Снаряд, выпущенный из такого оружия, не терял убойной силы на расстоянии четырехсот шагов, а в двухстах пробивал насквозь толстые бычьи черепа, которые и топором не всякому под силу расколоть. Вскоре от южного вала до реки громоздились бурые туши, неподвижные или бешено молотившие воздух ногами; одних быков поразили стрелы, другие корчились, подыхая от яда колючих кактусов. Пробраться сквозь этот заслон верхом было совершенно немыслимо, и уцелевшие хирты, остановившись, с гневным воем принялись пускать стрелы.
Что творится на севере, Дженнак не мог разглядеть – как и во время первого нападения, он выбрал позицию около юго-западной вышки. Северный проход был чуть поуже, зато и нападающие казались более искусными воинами – они скакали по двое на гигантских быках, первый всадник правил и прикрывался большим кожаным щитом, второй стрелял. У них были высокие прически и пышные уборы из перьев степных коршунов, но к какому Клану относятся эти бойцы, к себрам или кодаутам, Дженнак не знал. Иллар, лазутчик, который мог бы разъяснить сей вопрос, остался с Аскарой в противоположном углу маленького укрепления и сейчас, очевидно, состязался в меткости с Орри Стрелком.
Но главное было впереди. Хоть воинский опыт Дженнака измерялся немногими днями, он понимал, что тасситы жаждут не только прорваться в долину, к тракту, ведущему на восток, но и сковать боем часть гарнизона Фираты. Сейчас добрая половина ее защитников, не жалея сил, пыталась удержать проходы, и он надеялся, что искусные стрелки Кваммы справятся с этим, положив среди зарослей кактуса и хиртов, и кодаутов с себрами, и их рогатых скакунов. На вершине рукотворного холма, за бревенчатой изгородью, люди Кваммы были почти неуязвимы для тасситских стрел и бумерангов – и совершенно бесполезны, когда в атаку на западный склон ринется самый крупный из вражеских отрядов.
До отанчей и их повозок оставалось уже не более трехсот шагов, и, повинуясь команде Аскары, стрелки принялись за дело. Над стеной теперь царили вкрадчивый шорох шерстяных рукавиц, скользивших по упругим стержням, отрывистые стоны тетив и визг метательных снарядов; иногда раздавались крики и ругань тарколов, подбодрявших своих бойцов. Барабан на сигнальной вышке перестал греметь – видно, донесение было окончено, – и за спиной Дженнака слышался лишь негромкий металлический перезвон и гул голосов: топтавшиеся у колодца воины резерва обменивались впечатлениями.
Тасситский отряд перешел на рысь, потом в галоп, не слишком быстрый, чтобы телеги поспевали за всадниками. Стрелы одиссарцев производили изрядное опустошение в их рядах, но атакующих было слишком много; пестрой волной они прихлынули к краю рва, забрасывая его мешками с землей. Затем поверх легли сколоченные из досок помосты, передние воины спешились и, прикрываясь большими щитами, выставив вперед лестницы, бросились к валу. Не менее трех тысяч, прикинул Дженнак; и еще столько же остались в седлах, забрасывая защитников крепости потоком стрел. Он обнажил клинки; их тяжесть и холодный блеск вселяли уверенность.
Справа раздался голос Аскары:
– Горшки! Разом! Бросайте, помет койота!
Через два вздоха под стеной взметнулся огонь, взлетели вверх объятые пламенем обломки лестниц, изувеченные человеческие тела, обгоревшие пучки травы; клубы едкого черного дыма поплыли по ветру. Тяжеленные горшки с горючим маслом являлись жутким оружием, куда более эффективным, чем жир и смола, растопленные в стоявших на треногах медных котлах. Аскара использовал это средство в самый подходящий момент, когда под стеной скопилось несколько сотен вражеских воинов. Но масло стоило недешево, привозилось издалека, и запас горшков в Фирате был невелик: еще дважды под насыпью вспыхнуло рыжее пламя, затем уцелевшие лестницы уперлись в частокол, свистнули ремни с крюками, и отанчи полезли на стену.
Дженнак не успел рассмотреть их; наконечники копий целились в него, сверкали лезвия бумерангов и топориков, щиты, украшенные понизу бахромой из перьев, колыхались перед глазами. Клинки его словно сами собой поднялись и рухнули вниз, что-то чиркнуло о наплечник, застряв в шипах, под ударом копья глухим гулом отозвался панцирь, упрочненный железными накладками. Он стоял на помосте шириной в четыре локтя, тянувшемся с внутренней стороны стены; рубить отсюда было удобнее, хотя и его могли достать стрелой или метательным ножом.
