гордый.
Нор справился сам. Вытирая полой куртки мокрые побагровевшие щеки, он осторожно заглянул в лицо Рюни: не вздумала ли жалеть? Кажется, не вздумала. Она делом занята — повязку на голове поправляет. Дорогая повязка, шелковая, узорчатая. Только Рюни и без всяких узоров хороша. И ничего она не изменилась, это у Нора, наверное, в Прорве от страха буек повело, вот и начала мерещиться всякая чушь: веснушки, золотые волосы... Глупость, бред, наваждение. Рюни всегда была такая, как нынче. Разве что шрам этот на щеке (скорее всего, память о боевой науке). Да еще платье — хорошо знакомое белое полотняное платье с простенькой вышивкой, любимое ее, давнее, но теперь оно гораздо плотнее обтягивает грудь...
Платье-то на ней знакомое, а вот повязки этой Нор никогда раньше не видел. Неужели Сатимэ расщедрился на украшение? Вряд ли... Дядюшка Лим всегда приказывал дочери одеваться как можно проще, дабы не вводить в соблазн окрестное шакалье. И так на улице и в распивочной парни да мужики готовы шеи себе штопором повыкручивать, когда Рюни мимо проходит, а уж если она прихорашиваться начнет, то вовсе ей покоя не станет. Конечно, у Рюни есть все, что полагается иметь девице из состоятельного семейства, но это богатство хранится под замками в матушкиных сундуках («Поспеет пора — наденешь, а до поры и думать забудь»). Так откуда же повязка?
Девушка наконец заметила его пристальный взгляд, недоуменно улыбнулась: «Ты чего?» Нор только головой покачал вместо ответа. Не объяснять же... Иерарх Пантеона, почтеннейший господин настоятель был занят: он преподавал детям законопослушных граждан историю отечества и Ордена. Седенький, сгорбленный, сухонький (все это совершенно не соответствовало тяжести корзины с обедом) иерарх сидел на массивной скамье посреди зала возле подножия гигантского символа Ветров. Дети устроились согласно достатку родителей: кто прямо на полу, кто на принесенной с собой подушке, кто на коленях прислуги, вынужденной лишний раз слушать давно известное. Поблизости слонялись и оба смотрителя, ведающие торговлей поминальными лампадами. Днем в Пантеоне почти не бывает, поминальщиков, они стараются приходить к чародейственной службе, когда души Благочинных, привлеченные музыкой и милозвучным пением, снисходят с райских высот в свои каменные тела. А сейчас торговцы могли рассчитывать лишь на кого-нибудь из пришедших с детьми. Все-таки людям (особенно состоящим в услужении) нелегко выискать свободный вечер для помещения святыни; быть может, кто-нибудь захочет воспользоваться случаем? Но пользоваться случаем никто покамест не собирался. Поэтому при виде Рюни и Нора истомившиеся смотрители кинулись им навстречу едва ли не бегом. А поскольку смотрители с ног до головы были увешаны священным товаром, то грохота и лязга получилось не меньше, чем при атаке латного эскадрона. Господин настоятель поперхнулся недосказанным словом, покосился на забывшихся торговцев; те, словно бы спинами ощутив тяжесть этого мимолетного взгляда, мгновенно сделались тихими и степенными. Однако же крепко держит своих служек невзрачный старичок!
Пока Рюни объясняла смотрителям, сколько лампадок она купит после того, как господин настоятель соблаговолит расплатиться за снедь, Нор невольно засмотрелся на иерарха. Этот старик всегда привлекал парня. Видеть его приходилось не раз, поскольку господин настоятель был весьма лестного мнения о кухне «Гостеприимного людоеда», и каждый раз парень поражался его необыкновенному умению говорить.
Вот хоть сейчас — рассказывает он про знакомое, надоевшее даже; рассказов таких Нор успел наслушаться от самых разных людей, многие из которых расценивали прошлое совсем не так, как господин настоятель. И несмотря на то что их повествования (торопливые, с пугливой оглядкой, с надоедливыми вступлениями вроде: «Ты ж смотри, никому... ты ж только не вздумай язык распускать...») гораздо больше походили на правду, верить почему-то хочется вот этому не утруждающему себя доказательствами старику. Верить хочется не его словам, а тому, как он их выговаривает; верить хочется голосу, плавным ласковым жестам, скорбному изгибу тонких бескровных губ...
