Ему наложили лубки, дали работу по силам калеке — выпрямлять на камне молотком погнувшиеся гвозди. И тут, от тревоги за отца или же от тяжести труда — не все ль равно — у матери начались преждевременные роды. И весть о женщине ударила в полубезумных мужчин и обезумила полностью. Телесные лишения подхлестнули плотскую нужду; притеснения — одно горше другого разожгли в оголодалых людях гигантский, бредовый пожар преступления.
Отец услышал вопль: «Женщина!»— и понял. Он побежал, лубки слетели, со своей сломанной ногой он пополз вверх по скальному скату — к полотну будущей дороги.
Когда дополз, небо уже чернело скорбью, и люди расходились, чтобы затаиться и забыть, что они способны на такое. Отец нашел ее на куче сланца. У нее и глаз уже не осталось зрячих, но рот шевелился еще, и она сказала ему, что делать. Ногтями своими добыл меня отец из растерзанного тела матери. Под вечер она умерла там на куче.
Адам слушал, тяжело дыша. Ли продолжал мерно и певуче:
— И прежде чем возненавидеть их, знайте вот что. Всегда кончал заверением отец, что никогда еще так не заботились о ребенке, как заботились обо мне. Весь лагерь стал мне матерью. В этом есть красота — грозная красота. А теперь спокойной вам ночи. Больше уж не могу говорить.
3
Адам выдвигал ящики, искал на полках, открывал коробки — и, перерыв весь дом, вынужден был позвать Ли.
— Где у меня тут перо и чернила? — спросил он.
— У вас их нет, — сказал Ли. — Вы уже много лет ни слова не писали. Хотите, я принесу свои.
Он пошел к себе в комнату, принес широкую бутылочку чернил, ручку с пером «рондо», стопку почтовой бумаги, конверт, положил все это на стол.
— Как ты догадался, что письмо буду писать? — спросил Адам.
— Вы хотите писать брату, так ведь?
— Так.
— Трудное это будет дело — после такого долгого молчания.
И действительно. Адам грыз ручку, чесал ею в затылке, морщился, хмурился. Напишет несколько фраз — и скомкает листок, и начинает заново.
— Ли, если я съезжу на восток, ты останешься с детьми на это время?
— Ехать проще, чем писать, — сказал Ли. — Конечно, останусь.
— Нет. Я напишу.
— Вы пригласите брата приехать.
— А это мысль. Как я сам не додумался… — Вот и будет повод для письма, исчезнет неловкость. После этого письмо написалось довольно легко. Адам перечел, почеркал немного, переписал начисто. Еще раз медленно прочел, вложил в конверт.
«Дорогой брат Карл, — начиналось письмо. — Эта весточка тебя удивит после стольких лет. Много раз я хотел писать, да все откладывал — сам знаешь, как оно бывает.
Как ты там у себя? Надеюсь, здоров? У тебя, может, пятеро, а то уже и десятеро деток. Xa-xa! У меня двое сыновей, двойняшки. А мать не с нами. Сельская жизнь оказалась не по ней. Живет в городе неподалеку, вижусь с ней иногда.
У меня отличное ранчо, но, к моему стыду, я его запустил. Теперь, может, займусь. Намерения-то у меня всегда хорошие. Но я похварывал эти годы. Теперь выздоровел.
Как тебе живется-можется? Хотелось бы повидаться. Приезжай ко мне в гости. Край здешний хорош. Может, даже приглядишь себе тут место, поселишься. Холодных зим у нас не бывает. А это важно для нашего брата, старичья. Ха-ха!
Подумай-ка об этом, напиши мне, Карл. Поездка тебя развлечет. Хочется повидаться с тобой. Расскажу много такого, о чем в письме не напишешь.
Откликнись, Карл, сообщи, что нового на родине. Должно быть, немало всякого произошло. Стареешь, и то один приятель умирает, то другой. Так уж, видно, мир устроен. Не мешкай же, напиши, приедешь ли. Твой брат Адам «.
Он посидел с письмом в руке, видя мысленно перед собой темное лицо брата, шрам на лбу. В карих глазах недобрый ярый блеск — и вот дернулись губы, оскалился слепо крушащий зверь… Адам тряхнул головой, прогоняя видение. Попытался вспомнить Карла улыбающимся, вспомнить лоб без шрама — но не смог четко представить ни то, ни другое. Схватив перо, приписал:
«P. S. Карл, во мне никогда не было к тебе ненависти — несмотря ни на что. Ты мой брат, и я всегда тебя любил».
Адам сложил письмо вчетверо, с силой пригладил ногтем складки. Заклеил конверт, пристукнув кулаком.
— Ли! — крикнул он. — Эй, Ли!
Китаец заглянул в дверь.
— Ли, сколько дней идет письмо на Восток — на самки дальний, в Коннектикут?
