодня собирался заночевать у меня, чтобы утром мы смогли выехать пораньше.
– Приятно снова тебя видеть, – сказал Хоа, подкравшийся ко мне, пока я отвлекся на чувство вины.
Двигался он беззвучно, даже воздух вокруг как будто не тревожил. Ему было за сорок – высокий для вьетнамца, но болезненно худой. Его брат был ниже и круглее, но плохо говорил по-английски, и его имя я не мог произнести. А то имя, которое я не могу произнести, я не запоминаю.
– Как поживаешь, Хоа?
– Вы оба ездите на велосипедах?
Подняв руки, он схватил воображаемый руль и при этом снисходительно улыбнулся, указав глазами на шлем Тома. Двойная диковина: не один, а два взрослых американца на велосипедах!
Как выяснилось, он хотел предложить Тому занести велосипед внутрь, чтобы с него не сняли колеса. В вестибюле не хватило места, поэтому Том занес его через черный ход и поставил у двери на кухне.
– В проулке уйма народа толчется.
– Вьетнамцы?
– Кажется, да.
– Они всегда приходят к задней двери за пропаренным рисом. Хоа отдает его даром или берет то, что они могут заплатить.
– Здорово!
Мы посидели за пятизвездочным обедом, и обошелся он приблизительно по баксу за звездочку. Я выпил «Будвайзер», а Том – таиландское пиво. Раньше и я так поступал: брал мексиканское пиво в мексиканских заведениях, азиатское пиво – в азиатских. Но как-то раз мы с Дебби и Бартом провели тест на вкусовые качества приблизительно двенадцати импортных сортов. Тест был вдвойне слепой (под конец мы с Бартом напились до слепоты), но пришли к выводу, что разницы нет никакой. Дешевое пиво есть дешевое пиво. Зачем платить лишний бакс за этническую принадлежность? Более того, многие из этих дешевых импортных сортов в ходе теста были забракованы. Оказались просто омерзительными на вкус.
Нашим официантом стал брат Хоа. Такое редко случается, но у Хоа был забот полон рот с тремя склочными ирландками, а еще ему пришлось устроить кому-то головомойку: шипение посудомоечных машин прорезали гнусавые вьетнамские вскрики. Ужин Тому понравился, но он быстро наелся.
– С собой завернуть? – спросил брат Хоа.
– Э-э… конечно. Почему нет?
– Хорошо. – Он порассматривал нас с минуту, борясь с робостью. – Плохо, когда люди приходят, едят мало, а я выбрасываю еду. Очень сержусь. Она многим нужна. Например, черным. Она им нужна. Поэтому я сержусь, понимаете, и говорю с ними. Иногда я говорю про Эфиопию.
Он ушел, оставив нас в полном потрясении.
– Ну надо же! – выдохнул Том. – Его всерьез это задевает.
Из кухни появился младший официант, очевидно, это ему учинил разнос Хоа. Я предположил, что большую часть своей жизни он провел уже в этой стране. В прошлые разы, когда я его видел, он с откровенно хмурым лицом небрежно расхаживал вразвалочку по залу или бил баклуши у стены. Когда он вышел сейчас, мы снова встретились глазами – второй раз за сегодняшний день. Потом, вздернув губу, он отвел глаза.
Есть определенный взгляд, какой бросают на меня люди, считающие меня назойливым пустобрехом, который носится со всякими пустяками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85