– А самое странное, что его не прирезали, – промолвил атаман. – Не берут они в плен мужчин, вот какая штука. Даже ради большого выкупа не берут. Обычай не позволяет. – Он привстал на четвереньки и, сползая с гребня холма, негромко сказал товарищам. – Ладно, отобьем – все расскажет. Может, еще сгодится нам.
– А не сгодится – так что, кола пожалеем? – с усмешкой проговорил Родж, и атаман догадался, что служба начальником стражи у старого барона не всегда казалась бритунцу медом.
* * *
Сотник Нулан скакал на низкорослом, но крепком кауром жеребце в головном дозоре. Узкие глаза степняка под сросшимися бровями без устали обшаривали покатые горизонты, тогда как все тело было расслаблено, руки едва удерживали повод – наездник отдыхал в седле. Он бы охотно вздремнул – прямо так, на коне, – если бы обоз с добротным оружием, прочной одеждой и обувью, столовым серебром и трофейной войсковой казной продвигался по своей, а не по вражеской земле.
Обоз был снаряжен еще день назад, и не Нулан со своей недобитой сотней, а желторотый холуй Ияр с гораздо большим отрядом должен был вести его в Ап, но вчера в Каи-Хана словно дракон вселился. Он чуть не избил агадейских друзей, чем-то прогневивших его, а Нулан, попавший случайно под горячую руку, был осыпан грозными проклятьями и получил приказ немедленно уводить обоз с добычей – ко всем вонючим демонам, к Нергалу в задницу, но если, собака, через неделю брат не увидит телег на своем дворе, он скормит твои тухлые потроха домашним гиенам.
На глазах у Нулана злорадствующий Ияр – чуть ли не единственный грамотей на всю апийскую армию – нацарапал письмо под диктовку Каи-Хана, привязал к ножке почтового сизаря, и оно полетело в Ап.
И вот обоз трясется по дороге, вернее, по широкой каменистой тропе, и не остановится, пока не переберется через реку по ветхому деревянному мосту. На той стороне реки деревенька, неделю назад Нулан сам спалил ее по приказу Каи-Хана, но там осталось несколько мазанок, у которых сгорели только крыши, а больше нечему было гореть, – за глинобитными стенами можно отдохнуть до рассвета. Лучше бы, конечно, идти по ночам, а днем отсиживаться в укрытиях, но ведь буйволам этого не объяснишь, тупая скотина если остановится, так ее уже ничем с места не сдвинешь, и сотник все чаще подумывал о том, что буйволов, наверное, придется бросить, а в повозки запрячь коней, иначе обозу никак, ну никак не добраться до Кара-Апа в недельный срок. У апийского воина только один друг – быстроногий конь, запрячь боевого скакуна в телегу – все равно что предать. Но уж лучше предательство, чем бесславная гибель в клетке с гиенами.
Не сама угроза смерти, а ее нелепость пугала Нулана – отпрыск уважаемого рода, ветеран десятков набегов, командир сотни самых отчаянных головорезов в победоносной армии Каи-Хана достается зловонным хищникам за то, что не справился с пустяковым заданием. Позор, несмываемое пятно на весь род, глумливый смех сопливых юнцов в глаза почтенным старцам. В беспомощной злости Нулан скрипнул прокуренными зубами, рука сдавила сыромятный повод. В обозе девять телег, на каждую выходит по три коня – кавалерийских, совершенно непривычных к упряжи, особенно к воловьей. Но лошадь боится боли, слушается длинного кнута или стрекала – ореховой палки с медным шипом на конце. Сотник едва не застонал, вообразив, как будет собственноручно истязать любимого скакуна. И даже если он, до беспамятства вымотав людей и коней, доберется за неделю до Кара-Апа, то не получит ни дня на отдых, Авал-Хан сразу отправит его назад, а там новые бои, новые потери и новые незаслуженные оскорбления.
Кай-Хан невзлюбил своего сотника, слишком часто гостившего в шатре у агадейских советников, и у Нулана уже давно созрела уверенность, что повелитель не успокоится, пока не сживет его со свету. Нулан уже не раз прощался с жизнью, когда его сотню гнали на убой, он чудом вырвался из Гадючьей теснины, где от конницы не было никакого проку, где прочные доспехи, двуручные мечи, дальнобойные луки и арбалеты наемников имели все преимущества над короткими луками, саблями и легкими пиками апийских всадников. Прикрывая отход (а вернее, паническое бегство) недорубленной, недострелянной апийской пехоты, Нулан потерял тридцать девять своих родичей и был ранен в бедро, и что получил в награду от злонравного полководца? Площадную брань в присутствии товарищей по оружию, упреки в трусости, а самое страшное – обещание лишить сотню законной доли добычи, если Нулан «не возьмется за ум».
Последние дни сотник вел себя тише дождевого червя, но тут агадейцы, как будто их Нергал за язык дергал, принялись выпячивать его достоинства. Понятно, к чему могло привести такое заступничество – Каи-Хан, совершенно остервенев, посадил Нулана под арест за ничтожную провинность и обещал «прислонить к столбу». Но потом все-таки выпустил, и в тот же день сотник пошел в бой за Бен-Саифом.
Жаркое было дело в длинном глубоком овраге под Бусарой. Завидев перед собой маленький отряд, гирканцы резво кинулись вперед и напоролись на агадейские ловушки, но их все равно оставалась уймища, шестеро против одного, и тут на них ринулся всадник на огнедышащем коне, и кочевники десятками сыпались с седел, и пятились, цепенея от ужаса, а Нулан со своими людьми защищал Бен-Саифа сзади и с боков, выбивал лучников, бравших агадейца на прицел, и они прошли овраг из конца в конец, как наконечник пики проходит сквозь кроличью тушку, и усеяли землю изрубленными, обожженными телами. Это была мечта, а не схватка, но и она не обошлась без потерь.
И вот у Нулана осталось двадцать шесть родичей, и мало кто из них не носит свежих ран. «О Иштар, за что ты прогневалась на меня?»
Солнце клонилось к западному взгорью, буйволы едва переставляли ноги, но впереди уже виднелся мост. Решение окрепло: за рекой они выпрягут буйволов, вдосталь наедятся жареной говядины, а с первыми проблесками утренней зари повозки двинутся на конной тяге. Нулан выпрямился в седле, увидев облачко пыли, быстро движущееся навстречу. Двое наездников, высланных вперед на разведку, возвращались во весь опор.
– Что там еще?! – воскликнул он, когда всадники остановили запаренных коней.
– Чужие на мосту, – доложил чумазый скуластый юноша.
– О-о! – застонал Нулан. – Мы прокляты богами, не иначе! – Он повернулся и замахал руками ездовым, а затем спросил у юноши: – Сколько?
– Я насчитал десятерых пеших, – сказал разведчик. – Тяжелые доспехи, длинные копья, секиры и двуручные мечи. На северян смахивают.
Сотник сдвинул брови, превратив их в широкую засаленную щеточку.
– Какие еще северяне?! Откуда тут взяться северянам?! О-о, немилость Иштар! Это же наемники!
По смуглым скулам юного воина разлился пепельный цвет – разведчик живо вспомнил лафатскую бойню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94