«Видя, что доблестные, но уступающие врагу числом воины Арсда изнемогают в неравной кровавой борьбе, милостивые всемогущие Ветры содеяли небывалое чародейство — мировую катастрофу. Свершенное ими сперва показалось ужасным, ибо солнце перестало всходить, земля обрела водоподобную зыбкость и сотрясалась, меняя свое лицо, а Ветры, являя невиданную ранее силу, сметали скалы, леса, постройки, ярили море, топили корабли и десятками умертвляли тех из людей, кто не был праведен, кто не чтил Мудрые Заповеди и Орден. В первый из Бессолнечных Дней гигантская волна истребила броненосный флот Лангенмарино и все примкнувшие к нему боевые суда восставших предателей — капитанов Архипелага; свирепый смерч обрушился на захваченный врагами Латон, похоронив неприятельские полчища под развалинами. А когда Ветры умерили свое неистовство и солнце наконец отважилось выглянуть из-за горизонта, сердца благонамеренных граждан преисполнились ликования. Оказалось, что всемогущие уменьшили мир, не оставив в нем места для Лангенмарино и прочих народов и стран. А из земель Арсда исчезла лишь пограничная Кремнистая степь — местность неплодородная, малопригодная для житья. Зато ветры оставили в мире Архипелаг и Ниргу — значит, эти острова являются нашей бесспорной собственностью; претензии же на них Лангенмарино были бессчетны. Мудрость всемогущих бесконечна: уничтожив подлое население атоллов, они сохранили людоедские племена Ниргу, дабы уроженцы Арсда не потеряли почтения к великому мастерству воителя. С той же целью Ветра сотворили рождающую чудищ Серую Прорву и населили ущелья Последнего хребта лишенными разума убийцами-дикарями и свирепым зверьем...»
Господин настоятель говорит красиво и, наверное, правильно, вот только... Если чародейство Ветров принесло столько хорошего, то почему же все (и сам господин настоятель — тоже) называют его катастрофой? И чего ради почтеннейший старец умолчал о Пенном Прибое, угрызающем скалистую землю Арсда; о том, что покрытый дикими чащами Ниргу растет, что населяющие его зверообразные изверги плодятся, словно мухи на гнилых рыбьих потрохах? Да, мухи-то плодятся на рыбьих трупах, а людоеды на чьих? Адмиралтейство швыряет в клыкастую пасть проклятого острова воинские отряды и толпы осужденных злодеев; оглушительным звоном денежных мешков власти соблазняют колонистов-переселенцев (находятся же самоубийцы!). Но стада прожорливых тварей вытаптывают отвоеванную у дебрей пашню; пылают поселки и форты;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Нор справился сам. Вытирая полой куртки мокрые побагровевшие щеки, он осторожно заглянул в лицо Рюни: не вздумала ли жалеть? Кажется, не вздумала. Она делом занята — повязку на голове поправляет. Дорогая повязка, шелковая, узорчатая. Только Рюни и без всяких узоров хороша. И ничего она не изменилась, это у Нора, наверное, в Прорве от страха буек повело, вот и начала мерещиться всякая чушь: веснушки, золотые волосы... Глупость, бред, наваждение. Рюни всегда была такая, как нынче. Разве что шрам этот на щеке (скорее всего, память о боевой науке). Да еще платье — хорошо знакомое белое полотняное платье с простенькой вышивкой, любимое ее, давнее, но теперь оно гораздо плотнее обтягивает грудь...
Платье-то на ней знакомое, а вот повязки этой Нор никогда раньше не видел. Неужели Сатимэ расщедрился на украшение? Вряд ли... Дядюшка Лим всегда приказывал дочери одеваться как можно проще, дабы не вводить в соблазн окрестное шакалье. И так на улице и в распивочной парни да мужики готовы шеи себе штопором повыкручивать, когда Рюни мимо проходит, а уж если она прихорашиваться начнет, то вовсе ей покоя не станет. Конечно, у Рюни есть все, что полагается иметь девице из состоятельного семейства, но это богатство хранится под замками в матушкиных сундуках («Поспеет пора — наденешь, а до поры и думать забудь»). Так откуда же повязка?
