С тех пор как взяли Кирилла, она постоянно ждала какого-то внезапного, страшного или радостного прихода, который должен был бы положить конец изнурительной тоске и принести полную перемену в судьбе. Иногда ей казалось безразличным, будет ли это поворот к ещё худшему несчастью, чем то, которое она несла, или — к облегчению и покою. Но ожидание было режущим, воспалённым, оно подрывало силы, и терпеть его становилось все труднее.
Стук в окно ночью, в маленьком, все ещё чужом, затерянном на пустыре флигельке, испугал Веру Никандровну. Она укуталась в шаль, но не вышла и не зажгла света, а, подойдя к стене, стала дожидаться повторения стука. Было ветрено, и в пазах домика распевали тонкие флейты. Паровик, взвизгнув, толкнул поезд пустых гулких вагонов. Состав был длинный, и куда-то далеко-далеко помчалось, затихая, тревожное: держи-держи-держи-держи! Потом стук в окно повторился. Он был упрямее, но в ударах его заключалось что-то не вполне уверенное, деликатное. Вера Никандровна решилась выйти в сени. Там было шумнее — флейты перебирали свои лады смело и бойко. Вера Никандровна притаилась и ждала. Тогда отчётливо раздались три шага: кто-то перешёл от окна к двери, и тут же дверь заныла под ударами кулака.
— Кто это? — поперхнувшись, спросила она.
— Извекова, учительница, здесь проживает? — расслышала она негромкий мужской голос.
— А кто это? — повторила она, все ещё чувствуя стеснение в горле.
— Да вы не сомневайтесь, не обижу, — отозвался голос с таким радушным спокойствием, что у неё отлегло от сердца, и она немного овладела собой.
— А что вам надо?
— Писулечку передать насчёт одного дельца.
— Вы скажите — от кого писулечка и что за дельце.
— Это нам неизвестно, — ответил голос тише и, помешкав, добавил вопросительно: — Но коли вы самая Извекова, то, может, дельце касается до сынка вашего?
У неё вырвалось громко:
— Сейчас я зажгу лампу.
Но вместо того чтобы идти в комнату за лампой, она со всей силой обеих рук ударила снизу по крючку и отворила дверь.
Едва заметно отделяясь от кромешного мрака, в сени ступил человек, показавшийся ей необыкновенной вышины. Принагнув голову, он сделал шаг, оглядываясь и будто примеривая себя к тесноте.
— Где письмо? Давайте! — потребовала Вера Никандровна шёпотом, точно перепугавшись шума, который наделала крючком, и уж забыв свой только что пережитый испуг перед пришельцем.
— Огонёк вздуть придётся, — сказал он, — сумка-то у меня глубока, не нащупаю.
— Да вы не обманываете?
— Теперь чего обманывать: двери-то настежь.
Он говорил с насмешкой, но так ласково, что она, не видя ни его лица, ни глаз, ни того — держал ли он что-нибудь или руки его были пусты, — по одной речи его поняла, что это — старик, и доверилась ему. Очень долго она искала ощупью спички — на шестке, в печурках, в ящике кухонного стола. Тогда, терпеливо подождав, гость похлопал себя по бокам, шаря коробок, и, найдя, спросил:
— Где у вас будет лампочка-то?
В разгорающемся свете Вера Никандровна увидела худое, неплотно обтянутое морщинистой кожей лицо с белой бородкой клинышком и прищуренными глазами. Подпоясанная ремешком суконная куртка, облачавшая старика, поблёскивала въевшимися в материю чёрными пятнами машинного масла и, видно, была жестка, как лубок. Он снял такой же масленый картузик, положив его на табуретку, и прислонился к косяку, доставая седой головой притолоку.
— Значит, вы самая Извекова и будете?
— А как вы думаете? Пустила бы я вас, если бы была ещё кем?
— Я к тому — может, с вами кто проживает?
— Нет, я одна!
— Так. Значит, Вера Никандровна?
— Да уж не шутите ли вы?..
— Дело ночное. Шутить не с руки. Для убеждённости спрашиваю.
— Ну, да, да! Я — та самая Вера Никандровна, мать Кирилла, — если вы ищете мать Кирилла Извекова. От него у вас письмо, да? Ну, давайте же, давайте, — почти приказывала она, протягивая руки и приступая к старику.
Шаль сползла с неё одним концом до пола, открыв ночную, в прошивках кофточку, на которой лежала кое-как заплетённая тёмная косица.
Старик понимающе вздёрнул и опустил брови, переложил картузик с табуретки на стол, присел и сказал с дедовской хитрецой:
— От кого писуля — сами почитаете. Мы её, раз-два, достанем из сумочки.
Держась за края табуретки, он вытянул одну ногу, подпёр задник пыльного сапога подошвой другой ноги, спихнул головку, взял её, нагнувшись, в руки и медленно стянул с ноги голенище. Потом он вытащил из сапога стельку и слегка отряхнул её, качая головой, видимо недовольный её поношенным видом. Потом опять сунул руку в сапог и начал что-то выковыривать из носка.
— Ах, как вы долго копаетесь! — не вытерпела Вера Никандровна.
— Не иначе так, — мирно согласился старик. — Подальше положишь — поближе возьмёшь.
Наконец он вынул согнутую в скобку, по форме носка, закатанную бумажку и подал её Извековой.
Она раскатала бумажку, припустила огня в лампе и стоя начала разбирать мелко, но старательно выведенные буковки письма.
«Уважаемая Вера Никандровна. Пишет вам друг вашего сына. Я, правда, старше Кирилла, но зовёт он меня товарищем, и я его так же. Пишу для того, чтобы вас утешить в вашем беспокойстве за него. Потому что дело для него закончилось не очень плохо, наоборот, гораздо легче, чем могли ожидать. Вам, может быть, уже известно, а если неизвестно, то скоро узнаете, что Кирилл получил ссылку на три года в Олонецкую губернию. Места не очень тяжёлые, хотя северные. Там он будет не один. Там народ есть порядочный, и ему помогут. Я вам могу обещать, что на первых порах Кирилла поддержат с довольствием и в отношении квартиры. Деньгами тоже. Деньги туда можно будет посылать, когда адрес будет точно известен. Он вам и сам напишет. Литература найдётся, так что время для него не пропадёт. Там есть образованные люди, в смысле науки он не отстанет, а пойдёт вперёд. Вера Никандровна, хочу сказать вам ещё, что Кириллу дано знать, что вы здоровы. Наверняка не могу обещать, но, может, подвернётся случай послать ему письмо. Поэтому вы приготовьте, только небольшое. И ещё скажу, что вы в своём сыне можете не сомневаться. Он молодой по годам, а иному старшему годится в пример. Срок быстро пройдёт, и Кирилл станет вам опорой, какой вы, может, не ожидали. Не жалейте, что он наложил на плечи ваши испытание, а ему испытание пойдёт на пользу, как крепкому человеку. Скажу в заключение, что он замахнулся на большую жизнь и тоже никогда не пожалеет, потому что замахнулся по силам. Будьте здоровы. Приготовьте письмо. А это писание, как прочитаете, уничтожьте без следа».
Вера Никандровна подобрала шаль, закуталась, обернулась к старику. Он обулся и держал картузик на коленях. Пристальный, будто покровительственный, тонкий взор его выражал удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102