И за сим, наконец, последовало, собственно, дело, в своё время и в своём месте.
Как же после столь правильного образа действий могло свершиться происшедшее событие? Оно свершилось вследствие крушения духа. И тут Меркурий Авдеевич должен был выступить в качестве восстановителя утерянного равновесия и направить стопы дочери на путь истины.
Так основательно вооружённый, Меркурий Авдеевич направился к дочери для объяснения. Его удивило, что нашёл он Лизу опять у того окна, за которым она стояла в день свадьбы, и почти в той же позе. Он усмотрел в этом плохой знак.
— Продолжаешь упрямствовать? — спросил он, подойдя к Лизе.
— В чем?
— В том, что, как ранее, глядишь в запретном направлении.
Он показал головой за окно. Лиза не ответила.
— Манкируешь своим долгом в пользу бессмысленного сонного мечтания?
Лиза тихо улыбнулась и сказала необыкновенно ровным голосом, как будто мучившие её поиски давно были утолены:
— Ах, не трудись, папа. Ты хочешь убедить, что надо вернуться к мужу? Это решено. Сегодня я возвращаюсь.
Слова её застали Меркурия Авдеевича врасплох. Он подготовил себя к такому высокому барьеру, что разбег впустую точно свалил его с ног.
Он отвернулся и зажал ладонями лицо, чтобы подавить волнение. Потом, остро глянув из-под приподнятых мохнатых бровей, потерявших грозность, он поднял руку — погладить дочь по голове.
Когда, прикоснувшись к её лбу, он быстро перекрестил его, она легко удержала его за руку.
— Я тебя хочу просить за несчастных Парабукиных, которым ты отказываешь в углу: оставь их, они — с детьми.
Меркурий Авдеевич, слегка посопев, усмехнулся:
— В большом господь наделил тебя разумом, а в малом оставил тебе глупость. Нашла о ком пещись. Пусть живут, коли ты просишь. Что я — бессердечный, что ли? Да ты послушай меня: не мешайся в их житьё. Они люди простые, не поймут. А галах этот — непокорный строптивец. Жалость ему — яд.
Он махнул рукой и обнял дочь:
— Да пусть. Пусть живут…
Решение Лизы сняло с его сердца камень, да и весь дом сразу ожил, точно от ниспосланного мира. Стали ждать, когда явится за женой Виктор Семёнович, и странно засуетились, готовясь его принять, как если бы надо было загладить всех устыдивший проступок.
Лиза побежала сказать Парабукиным о новости. Все в том же пуховом платке, накинутом на голову, и в старом узковатом гимназическом платье, она спешила по избитым кирпичным тротуарам, припоминая знакомые дома, заборы, рытвинки перед воротами, скамейки у палисадников и только наполовину веря, что земля может нести её так готовно.
У самой ночлежки она увидела Аночку, которая в два прыжка соскочила с каменного крыльца, размахивая пустой бутылкой на коротенькой верёвочке. Лиза крикнула ей вслед. Она остановилась и секунду помешкала, но, узнав Лизу, подбежала к ней.
— Вы опять как прежняя, — сказала она, охватывая медленными своими глазами Лизино платье и дивясь своему открытию.
— Мама твоя дома?
— Мама ушла в Пешку. А папа лежит, хворает. А мне мама велела сбегать в лавочку за постным маслом.
Она махнула бутылкой и тут же, ещё раз оглядев Лизу и потом — себя, оттянула низко опущенный лацкан старого жакета и похвастала:
— Это я — в мамином. Он мне только маненько широк, да? Она мне его переделает.
— Я хотела к вам зайти, — сказала Лиза, — но теперь не надо, раз я тебя увидела. Передай маме, что вы все можете жить по-прежнему.
— Можем жить?
— Ну да.
— Это как?
— А как вы раньше жили.
— Когда раньше?
— Скажи маме, что вас никто не тронет и чтобы вы оставались тут, на квартире. Поняла?
— Поняла. А папе можно?
— Всей вашей семье. Поняла? И тебе, и твоему братику.
— Нет, нет! Сказать маме — я поняла. А папе сказать можно?
— Ах ты, девочка, ну, само собой!
Чуть-чуть присев и поставив одну ногу на ступеньку крыльца, Аночка проворно спросила:
— Тогда можно — я ему сейчас скажу, а?
— Конечно, можно, беги. Прощай!
Словно пружиной, подбросило Аночку с земли, — она вспрыгнула на крыльцо и стремглав понеслась вверх по лестнице, в ночлежку.
Лиза постояла в нерешительности. Ей хотелось заставить себя вернуться домой тем же путём, которым она шла. Но, пожав плечами, она сказала вслух: не все ль равно. Все равно она придёт домой, где бы ни шла, всё равно сегодня возвратится к мужу, — все решено окончательно, и ничего не изменится оттого, что она мимоходом пристальнее взглянет на дом, влёкший — казалось ей — только как прошлое, не больше.