Девушка наконец заметила его пристальный взгляд, недоуменно улыбнулась: «Ты чего?» Нор только головой покачал вместо ответа. Не объяснять же... Иерарх Пантеона, почтеннейший господин настоятель был занят: он преподавал детям законопослушных граждан историю отечества и Ордена. Седенький, сгорбленный, сухонький (все это совершенно не соответствовало тяжести корзины с обедом) иерарх сидел на массивной скамье посреди зала возле подножия гигантского символа Ветров. Дети устроились согласно достатку родителей: кто прямо на полу, кто на принесенной с собой подушке, кто на коленях прислуги, вынужденной лишний раз слушать давно известное. Поблизости слонялись и оба смотрителя, ведающие торговлей поминальными лампадами. Днем в Пантеоне почти не бывает, поминальщиков, они стараются приходить к чародейственной службе, когда души Благочинных, привлеченные музыкой и милозвучным пением, снисходят с райских высот в свои каменные тела. А сейчас торговцы могли рассчитывать лишь на кого-нибудь из пришедших с детьми. Все-таки людям (особенно состоящим в услужении) нелегко выискать свободный вечер для помещения святыни; быть может, кто-нибудь захочет воспользоваться случаем? Но пользоваться случаем никто покамест не собирался. Поэтому при виде Рюни и Нора истомившиеся смотрители кинулись им навстречу едва ли не бегом. А поскольку смотрители с ног до головы были увешаны священным товаром, то грохота и лязга получилось не меньше, чем при атаке латного эскадрона. Господин настоятель поперхнулся недосказанным словом, покосился на забывшихся торговцев; те, словно бы спинами ощутив тяжесть этого мимолетного взгляда, мгновенно сделались тихими и степенными. Однако же крепко держит своих служек невзрачный старичок!
Пока Рюни объясняла смотрителям, сколько лампадок она купит после того, как господин настоятель соблаговолит расплатиться за снедь, Нор невольно засмотрелся на иерарха. Этот старик всегда привлекал парня. Видеть его приходилось не раз, поскольку господин настоятель был весьма лестного мнения о кухне «Гостеприимного людоеда», и каждый раз парень поражался его необыкновенному умению говорить.
Вот хоть сейчас — рассказывает он про знакомое, надоевшее даже; рассказов таких Нор успел наслушаться от самых разных людей, многие из которых расценивали прошлое совсем не так, как господин настоятель. И несмотря на то что их повествования (торопливые, с пугливой оглядкой, с надоедливыми вступлениями вроде: «Ты ж смотри, никому... ты ж только не вздумай язык распускать...») гораздо больше походили на правду, верить почему-то хочется вот этому не утруждающему себя доказательствами старику. Верить хочется не его словам, а тому, как он их выговаривает; верить хочется голосу, плавным ласковым жестам, скорбному изгибу тонких бескровных губ...
«Видя, что доблестные, но уступающие врагу числом воины Арсда изнемогают в неравной кровавой борьбе, милостивые всемогущие Ветры содеяли небывалое чародейство — мировую катастрофу. Свершенное ими сперва показалось ужасным, ибо солнце перестало всходить, земля обрела водоподобную зыбкость и сотрясалась, меняя свое лицо, а Ветры, являя невиданную ранее силу, сметали скалы, леса, постройки, ярили море, топили корабли и десятками умертвляли тех из людей, кто не был праведен, кто не чтил Мудрые Заповеди и Орден. В первый из Бессолнечных Дней гигантская волна истребила броненосный флот Лангенмарино и все примкнувшие к нему боевые суда восставших предателей — капитанов Архипелага; свирепый смерч обрушился на захваченный врагами Латон, похоронив неприятельские полчища под развалинами. А когда Ветры умерили свое неистовство и солнце наконец отважилось выглянуть из-за горизонта, сердца благонамеренных граждан преисполнились ликования. Оказалось, что всемогущие уменьшили мир, не оставив в нем места для Лангенмарино и прочих народов и стран. А из земель Арсда исчезла лишь пограничная Кремнистая степь — местность неплодородная, малопригодная для житья. Зато ветры оставили в мире Архипелаг и Ниргу — значит, эти острова являются нашей бесспорной собственностью; претензии же на них Лангенмарино были бессчетны. Мудрость всемогущих бесконечна: уничтожив подлое население атоллов, они сохранили людоедские племена Ниргу, дабы уроженцы Арсда не потеряли почтения к великому мастерству воителя. С той же целью Ветра сотворили рождающую чудищ Серую Прорву и населили ущелья Последнего хребта лишенными разума убийцами-дикарями и свирепым зверьем...»
Господин настоятель говорит красиво и, наверное, правильно, вот только... Если чародейство Ветров принесло столько хорошего, то почему же все (и сам господин настоятель — тоже) называют его катастрофой? И чего ради почтеннейший старец умолчал о Пенном Прибое, угрызающем скалистую землю Арсда; о том, что покрытый дикими чащами Ниргу растет, что населяющие его зверообразные изверги плодятся, словно мухи на гнилых рыбьих потрохах? Да, мухи-то плодятся на рыбьих трупах, а людоеды на чьих? Адмиралтейство швыряет в клыкастую пасть проклятого острова воинские отряды и толпы осужденных злодеев; оглушительным звоном денежных мешков власти соблазняют колонистов-переселенцев (находятся же самоубийцы!). Но стада прожорливых тварей вытаптывают отвоеванную у дебрей пашню; пылают поселки и форты;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210