— Вчера, когда вы ей ещё ничего не сказали. И всетаки уже вчера боялась за вас. А вы не боитесь?
— Нам-то чего бояться? — удивилась Яночка. — Ведь у нас нет сына.
— Да не за сына, за себя! Ведь преступники на все способны.
— Эээ! — пренебрежительно махнул рукой Павлик. — Что они нам могут сделать?
Пан Доминик встревожился не на шутку. Из того, что рассказали ему дети, следовало — дело серьёзное, а они явно недооценивают опасности. И раз уж они оказали ему доверие, он просто обязан предупредить неопытную молодёжь.
И Доминик Левандовский попытался это сделать, использовав весь свой педагогический опыт и знание психологии молодого поколения.
— Я вам скажу, что они могут сделать. Разумеется, не зная конкретных преступников, обрисую вам только теоретические их возможности и действия. Начать они могут с того, что подключат школу и ваших родителей, в искажённом свете представив ваши действия. Это первое. Второе — могут избить вас, чтобы отбить, извините за каламбур, охоту к дальнейшей слежке за ними. Ну и в-третьих, не остановятся перед тем, чтобы раз и навсегда избавиться от опасных свидетелей и излишне любознательных следопытов. Просто вас убьют — и дело с концом. С такого рода опасностью вы считаетесь?
Яночка выпрямилась на своём стуле и ответила молодому учёному с такой гордостью и сдержанным достоинством, которых тот не мог не отметить, невзирая на все своё беспокойство о судьбах детей.
— Первое. Родители поверят нам, а не им. Школу дедушка возьмёт на себя. Второе. Мы не собираемся лезть на рожон и подвергаться опасности. Ну и в-третьих, все остальное сделает Хабр.
— Что сделает и как? — удивился пан Левандовский.
— Если честно, ему уже случалось спасать нам жизнь, — со вздохом признался Павлик. — С ним нам нечего бояться.
— И все-таки…
— Ладно, чего там, мы все поняли и обещаем не лезть на рожон и вообще проявлять осторожность. Не бойтесь за нас!
Пан Доминик с сомнением покачал головой, но на всякий случай приподнял скатерть на столе и внимательно оглядел Хабра, который по своему обыкновению прикорнул под столом, свернувшись в клубочек.
Что пёс гениальный, учёный ни капельки не сомневался: только что доказал, как замечательно разбирается в людях. Но вот на вид он такой ласковый, вежливый, никакой боевитости и свирепости. Вряд ли способен защитить детей. Да умеет он хотя бы лаять?
— Не только лаять, но и страшно рычать! — заверила его Яночка. — Видели бы вы его в арабской каменоломне! Ласковый пёсик, ничего себе! Так рычал, такие рыки издавал, что эхо шло по горам! А как оскалил зубы, казалось, их у него сто штук, не меньше! Арабы врассыпную! А вы говорите — не сможет нас защитить! Арабская каменоломня чрезвычайно заинтересовала молодого учёного, и дети обещали ему обо всем рассказать, но в другой раз. Сейчас им с актуальными делами бы разобраться…
И Павлик опять вернулся к беседе с пани Наховской.
— А ты поняла, что же выяснилось, в конце концов, с Пшеворским? — спросил он сестру. Девочка напомнила брату:
— В блокноте, помнишь? На листочке, который мы нашли в комоде. M«ohq»mn «Пшев.» в скобках. Рядом с телефоном Баранского.
— А, вспомнил!
— А когда она так страшно испугалась, я сразу догадалась, что это Пшеворский и тоже занимался марками.
— Кто такой этот Пшеворский? — полюбопытствовал пан Доминик. Девочка ответила:
— В том-то и дело, не знаем! Известно лишь, что тоже связан с марками, или скупает их, или продаёт.
— Или крадёт, — добавил Павлик.
— Или у него украли. Возможностей много. Но теперь я уверена — марки где-то здесь. Или в квартире пани Спайеровой, или у пани Наховской. И у неё они их хотят отобрать путём шантажа. Надо что-то придумать…
Задумчиво подпершись рукой и глядя в окно, Яночка произнесла:
— Жаль, что от пани Наховской мы никакой помощи не получим. Чтоб этому придурку, её сыну, лопнуть на месте! Все из-за него.
Пан Левандовский, которому дети так безоглядно доверились, принял близко к сердцу их проблемы. С волнением выслушав их рассуждения, предположения и выводы, он, помолчав, решился:
— Ладно, так и быть. Скажу вам правду. Знаю я этого сына…
* * *
Брелочек в виде лошадиной головы привёл Збиню в жуткий восторг. Когда же его заверили, что он один такой на свете, у коллекционера и вовсе глаза и зубы разгорелись. А запросили за это сокровище всего ничего: информацию о контактах Зютека с Очкариком. Збиня поднапрягся.
