но завеса эта была тоньше паутинного шелка и не скрывала ничего. Он замер, очарованный и восхищенный.
Гибкие руки Вианны протянулись к нему в жесте мольбы:
– Возьми меня в Фирату, мой зеленоглазый! Ты владыка над людьми, и никто не подымет голос против твоего желания… Возьми меня с собой! Подумай – кто шепнет тебе слова любви? Кто будет стеречь твой сон? Кто исцелит твои раны? Кто убережет от предательства?
Багровое лицо Фарассы, отзвук недавнего видения, всплыло перед Дженнаком, и он почувствовал озноб. Предательство… Случайно ли сорвалось это слово с губ Вианны? Или оно было таким же знамением судьбы, загадочным и неясным, как фантом, представший ему под грохот барабанов? Какую весть они принесли? Откуда? И что ответил Фарасса? И почему лик его – в том видении! – был увенчан белыми перьями, символом власти? Оттого ли, что он домогался ее? Или получил?..
Привычным жестом пальцы Дженнака коснулись виска. Ахау, Одисс, прародитель! Не ты ли предупреждаешь об опасности? Или вещий Мейтасса подсказывает что-то? Что-то важное о нем, Вианне и Фарассе? Но почему голос Провидца звучит так смутно? Или он не умеет говорить иначе?
Тревожный взгляд Вианны вернул его к реальности. Он подумал о сказанном ею, взвесил эти слова и признал их справедливость. Верно говорится: изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам! Изумруд и рубин… Любовь объединяла их, время же разъединяло: для каждого оно текло по-разному, хотя отсчитывающие его капли воды в атлийском Храме Мер падали с неизменным постоянством. Что случится через двадцать лет? Сам он, подобно Джиллору, только-только вступит в возраст зрелости, для Вианны же начнется пора увядания…
И было кое-что еще, другая причина, по которой Дженнак не мог отказать в ее просьбе. Чолла, арсоланка… Он рассказал о ней Вианне – правда, как о намерении, которое осуществится лишь в далеком будущем, но его подруга только улыбнулась. Видно, весть эта ее не взволновала, и он с облегчением понял, что для Вианны важна была суть, а не форма. Суть же оставалась прежней: лишь ее руки стелили шелка любви для Дженнака.
Взять ее в Фирату? Почему бы и нет? Разве он не владыка над людьми? И кто, в самом деле, будет стеречь его сон, врачевать полученные в бою раны, кто убережет от предательства? Грхаб? Возможно, возможно… Но Грхаб не умеет шептать нежных слов.
Дженнак перебросил через плечо перевязь с тайонельским клинком, одним из тех, что были взяты в бою с Эйчидом, и надел на голову легкий кожаный шлем. Вианна следила за ним широко раскрытыми глазами, губы ее беззвучно шевелились, будто повторяя: ты возьмешь меня?., ты возьмешь меня с собой?..
– Сегодня я проведу в лагере весь день и вернусь поздно, – сказал Дженнак. – Но я кое-что привезу тебе… маленький подарок, одежду, в которой ты будешь выглядеть не такой соблазнительной. – Не обращая внимания на ее протестующий жест, он закончил: – Тебе придется привыкнуть к ней, милая. Видишь ли, по валам Фираты нельзя разгуливать босиком, без сапог и кожаного доспеха.
* * *
«Этот пестрый керравао стоит заплаченных денег», – подумал Фарасса, разглядывая гордо выступавшую птицу. Крупный самец, жилистый, с изогнутым клювом; его увенчанная пурпурным гребнем голова дотягивалась до плеча рослого мужчины, да и весил он немногим меньше. Иногда керравао останавливался, грозно поводил маленькими сверкающими глазками и начинал швырять когтистыми лапами песок. Перья его были длинными и пушистыми, пышный хвост воинственно поднят кверху. Фарасса с удовольствием оглядел его: сразу видно настоящего бойца!
Он повернулся к двум мужчинам, стоявшим рядом и тоже посматривавшим на пестрого. Один, в кожаном балахоне и сандалиях с толстыми ремнями, защищавшими ноги от клювастых задиристых птиц, был смотрителем дворцового птичника; второй, в таком же одеянии, из-под которого выглядывала серая полотняная ткань туники, осанкой походил на воина. Острый пристальный взгляд и характерная мозоль на правом плече от арбалетного приклада выдавали стрелка, однако последнюю из этих примет заметить под накидкой было нелегко.
Фарасса, ткнув смотрителя в грудь увесистым кулаком, кивнул на пестрого:
– Этот ублюдок обошелся мне в пятьдесят чейни. Выглядит неплохо, но каков на деле, а? Как тебе кажется, Лодда? Найдешь ему подходящую пару?