Она обогнула угол и стала подниматься по взвозу. Чем ближе подходила она к школе, тем медленнее делались её шаги, — не потому, что трудно было идти, нет, — ей хотелось как можно дольше проходить мимо каменной ограды, мимо низких, забранных решётками окон. Она почти приостанавливалась временами и даже дотронулась до стены здания, — приложила ладонь к холодной шершавой извёстке. Новое, доселе никогда не испытанное внутреннее безмолвие насторожило её чувства, и у неё не было ни горечи, ни обиды, что все вокруг отвечало словно безразличным молчанием.
Дойдя до калитки, она собралась заглянуть во двор, и в эту минуту до неё донёсся настигающий топот прытких ног: Аночка догоняла её со всей юркой лёгкостью детского бега.
— Вы ушли, — выкрикнула она, подлетев и с разбегу остановившись.
Она шумно дышала, лицо её сияло удовольствием, но огромные влажные глаза выдавали растерянность и перепуг.
— Вы ушли, — повторила она, перехватывая пустую бутылку то одной, то другой рукой. — А я забыла сказать — спасибо!
— Что ты! Я же видела, что ты меня благодаришь, — улыбнулась Лиза. — Охота была бежать! Это, наверно, тебя отец послал?
— Я сама. Я подумала, когда мама придёт, она меня сейчас и спросит: ты сказала — спасибо? Я и побежала бегом. Вы не сердитесь?
— Нет, нет, все хорошо, — сказала Лиза, вздохнув и положив руку на плечо Аночке, — все хорошо.
Она заглянула в приотворённую калитку. Двор был пуст, дверь извековской квартиры — заперта.
— Ты давно видала Веру Никандровну?
— Она больше тут не живёт, — весело ответила Аночка, — она теперь в другом училище, далеко-далеко! Вот когда мы ходили к вам, мы были у неё, я сама видела, как она перевозилась на ломовом.
Лиза отступила, прислонившись спиной к верее ворот.
— Далеко? Ты знаешь где?
— Нет. Я спрошу у мамы, она скажет.
Лиза подождала немного.
— А про Кирилла ты не слыхала?
— Нет. Хотите, узнаю? Сбегаю к Вере Никандровне, а потом приду к вам и все расскажу. Хотите?
— Хочу, хочу! — быстро подхватила Лиза, взяв Аночку за руки и горячо притягивая её к себе. — Сбегай узнай, хорошо? Хороша?
— Я, как только мама пустит, так и сбегаю.
— Хорошо, как хорошо, — бормотала Лиза, увлекая за собой Аночку и вдруг останавливаясь: — Что же я тебя тащу? Тебе нужно в лавочку, ступай, ступай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Как же после столь правильного образа действий могло свершиться происшедшее событие? Оно свершилось вследствие крушения духа. И тут Меркурий Авдеевич должен был выступить в качестве восстановителя утерянного равновесия и направить стопы дочери на путь истины.
Так основательно вооружённый, Меркурий Авдеевич направился к дочери для объяснения. Его удивило, что нашёл он Лизу опять у того окна, за которым она стояла в день свадьбы, и почти в той же позе. Он усмотрел в этом плохой знак.
— Продолжаешь упрямствовать? — спросил он, подойдя к Лизе.
— В чем?
— В том, что, как ранее, глядишь в запретном направлении.
Он показал головой за окно. Лиза не ответила.
— Манкируешь своим долгом в пользу бессмысленного сонного мечтания?
Лиза тихо улыбнулась и сказала необыкновенно ровным голосом, как будто мучившие её поиски давно были утолены:
— Ах, не трудись, папа. Ты хочешь убедить, что надо вернуться к мужу? Это решено. Сегодня я возвращаюсь.
Слова её застали Меркурия Авдеевича врасплох. Он подготовил себя к такому высокому барьеру, что разбег впустую точно свалил его с ног.
Он отвернулся и зажал ладонями лицо, чтобы подавить волнение. Потом, остро глянув из-под приподнятых мохнатых бровей, потерявших грозность, он поднял руку — погладить дочь по голове.
Когда, прикоснувшись к её лбу, он быстро перекрестил его, она легко удержала его за руку.
— Я тебя хочу просить за несчастных Парабукиных, которым ты отказываешь в углу: оставь их, они — с детьми.
Меркурий Авдеевич, слегка посопев, усмехнулся:
— В большом господь наделил тебя разумом, а в малом оставил тебе глупость. Нашла о ком пещись. Пусть живут, коли ты просишь. Что я — бессердечный, что ли? Да ты послушай меня: не мешайся в их житьё. Они люди простые, не поймут. А галах этот — непокорный строптивец. Жалость ему — яд.
Он махнул рукой и обнял дочь:
— Да пусть. Пусть живут…
Решение Лизы сняло с его сердца камень, да и весь дом сразу ожил, точно от ниспосланного мира. Стали ждать, когда явится за женой Виктор Семёнович, и странно засуетились, готовясь его принять, как если бы надо было загладить всех устыдивший проступок.