— Не знаю, — сказал Ли. — Недели две, наверно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1
Отправив это первое за десять с лишним лет письмо брату, Адам стал с нетерпением ждать ответа. Ему казалось, письмо послано уже давно. Оно еще до Сан-Франциско не добралось, а он уже громко недоумевал, обращаясь к Ли:
— Странно, что Карл молчит. Может, обижен, что я не писал. Но ведь и он не писал. Правда, он и не знал, куда писать… А может, он переехал.
— Дайте письму дойти. Дней-то прошло немного, — откликался Ли из кухни.
«А приедет Карл сюда? — спрашивал себя Адам. И буду ли я ему тут рад?» Теперь, послав письмо, Адам даже побаивался того, что Карл примет приглашение. Адаму не сиделось, не молчалось — как неугомонному ребенку. Он не давал покоя близнецам, без конца расспрашивал их о школе.
— Ну, чему вы сегодня выучились?
— Да ничему.
— Как так ничему? Учили же что-то? Читали же что-нибудь?
— Читали, отец.
— Что именно?
— Басню про кузнечика и муравьиху.
— Басня интересная.
— В той книжке есть еще интересное — как орел унес ребенка.
— Помню такое. А чем там кончилось, забыл.
— Мы еще не проходили. Только картинки смотрели.
Мальчикам тошны были эти неуклюжие попытки Адама по-отцовски приглядеть за их учением, сблизиться с сыновьями. Во время одной из таких бесед Кейл взял у отца карманный нож, надеясь, что Адам забудет и ножик останется у него. Но тут ивы по-весеннему набухли соком и стало легко снимать кору с веточки цельной трубкой. Адам, вспомнив про нож, принялся учить сыновей, как делать свистки, — а Ли еще три года назад научил их. Вдобавок ко всему Адам забыл, где и как делать в коре прорез. Свистки отказывались свистеть.
Как-то в полдень приехал Уилл Гамильтон в новеньком форде, ревущем и подскакивающем на ухабах. Уилл знай давил на газ, и двигатель зря надрывался на нижней передаче, и откидной высокий верх автомобиля трясся, как судно в бурю. Медный радиатор и престолитовый бак, укрепленный сбоку на подножке, надраенно блестели, слепя глаз.
Уилл дернул рычаг тормоза, резко выключил мотор и откинулся на кожаном сиденье. Машину тряхнуло выхлопами, ибо мотор был перегрет.
— Вот и ваш автомобиль! — воскликнул Уилл с напускным воодушевлением. Он ненавидел форды лютой ненавистью, но именно на фордах богател день ото дня.
Адам и Ли нагнулись над распахнутым капотом, и Уилл, отпыхиваясь по-толстяцки, стал объяснять им работу механизма, в котором мало смыслил сам.
Ныне трудно и вообразить, до чего непросто было тогда научиться запуску, вождению и уходу за машиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Отец услышал вопль: «Женщина!»— и понял. Он побежал, лубки слетели, со своей сломанной ногой он пополз вверх по скальному скату — к полотну будущей дороги.
Когда дополз, небо уже чернело скорбью, и люди расходились, чтобы затаиться и забыть, что они способны на такое. Отец нашел ее на куче сланца. У нее и глаз уже не осталось зрячих, но рот шевелился еще, и она сказала ему, что делать. Ногтями своими добыл меня отец из растерзанного тела матери. Под вечер она умерла там на куче.
Адам слушал, тяжело дыша. Ли продолжал мерно и певуче:
— И прежде чем возненавидеть их, знайте вот что. Всегда кончал заверением отец, что никогда еще так не заботились о ребенке, как заботились обо мне. Весь лагерь стал мне матерью. В этом есть красота — грозная красота. А теперь спокойной вам ночи. Больше уж не могу говорить.
3
Адам выдвигал ящики, искал на полках, открывал коробки — и, перерыв весь дом, вынужден был позвать Ли.
— Где у меня тут перо и чернила? — спросил он.
— У вас их нет, — сказал Ли. — Вы уже много лет ни слова не писали. Хотите, я принесу свои.
Он пошел к себе в комнату, принес широкую бутылочку чернил, ручку с пером «рондо», стопку почтовой бумаги, конверт, положил все это на стол.
— Как ты догадался, что письмо буду писать? — спросил Адам.
— Вы хотите писать брату, так ведь?
— Так.
— Трудное это будет дело — после такого долгого молчания.
И действительно. Адам грыз ручку, чесал ею в затылке, морщился, хмурился. Напишет несколько фраз — и скомкает листок, и начинает заново.
— Ли, если я съезжу на восток, ты останешься с детьми на это время?
— Ехать проще, чем писать, — сказал Ли. — Конечно, останусь.
— Нет. Я напишу.
— Вы пригласите брата приехать.
— А это мысль. Как я сам не додумался… — Вот и будет повод для письма, исчезнет неловкость. После этого письмо написалось довольно легко. Адам перечел, почеркал немного, переписал начисто. Еще раз медленно прочел, вложил в конверт.
«Дорогой брат Карл, — начиналось письмо. — Эта весточка тебя удивит после стольких лет. Много раз я хотел писать, да все откладывал — сам знаешь, как оно бывает.