– А чего искать, милостивый господин? – смотритель почтительно сложил ладони перед грудью. – Выпущу Коричневого… Клянусь мошью Тайонела, Коричневый ему не уступит!
Густые брови Фарассы насмешливо приподнялись.
– Ставишь кувшин вина?
– Слишком много для бедного человека. – Лодда поскреб в затылке и с опаской покосился на главу Очага Барабанщиков. – Тыкву с пивом, если господин не против.
– Не против. – Фарасса сильным толчком направил смотрителя к навесу, под которым виднелись длинные ряды клеток. – Давай, отродье каймана, выпусти своего Коричневого, потешь меня!
Сегодня он находился в отличном расположении духа, причем с самого утра, что являлось редкостью. Но и хорошие новости поступают не каждый день! Еще не прошло и полутора колец времени, как сигнальные барабаны принесли весть с западного рубежа: тасситы острят стрелы и топоры, и собралось их уже словно муравьев на падали. Сколько точно, лазутчик не знал, но вполне достаточно, чтобы сровнять с землей все пограничные крепости. Донесение пришло от одного из лучших и надежнейших шпионов Фарассы, промышлявшего сейчас в степи охотой на диких быков; человек этот, испытанный неоднократно в странах юга и севера, был достоин полного доверия, и то, что на сей раз он использовал секретный код, говорило о многом. Сведения предназначались только для ушей второго сына сагамора! Фарасса так это и расценил. Направив ответ, в котором лазутчику предписывалось сообщать новости каждые три дня, он лично изготовил для Джиллора рукописную копию донесения. Тот, разумеется, слышал грохот барабанов поутру… Что ж, теперь он узнает, что пожирателей грязи всего тысячи три, не больше, – как и было сказано на совете.
Смакуя первую чашу крепкого вина, Фарасса размышлял над тем, что сделает братец, когда на малое его войско навалится целая орда тасситов. Сегодня их как муравьев на падали, но когда Джиллор достигнет Соколиных гор, их может оказаться больше, много больше! Впрочем, даже той шайки пожирателей грязи, что подбиралась сейчас к западным рубежам, хватит, чтобы разделаться за пару дней с Фиратой, с ее гарнизоном, с отрядом, который поведет наследник, и с самим наследником… По крайней мере, думал глава глашатаев, у него есть шанс либо похоронить младшего из сыновей Дираллы, либо ославить его неудачником и трусом; надеяться на большее – значит, искушать Провидца Мейтассу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Гибкие руки Вианны протянулись к нему в жесте мольбы:
– Возьми меня в Фирату, мой зеленоглазый! Ты владыка над людьми, и никто не подымет голос против твоего желания… Возьми меня с собой! Подумай – кто шепнет тебе слова любви? Кто будет стеречь твой сон? Кто исцелит твои раны? Кто убережет от предательства?
Багровое лицо Фарассы, отзвук недавнего видения, всплыло перед Дженнаком, и он почувствовал озноб. Предательство… Случайно ли сорвалось это слово с губ Вианны? Или оно было таким же знамением судьбы, загадочным и неясным, как фантом, представший ему под грохот барабанов? Какую весть они принесли? Откуда? И что ответил Фарасса? И почему лик его – в том видении! – был увенчан белыми перьями, символом власти? Оттого ли, что он домогался ее? Или получил?..
Привычным жестом пальцы Дженнака коснулись виска. Ахау, Одисс, прародитель! Не ты ли предупреждаешь об опасности? Или вещий Мейтасса подсказывает что-то? Что-то важное о нем, Вианне и Фарассе? Но почему голос Провидца звучит так смутно? Или он не умеет говорить иначе?
Тревожный взгляд Вианны вернул его к реальности. Он подумал о сказанном ею, взвесил эти слова и признал их справедливость. Верно говорится: изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам! Изумруд и рубин… Любовь объединяла их, время же разъединяло: для каждого оно текло по-разному, хотя отсчитывающие его капли воды в атлийском Храме Мер падали с неизменным постоянством. Что случится через двадцать лет? Сам он, подобно Джиллору, только-только вступит в возраст зрелости, для Вианны же начнется пора увядания…
И было кое-что еще, другая причина, по которой Дженнак не мог отказать в ее просьбе. Чолла, арсоланка… Он рассказал о ней Вианне – правда, как о намерении, которое осуществится лишь в далеком будущем, но его подруга только улыбнулась. Видно, весть эта ее не взволновала, и он с облегчением понял, что для Вианны важна была суть, а не форма. Суть же оставалась прежней: лишь ее руки стелили шелка любви для Дженнака.
Взять ее в Фирату? Почему бы и нет? Разве он не владыка над людьми? И кто, в самом деле, будет стеречь его сон, врачевать полученные в бою раны, кто убережет от предательства? Грхаб? Возможно, возможно… Но Грхаб не умеет шептать нежных слов.