Зютек знал Збиню как облупленного. Знал, что кроме брелочков его больше ничто на свете не интересует, и позволял себе иногда расслабиться в его обществе, поболтать о том о сём. И хотя работодатели много раз твердили парню, что рот раскрывается только для жратвы, а не для болтовни, уж он-то, Зютек, лучше знал, когда нельзя и словечка пикнуть, а когда и можно себе немного позволить. Например, второму их приятелю, Роману, или Ромеку, как его все звали, ни за что бы даже намёком не упомянул о своих делах. Другое дело этот свихнувшийся на брелочках Збиня. А при Ромеке — рот на замок. Ромек воображал себя чуть ли не журналистом, страшно любил собирать разную актуальную информацию и ещё больше любил её опубликовывать. Пока, правда, только в школьной стенной газете, но хвалился, что раз его заметку даже напечатали в столичной прессе. Правда, не уточнил где. Ясно, с Ромеком надо ухо держать востро. А вот Збиня…
Сам по себе Збиня был человеком честным и порядочным, несмотря на своё хобби. Если бы Зютек ясно и недвусмысленно поделился с ним своими секретами и неприятностями последних дней, если бы сказал чёрным по белому, что это секреты, о которых никому нельзя говорить, Збиня оказался бы в очень сложном положении. Секретов не выдают, а друзей не предают, это и ежу ясно. К счастью, Зютек ни о каких секретах и не упоминал, никаких страшных тайн не выдавал и не требовал заверений, что дружок будет нем как могила. Зютек просто жаловался на свою собачью жизнь и на некоторых сопляков, которые эту жизнь делают и вовсе уж невыносимой, жаловался на проблемы и неприятности, но жаловался как-то так, абстрактно, надо же хоть перед кем-то облегчить душу. Вот он и облегчал перед Збиней, не требуя ни сочувствия, ни клятвы верности. Да и жаловался туманно, намёками, а когда Збиня по своей наивности не понимал и пытался что-то уточнить, Зютек словно и не слышал его вопросов.
Возможно, Збиня бы и оставил свою безнадёжную затею, уж очень непросто было общаться с приятелем, но лошадиная голова стояла перед внутренним взором коллекционера и не позволяла ему отступиться.
— Очкарик в принципе марками не занимается, — как можно небрежнее выдал информацию Збиня, стараясь не показать распиравшей его гордости. — Стакнулись они с Зютеком на Саской Кемпе случайно, там кто-то помер, ну и каждый туда по своему делу заявился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Нам-то чего бояться? — удивилась Яночка. — Ведь у нас нет сына.
— Да не за сына, за себя! Ведь преступники на все способны.
— Эээ! — пренебрежительно махнул рукой Павлик. — Что они нам могут сделать?
Пан Доминик встревожился не на шутку. Из того, что рассказали ему дети, следовало — дело серьёзное, а они явно недооценивают опасности. И раз уж они оказали ему доверие, он просто обязан предупредить неопытную молодёжь.
И Доминик Левандовский попытался это сделать, использовав весь свой педагогический опыт и знание психологии молодого поколения.
— Я вам скажу, что они могут сделать. Разумеется, не зная конкретных преступников, обрисую вам только теоретические их возможности и действия. Начать они могут с того, что подключат школу и ваших родителей, в искажённом свете представив ваши действия. Это первое. Второе — могут избить вас, чтобы отбить, извините за каламбур, охоту к дальнейшей слежке за ними. Ну и в-третьих, не остановятся перед тем, чтобы раз и навсегда избавиться от опасных свидетелей и излишне любознательных следопытов. Просто вас убьют — и дело с концом. С такого рода опасностью вы считаетесь?
Яночка выпрямилась на своём стуле и ответила молодому учёному с такой гордостью и сдержанным достоинством, которых тот не мог не отметить, невзирая на все своё беспокойство о судьбах детей.
— Первое. Родители поверят нам, а не им. Школу дедушка возьмёт на себя. Второе. Мы не собираемся лезть на рожон и подвергаться опасности. Ну и в-третьих, все остальное сделает Хабр.
— Что сделает и как? — удивился пан Левандовский.
— Если честно, ему уже случалось спасать нам жизнь, — со вздохом признался Павлик. — С ним нам нечего бояться.
— И все-таки…
— Ладно, чего там, мы все поняли и обещаем не лезть на рожон и вообще проявлять осторожность. Не бойтесь за нас!
Пан Доминик с сомнением покачал головой, но на всякий случай приподнял скатерть на столе и внимательно оглядел Хабра, который по своему обыкновению прикорнул под столом, свернувшись в клубочек.
Что пёс гениальный, учёный ни капельки не сомневался: только что доказал, как замечательно разбирается в людях. Но вот на вид он такой ласковый, вежливый, никакой боевитости и свирепости. Вряд ли способен защитить детей. Да умеет он хотя бы лаять?
