Скомпонованный с помощью машины, этот текст получился полупрозрачным, «источником радости», «выполненным по последнему слову дизайна», «ориентированным на потребителя», «эргономичным», довольно ценным и к тому же обреченным на трагически короткую жизнь.
Тем не менее взаимоотношения с этим устройством у меня сложились самые серьезные. Я много часов провожу в его обществе и с его помощью зарабатываю себе на жизнь. Он, конечно же, не может искренне и пламенно отвечать на мои чувства. Но у него есть собственное имя. Он требователен, темпераментен и совершенно не прощает пренебрежения. Я вынужден баловать и холить его гораздо больше, чем собственную кошку.
Да, вот еще что: так как он подключен к Сети, он – машина для общения. Мы с женой можем похвастаться браком, благополучно пережившим не одно поколение компьютеров. Она вовсе не «компьютерная вдова»: мы оба постоянно занимаемся «вебсерфингом» и посылаем друг другу трогательные заботливые сообщения через Интернет, хотя мы вместе с «четой» наших компьютеров проживаем в одном доме.
Модерн когда-то породил множество лоснящихся округлых произведений искусства, сделанных вручную. Ни одна вещь прежде не казалась столь необычно волнообразной. Но стиль модерн был альтернативной культурой, порожденной сильнейшим чувством протеста против массового производства индустриального общества. Его фанатики придавали своим изделиям такой вид, чтобы они выгодно отличались от примитивной, квадратной, неуклюжей продукции первых заводов и фабрик.
Волнообразные вазы и «растекающиеся» зеркальные рамы предназначались для тех, кто носил диадемы и шляпы со страусиными перьями. Блобджекты стали их законными наследниками. Более того, они решили отомстить за судьбу своих предков. Блобджекты почти столь же волнообразны, гибки и истеричны, как и самые экстравагантные произведения модерна. Однако они вовсе не восстают против индустриализации – это покорители нового постиндустриального пространства. Они выживают, убивают и хоронят продукцию массового производства XX века. Они теснейшим образом связаны с ведущими отраслями нового столетия – компьютерами и информационными сетями.
Преуспевающая буржуазная интеллигенция информационной эпохи имеет много общего с богатыми покровителями «Искусств и ремесел». Ее представители не одеваются к обеду, как эдвардианцы [23], они не держат лакеев и не пользуются полными сервизами из фамильного серебра. Но они по-своему столь же экстравагантны: готовы тратить уйму денег, заботы и времени на «орудия». Печатая это, я вижу перед собой массу орудий труда. Мой iMac – орудие, мои электронные часы – орудие, мои сандалии Teva – орудия, мой мяч для боулинга Kensington – орудие, равно как и мой музыкальный центр, моя настольная лампа и мой эргономичный офисный стул. Блобджекты любят маскироваться под орудия. Но начинают по-настоящему процветать, лишь когда становятся орудием и источником развлечения одновременно.
В эпоху короля Эдуарда показателями социального статуса были запряженные лошадьми экипажи и высокие ботинки. Эквиваленты нашей эпохи – спортивные машины, этакие бодрые шикарные военные вездеходы. И кроссовки, превосходный спортивный инвентарь, в качестве повседневной обуви для работы. Наша экипировка, когда мы собираемся выпить чашечку капуччино, по своим характеристикам вполне подошла бы команде альпийских спасателей.
Есть две существенные причины, по которым современные вещи страдают от гиперфункциональности. Во-первых, в эпоху чипов функциональность стала очень доступной и дешевой. Во-вторых, – и это более важно, – чрезмерная функциональность сулит нам и окружающим нас людям пылкие обещания, которые нам очень хочется услышать от своих орудий труда, игрушек и бытовых приборов.
Предметы, созданные представителями «Искусств и ремесел», с полной определенностью заявляли своим владельцам: мы искренние, верные и преданные – именно в этом и состоит наша ценность. А приспособление, обладающее громадным набором дополнительных функций, утверждает совершенно иное: мои технические возможности неограниченны и беспредельны.
У произведений художников-прикладников из «Искусств и ремесел» и блобджектов XXI века есть много общего. Они предназначены для элиты и ни в грош не ставят «потребителя». В их глазах «потребители» – безликая масса лишенных вкуса жертв массового производства, пассивных трутней с извращенными представлениями, которые долго вдалбливали им рынок и недобросовестная реклама. «Потребители» покупают самый дешевый товар, больше всего раскрученный рекламными агентами.
Блобджекты изготавливаются не для «потребителей». Их делают для думающих участников технократической схватки за богатство – для конечных пользователей. «Конечный пользователь» не считает себя «потребителем». Он не будет тянуться к проволочным яслям за жвачкой, чтобы получить очередную порцию кайфа. Он глубоко погружен в систему, эксплуатирует ее и приспосабливается к ней. «Конечные пользователи» – это думающий, привередливый правящий класс постиндустриального общества.
Когда-то существовало «общество потребителей», одетых в униформу из серого сукна, но его время ушло. Прошло полвека, общество потребителей изменилось, и процесс продолжается.
Этот раздел социологии всегда казался абстрактным и далеким от действительности – подобно оценке поцелуя как «куртуазного поведения». Давайте попробуем расставить все по своим местам. Укажем те случаи, где особенности физического строения человеческого тела влияют на развитие технологий.
Мы можем очень отчетливо указать на все различия, воспользовавшись прямотой критики Рескина, которой подверглись важнейшие области дизайна. Позвольте показать, как два очень похожих аппарата отражают два совершенно разных уровня развития общества. Мы на некоторое время отвлечемся для критического анализа двух телефонов: аппарата Bell Генри Дрейфуса (1950) и мобильного телефона фирмы Motorola StarTAC 1999 года.
Генри Дрейфус (1904–1972) был подлинным титаном американского века потребления. Его настольный телефон Bell, модель 500, стал иконой дизайнеров – промышленные дизайнеры до сих пор говорят о нем с придыханием. Шедевр единства формы и содержания, он остался незамеченным на фоне монументальных достижений Генри Форда. Он по-прежнему прекрасно смотрится, честно возвышаясь на своем квадратном, тяжеловесном постаменте, с трубкой, удобными кнопками и закрученным проводом. Этот телефон прост, целен, самодостаточен и честен. В модели 500 по-прежнему узнают «телефон» – в каком-то смысле она и есть настоящий телефон, и этот образ едва ли будет вытеснен другим. Их было произведено более девяноста миллионов экземпляров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73