Лиза побежала сказать Парабукиным о новости. Все в том же пуховом платке, накинутом на голову, и в старом узковатом гимназическом платье, она спешила по избитым кирпичным тротуарам, припоминая знакомые дома, заборы, рытвинки перед воротами, скамейки у палисадников и только наполовину веря, что земля может нести её так готовно.
У самой ночлежки она увидела Аночку, которая в два прыжка соскочила с каменного крыльца, размахивая пустой бутылкой на коротенькой верёвочке. Лиза крикнула ей вслед. Она остановилась и секунду помешкала, но, узнав Лизу, подбежала к ней.
— Вы опять как прежняя, — сказала она, охватывая медленными своими глазами Лизино платье и дивясь своему открытию.
— Мама твоя дома?
— Мама ушла в Пешку. А папа лежит, хворает. А мне мама велела сбегать в лавочку за постным маслом.
Она махнула бутылкой и тут же, ещё раз оглядев Лизу и потом — себя, оттянула низко опущенный лацкан старого жакета и похвастала:
— Это я — в мамином. Он мне только маненько широк, да? Она мне его переделает.
— Я хотела к вам зайти, — сказала Лиза, — но теперь не надо, раз я тебя увидела. Передай маме, что вы все можете жить по-прежнему.
— Можем жить?
— Ну да.
— Это как?
— А как вы раньше жили.
— Когда раньше?
— Скажи маме, что вас никто не тронет и чтобы вы оставались тут, на квартире. Поняла?
— Поняла. А папе можно?
— Всей вашей семье. Поняла? И тебе, и твоему братику.
— Нет, нет! Сказать маме — я поняла. А папе сказать можно?
— Ах ты, девочка, ну, само собой!
Чуть-чуть присев и поставив одну ногу на ступеньку крыльца, Аночка проворно спросила:
— Тогда можно — я ему сейчас скажу, а?
— Конечно, можно, беги. Прощай!
Словно пружиной, подбросило Аночку с земли, — она вспрыгнула на крыльцо и стремглав понеслась вверх по лестнице, в ночлежку.
Лиза постояла в нерешительности. Ей хотелось заставить себя вернуться домой тем же путём, которым она шла. Но, пожав плечами, она сказала вслух: не все ль равно. Все равно она придёт домой, где бы ни шла, всё равно сегодня возвратится к мужу, — все решено окончательно, и ничего не изменится оттого, что она мимоходом пристальнее взглянет на дом, влёкший — казалось ей — только как прошлое, не больше.
Она обогнула угол и стала подниматься по взвозу. Чем ближе подходила она к школе, тем медленнее делались её шаги, — не потому, что трудно было идти, нет, — ей хотелось как можно дольше проходить мимо каменной ограды, мимо низких, забранных решётками окон. Она почти приостанавливалась временами и даже дотронулась до стены здания, — приложила ладонь к холодной шершавой извёстке. Новое, доселе никогда не испытанное внутреннее безмолвие насторожило её чувства, и у неё не было ни горечи, ни обиды, что все вокруг отвечало словно безразличным молчанием.
Дойдя до калитки, она собралась заглянуть во двор, и в эту минуту до неё донёсся настигающий топот прытких ног: Аночка догоняла её со всей юркой лёгкостью детского бега.
— Вы ушли, — выкрикнула она, подлетев и с разбегу остановившись.
Она шумно дышала, лицо её сияло удовольствием, но огромные влажные глаза выдавали растерянность и перепуг.
— Вы ушли, — повторила она, перехватывая пустую бутылку то одной, то другой рукой. — А я забыла сказать — спасибо!
— Что ты! Я же видела, что ты меня благодаришь, — улыбнулась Лиза. — Охота была бежать! Это, наверно, тебя отец послал?
— Я сама. Я подумала, когда мама придёт, она меня сейчас и спросит: ты сказала — спасибо? Я и побежала бегом. Вы не сердитесь?
— Нет, нет, все хорошо, — сказала Лиза, вздохнув и положив руку на плечо Аночке, — все хорошо.
Она заглянула в приотворённую калитку. Двор был пуст, дверь извековской квартиры — заперта.
— Ты давно видала Веру Никандровну?
— Она больше тут не живёт, — весело ответила Аночка, — она теперь в другом училище, далеко-далеко! Вот когда мы ходили к вам, мы были у неё, я сама видела, как она перевозилась на ломовом.
Лиза отступила, прислонившись спиной к верее ворот.
— Далеко? Ты знаешь где?
— Нет. Я спрошу у мамы, она скажет.
Лиза подождала немного.
— А про Кирилла ты не слыхала?
— Нет. Хотите, узнаю? Сбегаю к Вере Никандровне, а потом приду к вам и все расскажу. Хотите?
— Хочу, хочу! — быстро подхватила Лиза, взяв Аночку за руки и горячо притягивая её к себе. — Сбегай узнай, хорошо? Хороша?
— Я, как только мама пустит, так и сбегаю.
— Хорошо, как хорошо, — бормотала Лиза, увлекая за собой Аночку и вдруг останавливаясь: — Что же я тебя тащу? Тебе нужно в лавочку, ступай, ступай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102