— Не только лаять, но и страшно рычать! — заверила его Яночка. — Видели бы вы его в арабской каменоломне! Ласковый пёсик, ничего себе! Так рычал, такие рыки издавал, что эхо шло по горам! А как оскалил зубы, казалось, их у него сто штук, не меньше! Арабы врассыпную! А вы говорите — не сможет нас защитить! Арабская каменоломня чрезвычайно заинтересовала молодого учёного, и дети обещали ему обо всем рассказать, но в другой раз. Сейчас им с актуальными делами бы разобраться…
И Павлик опять вернулся к беседе с пани Наховской.
— А ты поняла, что же выяснилось, в конце концов, с Пшеворским? — спросил он сестру. Девочка напомнила брату:
— В блокноте, помнишь? На листочке, который мы нашли в комоде. M«ohq»mn «Пшев.» в скобках. Рядом с телефоном Баранского.
— А, вспомнил!
— А когда она так страшно испугалась, я сразу догадалась, что это Пшеворский и тоже занимался марками.
— Кто такой этот Пшеворский? — полюбопытствовал пан Доминик. Девочка ответила:
— В том-то и дело, не знаем! Известно лишь, что тоже связан с марками, или скупает их, или продаёт.
— Или крадёт, — добавил Павлик.
— Или у него украли. Возможностей много. Но теперь я уверена — марки где-то здесь. Или в квартире пани Спайеровой, или у пани Наховской. И у неё они их хотят отобрать путём шантажа. Надо что-то придумать…
Задумчиво подпершись рукой и глядя в окно, Яночка произнесла:
— Жаль, что от пани Наховской мы никакой помощи не получим. Чтоб этому придурку, её сыну, лопнуть на месте! Все из-за него.
Пан Левандовский, которому дети так безоглядно доверились, принял близко к сердцу их проблемы. С волнением выслушав их рассуждения, предположения и выводы, он, помолчав, решился:
— Ладно, так и быть. Скажу вам правду. Знаю я этого сына…
* * *
Брелочек в виде лошадиной головы привёл Збиню в жуткий восторг. Когда же его заверили, что он один такой на свете, у коллекционера и вовсе глаза и зубы разгорелись. А запросили за это сокровище всего ничего: информацию о контактах Зютека с Очкариком. Збиня поднапрягся.
Зютек знал Збиню как облупленного. Знал, что кроме брелочков его больше ничто на свете не интересует, и позволял себе иногда расслабиться в его обществе, поболтать о том о сём. И хотя работодатели много раз твердили парню, что рот раскрывается только для жратвы, а не для болтовни, уж он-то, Зютек, лучше знал, когда нельзя и словечка пикнуть, а когда и можно себе немного позволить. Например, второму их приятелю, Роману, или Ромеку, как его все звали, ни за что бы даже намёком не упомянул о своих делах. Другое дело этот свихнувшийся на брелочках Збиня. А при Ромеке — рот на замок. Ромек воображал себя чуть ли не журналистом, страшно любил собирать разную актуальную информацию и ещё больше любил её опубликовывать. Пока, правда, только в школьной стенной газете, но хвалился, что раз его заметку даже напечатали в столичной прессе. Правда, не уточнил где. Ясно, с Ромеком надо ухо держать востро. А вот Збиня…
Сам по себе Збиня был человеком честным и порядочным, несмотря на своё хобби. Если бы Зютек ясно и недвусмысленно поделился с ним своими секретами и неприятностями последних дней, если бы сказал чёрным по белому, что это секреты, о которых никому нельзя говорить, Збиня оказался бы в очень сложном положении. Секретов не выдают, а друзей не предают, это и ежу ясно. К счастью, Зютек ни о каких секретах и не упоминал, никаких страшных тайн не выдавал и не требовал заверений, что дружок будет нем как могила. Зютек просто жаловался на свою собачью жизнь и на некоторых сопляков, которые эту жизнь делают и вовсе уж невыносимой, жаловался на проблемы и неприятности, но жаловался как-то так, абстрактно, надо же хоть перед кем-то облегчить душу. Вот он и облегчал перед Збиней, не требуя ни сочувствия, ни клятвы верности. Да и жаловался туманно, намёками, а когда Збиня по своей наивности не понимал и пытался что-то уточнить, Зютек словно и не слышал его вопросов.
Возможно, Збиня бы и оставил свою безнадёжную затею, уж очень непросто было общаться с приятелем, но лошадиная голова стояла перед внутренним взором коллекционера и не позволяла ему отступиться.
— Очкарик в принципе марками не занимается, — как можно небрежнее выдал информацию Збиня, стараясь не показать распиравшей его гордости. — Стакнулись они с Зютеком на Саской Кемпе случайно, там кто-то помер, ну и каждый туда по своему делу заявился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80