Дженнак перебросил через плечо перевязь с тайонельским клинком, одним из тех, что были взяты в бою с Эйчидом, и надел на голову легкий кожаный шлем. Вианна следила за ним широко раскрытыми глазами, губы ее беззвучно шевелились, будто повторяя: ты возьмешь меня?., ты возьмешь меня с собой?..
– Сегодня я проведу в лагере весь день и вернусь поздно, – сказал Дженнак. – Но я кое-что привезу тебе… маленький подарок, одежду, в которой ты будешь выглядеть не такой соблазнительной. – Не обращая внимания на ее протестующий жест, он закончил: – Тебе придется привыкнуть к ней, милая. Видишь ли, по валам Фираты нельзя разгуливать босиком, без сапог и кожаного доспеха.
* * *
«Этот пестрый керравао стоит заплаченных денег», – подумал Фарасса, разглядывая гордо выступавшую птицу. Крупный самец, жилистый, с изогнутым клювом; его увенчанная пурпурным гребнем голова дотягивалась до плеча рослого мужчины, да и весил он немногим меньше. Иногда керравао останавливался, грозно поводил маленькими сверкающими глазками и начинал швырять когтистыми лапами песок. Перья его были длинными и пушистыми, пышный хвост воинственно поднят кверху. Фарасса с удовольствием оглядел его: сразу видно настоящего бойца!
Он повернулся к двум мужчинам, стоявшим рядом и тоже посматривавшим на пестрого. Один, в кожаном балахоне и сандалиях с толстыми ремнями, защищавшими ноги от клювастых задиристых птиц, был смотрителем дворцового птичника; второй, в таком же одеянии, из-под которого выглядывала серая полотняная ткань туники, осанкой походил на воина. Острый пристальный взгляд и характерная мозоль на правом плече от арбалетного приклада выдавали стрелка, однако последнюю из этих примет заметить под накидкой было нелегко.
Фарасса, ткнув смотрителя в грудь увесистым кулаком, кивнул на пестрого:
– Этот ублюдок обошелся мне в пятьдесят чейни. Выглядит неплохо, но каков на деле, а? Как тебе кажется, Лодда? Найдешь ему подходящую пару?
– А чего искать, милостивый господин? – смотритель почтительно сложил ладони перед грудью. – Выпущу Коричневого… Клянусь мошью Тайонела, Коричневый ему не уступит!
Густые брови Фарассы насмешливо приподнялись.
– Ставишь кувшин вина?
– Слишком много для бедного человека. – Лодда поскреб в затылке и с опаской покосился на главу Очага Барабанщиков. – Тыкву с пивом, если господин не против.
– Не против. – Фарасса сильным толчком направил смотрителя к навесу, под которым виднелись длинные ряды клеток. – Давай, отродье каймана, выпусти своего Коричневого, потешь меня!
Сегодня он находился в отличном расположении духа, причем с самого утра, что являлось редкостью. Но и хорошие новости поступают не каждый день! Еще не прошло и полутора колец времени, как сигнальные барабаны принесли весть с западного рубежа: тасситы острят стрелы и топоры, и собралось их уже словно муравьев на падали. Сколько точно, лазутчик не знал, но вполне достаточно, чтобы сровнять с землей все пограничные крепости. Донесение пришло от одного из лучших и надежнейших шпионов Фарассы, промышлявшего сейчас в степи охотой на диких быков; человек этот, испытанный неоднократно в странах юга и севера, был достоин полного доверия, и то, что на сей раз он использовал секретный код, говорило о многом. Сведения предназначались только для ушей второго сына сагамора! Фарасса так это и расценил. Направив ответ, в котором лазутчику предписывалось сообщать новости каждые три дня, он лично изготовил для Джиллора рукописную копию донесения. Тот, разумеется, слышал грохот барабанов поутру… Что ж, теперь он узнает, что пожирателей грязи всего тысячи три, не больше, – как и было сказано на совете.
Смакуя первую чашу крепкого вина, Фарасса размышлял над тем, что сделает братец, когда на малое его войско навалится целая орда тасситов. Сегодня их как муравьев на падали, но когда Джиллор достигнет Соколиных гор, их может оказаться больше, много больше! Впрочем, даже той шайки пожирателей грязи, что подбиралась сейчас к западным рубежам, хватит, чтобы разделаться за пару дней с Фиратой, с ее гарнизоном, с отрядом, который поведет наследник, и с самим наследником… По крайней мере, думал глава глашатаев, у него есть шанс либо похоронить младшего из сыновей Дираллы, либо ославить его неудачником и трусом; надеяться на большее – значит, искушать Провидца Мейтассу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136