Как ты там у себя? Надеюсь, здоров? У тебя, может, пятеро, а то уже и десятеро деток. Xa-xa! У меня двое сыновей, двойняшки. А мать не с нами. Сельская жизнь оказалась не по ней. Живет в городе неподалеку, вижусь с ней иногда.
У меня отличное ранчо, но, к моему стыду, я его запустил. Теперь, может, займусь. Намерения-то у меня всегда хорошие. Но я похварывал эти годы. Теперь выздоровел.
Как тебе живется-можется? Хотелось бы повидаться. Приезжай ко мне в гости. Край здешний хорош. Может, даже приглядишь себе тут место, поселишься. Холодных зим у нас не бывает. А это важно для нашего брата, старичья. Ха-ха!
Подумай-ка об этом, напиши мне, Карл. Поездка тебя развлечет. Хочется повидаться с тобой. Расскажу много такого, о чем в письме не напишешь.
Откликнись, Карл, сообщи, что нового на родине. Должно быть, немало всякого произошло. Стареешь, и то один приятель умирает, то другой. Так уж, видно, мир устроен. Не мешкай же, напиши, приедешь ли. Твой брат Адам «.
Он посидел с письмом в руке, видя мысленно перед собой темное лицо брата, шрам на лбу. В карих глазах недобрый ярый блеск — и вот дернулись губы, оскалился слепо крушащий зверь… Адам тряхнул головой, прогоняя видение. Попытался вспомнить Карла улыбающимся, вспомнить лоб без шрама — но не смог четко представить ни то, ни другое. Схватив перо, приписал:
«P. S. Карл, во мне никогда не было к тебе ненависти — несмотря ни на что. Ты мой брат, и я всегда тебя любил».
Адам сложил письмо вчетверо, с силой пригладил ногтем складки. Заклеил конверт, пристукнув кулаком.
— Ли! — крикнул он. — Эй, Ли!
Китаец заглянул в дверь.
— Ли, сколько дней идет письмо на Восток — на самки дальний, в Коннектикут?
— Не знаю, — сказал Ли. — Недели две, наверно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1
Отправив это первое за десять с лишним лет письмо брату, Адам стал с нетерпением ждать ответа. Ему казалось, письмо послано уже давно. Оно еще до Сан-Франциско не добралось, а он уже громко недоумевал, обращаясь к Ли:
— Странно, что Карл молчит. Может, обижен, что я не писал. Но ведь и он не писал. Правда, он и не знал, куда писать… А может, он переехал.
— Дайте письму дойти. Дней-то прошло немного, — откликался Ли из кухни.
«А приедет Карл сюда? — спрашивал себя Адам. И буду ли я ему тут рад?» Теперь, послав письмо, Адам даже побаивался того, что Карл примет приглашение. Адаму не сиделось, не молчалось — как неугомонному ребенку. Он не давал покоя близнецам, без конца расспрашивал их о школе.
— Ну, чему вы сегодня выучились?
— Да ничему.
— Как так ничему? Учили же что-то? Читали же что-нибудь?
— Читали, отец.
— Что именно?
— Басню про кузнечика и муравьиху.
— Басня интересная.
— В той книжке есть еще интересное — как орел унес ребенка.
— Помню такое. А чем там кончилось, забыл.
— Мы еще не проходили. Только картинки смотрели.
Мальчикам тошны были эти неуклюжие попытки Адама по-отцовски приглядеть за их учением, сблизиться с сыновьями. Во время одной из таких бесед Кейл взял у отца карманный нож, надеясь, что Адам забудет и ножик останется у него. Но тут ивы по-весеннему набухли соком и стало легко снимать кору с веточки цельной трубкой. Адам, вспомнив про нож, принялся учить сыновей, как делать свистки, — а Ли еще три года назад научил их. Вдобавок ко всему Адам забыл, где и как делать в коре прорез. Свистки отказывались свистеть.
Как-то в полдень приехал Уилл Гамильтон в новеньком форде, ревущем и подскакивающем на ухабах. Уилл знай давил на газ, и двигатель зря надрывался на нижней передаче, и откидной высокий верх автомобиля трясся, как судно в бурю. Медный радиатор и престолитовый бак, укрепленный сбоку на подножке, надраенно блестели, слепя глаз.
Уилл дернул рычаг тормоза, резко выключил мотор и откинулся на кожаном сиденье. Машину тряхнуло выхлопами, ибо мотор был перегрет.
— Вот и ваш автомобиль! — воскликнул Уилл с напускным воодушевлением. Он ненавидел форды лютой ненавистью, но именно на фордах богател день ото дня.
Адам и Ли нагнулись над распахнутым капотом, и Уилл, отпыхиваясь по-толстяцки, стал объяснять им работу механизма, в котором мало смыслил сам.
Ныне трудно и вообразить, до чего непросто было тогда научиться запуску, вождению и уходу за машиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189