Скорее ее язык будет больше похож на язык современных деловых журналов: обнаружение тенденций, сильные страсти, большие деньги, скрещенные пальцы. Это будет очень забавное образование. Громадные пласты его будут моментально устаревать и отменяться, сбивая всех с толку. А ученики продемонстрируют потрясающую готовность не учить уроки.
Академической сфере при подобных обстоятельствах не удастся сохранить традиции западной модели, существовавшие на протяжении девяти веков. Она станет похожа на индустриальные исследовательские институты – все разумно, мобильно, но жестко сфокусировано на продукции и прибыли. Исчезнут штатные должности, и лишь немногим резервуарам абстрактного знания удастся укрыться от напора рынка. Классические дисциплины, вероятно, изменятся, подстроившись под практику бизнеса, причем новые академические дисциплины могут «позаимствовать» достижения старых. Физика элементарных частиц (старомодная и относящаяся к холодной войне) может быть востребована нанотехнологией (очень соблазнительной и бурно развивающейся). Направления исследований будут с головокружительной скоростью перемещаться из одной области в другую, оставляя без работы любого профессора, который окажется слишком старомодным, чтобы держаться на плаву: биология, объединившись с кибернетикой, превратится в биоинформатику. Таксономия [9], когда из нее выбросят естественную историю, породит новейшие генетические исследования.
К сожалению, эта выдуманная картина совершенно не научна. Рисовать ее таким образом – значит ходить по воде. Без устоявшихся канонов культурной классики не будет места для воздвижения прочного интеллектуального фундамента. Исчезнет серьезная наука, будут лишь случайные блестящие открытия. Неизбежны серьезные потери. Откровенно говоря, реализация подобного проекта приведет к интеллектуальному кризису. Это вызовет «панику канонов».
Паника канонов – явление, без сомнения, новое, в первую очередь для Америки. Здание американской интеллектуальной жизни всегда страдало от очевидного дисбаланса. Американцы всегда подозревали себя в нездоровом увлечении деньгами и престижными автомобилями при пренебрежении вечными истинами и ценностями культуры.
В 1837 году Ральф Уолдо Эмерсон произнес свою знаменитую речь под названием «Американский ученый». Выступая с этим манифестом, он рассчитывал навести хоть какое-то подобие порядка в американской интеллектуальной жизни, придать ей форму, содержание, обеспечить ее преемственность и направить ее развитие. Эта благородная деятельность отличает ученых от шарлатанов. Ученый стремится к пониманию проблемы. Он не просто бродит среди интеллектуального пейзажа, подбирая все любопытное и собирая вырезки из газет. Ученый призван организовать, систематизировать и схематизировать знание. Наука делает знание доступным, позволяя передавать его ученикам.
Эмерсон понял, что для американцев пришло время перестать блуждать в потемках невежества и обрести власть над разумом. «Возможно, уже пришло время… когда дремлющий интеллект этого континента выглянет из-под своих железных век и удивит мир чем-то большим, нежели демонстрацией механических чудес». К 1837 году американцы уже прославились по всему миру своим умением изобретать и экспортировать чудеса техники. Эмерсон посмел надеяться на большее. А кто должен был выполнить эту задачу, освободить Америку от оков зацикленного на технике мышления и повести ее народ к вершинам разума? «Американский ученый»!
«Ученый вначале впитывает в себя окружающий мир; затем размышляет, систематизируя его в своем разуме, а затем выражает словами». Здесь Эмерсон требует от нас видеть высший смысл в суете жизни. «Он пропустил через себя жизнь; он исторг из себя истину». Вот это да! Можно представить, какой энтузиазм охватил собравшихся на митинг членов «Фи-Бета-Каппа» [10], когда Эмерсон воодушевленно проповедовал со своей деревянной кафедры. «Он пропустил через себя мимолетные события и исторг из себя бессмертные идеи».
Не просто корыстная борьба ради выживания – перед нами открывается целая философская панорама. «Он пропустил через себя деяния; он исторг из себя поэзию». Америка всегда славилась деловой активностью: если бы она воплощалась в поэзии, повсюду стояли бы штабели книг километровой высоты.
Ральф Уолдо Эмерсон благодаря своему героическому труду создал канон для американского ученого. Он назвал его трансцендентализмом. Это эклектическая, многоязычная мешанина из философии Нового времени: здесь и Гегель, и «Бхагавадгита», и Вергилий, и Гомер, и Томас Карлейль [11], дополненные философией успеха и советами о том, как усовершенствовать механическую мышеловку. Философия из собранных со всего мира кусков, поражающая разрозненностью и несовместимостью идей. Но зато по-настоящему американская.
Эмерсон был невероятным оптимистом. Ему даже не приходило в голову усомниться, прав ли он в ожидании столь радужных перспектив, – скорее всего, он просто не мог думать по-другому. Кажется, что он просто не представлял себе истинного положения вещей. Эмерсон гордился своим оптимизмом накануне Гражданской войны, ставшей, бесспорно, самым страшным катаклизмом в истории Соединенных Штатов. Но ужасы, смутно вырисовывавшиеся на горизонте будущего, не испортили ему настроения. Страх перед последствиями никогда не заставлял его падать духом. Эта особенность национального характера сохранилась до наших дней без изменений. Накануне обвала доткомов [12] индекс NASDAQ [13] взлетел на головокружительную высоту, и нью-йоркскую товарную биржу заполнили многочисленные Эмерсоны. Миллионы людей радостно платили за акции софтверных компаний значительно больше, чем они стоили, – так оптимизм Эмерсона проявляется в современных условиях.
Совсем не по-американски – знать, как добиться связного логического мышления. Американцев, когда они ударяются в воспоминания, редко понимают даже собственные дети. Но оставаться оптимистами вопреки всему, чему нас учит история, – типично по-американски.
В частности, это очень по-американски сказочно разбогатеть, занимаясь тем, о чем прежде никто и не слышал, на что не надо брать разрешения у властей. В индустрии, где можно быть необразованным, неквалифицированным и не иметь лицензии, потому что она просто не существовала прежде. В индустрии, которая не только недавно появилась на свет, но и может в любой момент лопнуть как мыльный пузырь.
Во времена Ральфа Уолдо Эмерсона были железнодорожные и телеграфные сети. В наше время – информационные сети. Но это революция ничуть не меньшего масштаба: она так же подрывает наши прежние представления о мире, как и индустриальная революция во времена Эмерсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73