Где-то слева мелькали, крутились железный посох Грхаба и его огромный топор с похожим на крюк лезвием; за глухим ударом и треском костей неизменно следовал стон, вопль или яростный вскрик, смотря по тому, какие звуки испускал тасситский воин, вступая на дорогу в Великую Пустоту. Этим утром все тропы, что вели туда, были переполнены, и погибшие бойцы, стеная, тащились по равнинам, устланным пылающими углями, шли сквозь заросли ядовитого кустарника, стонали в зубах жутких чудищ, перебирались через реки лавы, ломали кости, падая с черных остроконечных скал. Они были уже мертвы, но, чтоб заслужить прошение и покой, телам их предстояло испытать все муки, все страдания, уготованные для тех, кто творил бесчинство; а что могло считаться большим грехом, чем неправедно пролитая людская кровь? Только одно: если кровь та алого цвета… Но Дженнак знал, что ни принадлежность к божественному роду, ни зеленые глаза и светлая кожа его не защитят, ибо знаки эти никто не разглядит в горячке боя, да еше под шлемом и доспехом. К тому же о тасситах говорили, что они чтят лишь своих вождей, потомков Мейтассы, и, подобно дикарям из Земли Тотемов, не боятся поднять руку на светлорожденного из чужого Очага.
Его меч рассек плечо отанча, взбиравшегося по лестнице, под шипами боевого браслета хрустнул череп другого… Скольких он уже убил? Десять, двадцать? Они лезли на стену, словно почуявшие мед муравьи, и казались такими же упорными, бесчисленными, алчными, но все это были люди, – и, отправляя их одного за другим в царство Коатля, Дженнак не испытывал радости. Как утверждали жрецы, в Чак Мооль вел лишь один легкий путь и тысяча тяжелых – их и изведают тасситские воины. Подобная мысль ужасала; правда, Дженнак надеялся, что для павших бойцов Одиссара Коатль выстроит мост из радуги или расстелет ковер, сотканный из лунных лучей. В конце концов, они всего лишь защищались!
Слева раздался предупреждающий рев Грхаба, и новая шеренга лестниц ударилась о стену. Теперь по ним лезли воины в кожаных куртках, с перьями серого кречета в волосах, вооруженные топорами на длинных рукоятях; над ними вздымались шесты с двумя бычьими хвостами. Люди из Клана Коконаты! Неужели тасситский вождь решил бросить в бойню лучший из своих отрядов? Не оттого ли, что сопротивление почти сломлено?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Что творится на севере, Дженнак не мог разглядеть – как и во время первого нападения, он выбрал позицию около юго-западной вышки. Северный проход был чуть поуже, зато и нападающие казались более искусными воинами – они скакали по двое на гигантских быках, первый всадник правил и прикрывался большим кожаным щитом, второй стрелял. У них были высокие прически и пышные уборы из перьев степных коршунов, но к какому Клану относятся эти бойцы, к себрам или кодаутам, Дженнак не знал. Иллар, лазутчик, который мог бы разъяснить сей вопрос, остался с Аскарой в противоположном углу маленького укрепления и сейчас, очевидно, состязался в меткости с Орри Стрелком.
Но главное было впереди. Хоть воинский опыт Дженнака измерялся немногими днями, он понимал, что тасситы жаждут не только прорваться в долину, к тракту, ведущему на восток, но и сковать боем часть гарнизона Фираты. Сейчас добрая половина ее защитников, не жалея сил, пыталась удержать проходы, и он надеялся, что искусные стрелки Кваммы справятся с этим, положив среди зарослей кактуса и хиртов, и кодаутов с себрами, и их рогатых скакунов. На вершине рукотворного холма, за бревенчатой изгородью, люди Кваммы были почти неуязвимы для тасситских стрел и бумерангов – и совершенно бесполезны, когда в атаку на западный склон ринется самый крупный из вражеских отрядов.
До отанчей и их повозок оставалось уже не более трехсот шагов, и, повинуясь команде Аскары, стрелки принялись за дело. Над стеной теперь царили вкрадчивый шорох шерстяных рукавиц, скользивших по упругим стержням, отрывистые стоны тетив и визг метательных снарядов; иногда раздавались крики и ругань тарколов, подбодрявших своих бойцов. Барабан на сигнальной вышке перестал греметь – видно, донесение было окончено, – и за спиной Дженнака слышался лишь негромкий металлический перезвон и гул голосов: топтавшиеся у колодца воины резерва обменивались впечатлениями.
Тасситский отряд перешел на рысь, потом в галоп, не слишком быстрый, чтобы телеги поспевали за всадниками. Стрелы одиссарцев производили изрядное опустошение в их рядах, но атакующих было слишком много; пестрой волной они прихлынули к краю рва, забрасывая его мешками с землей. Затем поверх легли сколоченные из досок помосты, передние воины спешились и, прикрываясь большими щитами, выставив вперед лестницы, бросились к валу. Не менее трех тысяч, прикинул Дженнак; и еще столько же остались в седлах, забрасывая защитников крепости потоком стрел. Он обнажил клинки; их тяжесть и холодный блеск вселяли уверенность.
Справа раздался голос Аскары:
– Горшки! Разом! Бросайте, помет койота!
Через два вздоха под стеной взметнулся огонь, взлетели вверх объятые пламенем обломки лестниц, изувеченные человеческие тела, обгоревшие пучки травы; клубы едкого черного дыма поплыли по ветру. Тяжеленные горшки с горючим маслом являлись жутким оружием, куда более эффективным, чем жир и смола, растопленные в стоявших на треногах медных котлах. Аскара использовал это средство в самый подходящий момент, когда под стеной скопилось несколько сотен вражеских воинов. Но масло стоило недешево, привозилось издалека, и запас горшков в Фирате был невелик: еще дважды под насыпью вспыхнуло рыжее пламя, затем уцелевшие лестницы уперлись в частокол, свистнули ремни с крюками, и отанчи полезли на стену.
Дженнак не успел рассмотреть их; наконечники копий целились в него, сверкали лезвия бумерангов и топориков, щиты, украшенные понизу бахромой из перьев, колыхались перед глазами. Клинки его словно сами собой поднялись и рухнули вниз, что-то чиркнуло о наплечник, застряв в шипах, под ударом копья глухим гулом отозвался панцирь, упрочненный железными накладками. Он стоял на помосте шириной в четыре локтя, тянувшемся с внутренней стороны стены; рубить отсюда было удобнее, хотя и его могли достать стрелой или метательным ножом.
Где-то слева мелькали, крутились железный посох Грхаба и его огромный топор с похожим на крюк лезвием; за глухим ударом и треском костей неизменно следовал стон, вопль или яростный вскрик, смотря по тому, какие звуки испускал тасситский воин, вступая на дорогу в Великую Пустоту. Этим утром все тропы, что вели туда, были переполнены, и погибшие бойцы, стеная, тащились по равнинам, устланным пылающими углями, шли сквозь заросли ядовитого кустарника, стонали в зубах жутких чудищ, перебирались через реки лавы, ломали кости, падая с черных остроконечных скал. Они были уже мертвы, но, чтоб заслужить прошение и покой, телам их предстояло испытать все муки, все страдания, уготованные для тех, кто творил бесчинство; а что могло считаться большим грехом, чем неправедно пролитая людская кровь? Только одно: если кровь та алого цвета… Но Дженнак знал, что ни принадлежность к божественному роду, ни зеленые глаза и светлая кожа его не защитят, ибо знаки эти никто не разглядит в горячке боя, да еше под шлемом и доспехом. К тому же о тасситах говорили, что они чтят лишь своих вождей, потомков Мейтассы, и, подобно дикарям из Земли Тотемов, не боятся поднять руку на светлорожденного из чужого Очага.
Его меч рассек плечо отанча, взбиравшегося по лестнице, под шипами боевого браслета хрустнул череп другого… Скольких он уже убил? Десять, двадцать? Они лезли на стену, словно почуявшие мед муравьи, и казались такими же упорными, бесчисленными, алчными, но все это были люди, – и, отправляя их одного за другим в царство Коатля, Дженнак не испытывал радости. Как утверждали жрецы, в Чак Мооль вел лишь один легкий путь и тысяча тяжелых – их и изведают тасситские воины. Подобная мысль ужасала; правда, Дженнак надеялся, что для павших бойцов Одиссара Коатль выстроит мост из радуги или расстелет ковер, сотканный из лунных лучей. В конце концов, они всего лишь защищались!
Слева раздался предупреждающий рев Грхаба, и новая шеренга лестниц ударилась о стену. Теперь по ним лезли воины в кожаных куртках, с перьями серого кречета в волосах, вооруженные топорами на длинных рукоятях; над ними вздымались шесты с двумя бычьими хвостами. Люди из Клана Коконаты! Неужели тасситский вождь решил бросить в бойню лучший из своих отрядов? Не оттого ли, что сопротивление почти сломлено?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136