— Должен попросить у вас извинения. Меня тоже ждет работа…
Полагаю, что присутствующие поверили в это не больше, чем в случае с Мориа. Впрочем, это совершенно не важно.
— Ты отпустил машину? — осведомилась Вивиана.
— Да. Возьму такси.
— Хочешь, я тебя отвезу?
— Зачем? Стоянка прямо напротив.
Не заговорит ли она, как только я исчезну, о моем непосильном труде и ответственности? Такси я прождал под дождем минут десять — было воскресенье — и когда приехал к Луи, Иветта пила кофе, обводя тусклым взглядом почти безлюдный ресторан.
Она подвинулась, освобождая мне на банкетке место рядом с собой, и подставила мне щеку-жест, ставший таким же привычным, как поцелуи Корины.
— Обедал в городе? — безучастно осведомилась она, словно наши отношения были такими же, как между всеми.
— Перехватил кой-чего на улице Сен-Доминик.
— Твоя жена была там?
— Да.
Она не ревнует к Вивиане, не пытается ее устранить, ничего не ищет словом, довольствуется тем, что живет данной минутой.
— Что вам подать, мэтр?
Я взглянул на чашку Иветты и ответил:
— Кофе.
Она упрекнула:
— А потом спать не будешь.
Это верно: из-за кофе мне придется принять какой-нибудь барбитурат, как почти каждый вечер. Говорить мне с ней было не о чем, мы сидели бок о бок на банкетке, уставившись в пространство, словно пара стариков.
Наконец я все-таки выдавливаю:
— Устала?
Не усмотрев в моем вопросе никакого подвоха, она отвечает «нет» и в свой черед спрашивает:
— Что делал днем?
— Работал.
Я не уточняю, над чем я работал во вторую половину дня, и ей в голову не приходит, что занимался я в основном ею.
— Жена тебя ждет?
Это у нее косвенный способ узнавать мои намерения.
— Нет.
— Поехали?
Я утвердительно киваю. Мне хотелось бы ответить «нет» и уйти, но я уже давно отказался от безуспешной борьбы.
— Можно мне заказать шартрез?
— Пожалуйста, Луи, рюмку шартреза.
— А для вас ничего, господин Гобийо?
— Нет, благодарю.
По воскресеньям приходящая прислуга не бывает на улице Понтье, и я уверен, что Иветта не дала себе труда прибраться в квартире. Застелила ли она хоть постель? Маловероятно. Она пьет шартрез медленно, с долгими паузами между глотками, словно стараясь отдалить момент отъезда. Наконец вздыхает:
— Попроси счет.
Луи привык видеть нас за одним столом и знает, куда мы отправимся, выйдя от него.
— Доброй ночи, мадемуазель. Доброй ночи, мэтр.
Под дождем Иветта повисает у меня на руке, но порой все равно оступается из-за слишком высоких каблуков. Идти два шага.
Мне все-таки необходимо вернуться к нашей первой встрече у меня в кабинете в пятницу вечером почти год назад. Пока она усаживалась, робея и ломая голову, что же я решил, я позвонил жене по внутреннему телефону:
— Я у себя в кабинете, где у меня работы еще на час-другой. Поезжай обедать без меня, извинись перед префектом и знакомыми. Скажешь — это правда, — что я надеюсь поспеть к кофе.
Не глядя на посетительницу, я направился к двери, ворчливо наказав:
— Оставайтесь на месте.
Может быть, чтобы ее задеть, я даже добавил, словно невоспитанному ребенку:
— Ничего не трогайте.
Я зашел в комнату Борденав.
— Выйдите на улицу и удостоверьтесь, что за особой, сидящей сейчас у меня в кабинете, нет слежки.
— Полицейской?
— Да. О результатах сообщите мне по телефону.
В кабинете я, заложив руки за спину, заходил взад и вперед, а Иветта следила за мной глазами.
— Гастон уже сидел?
— Не думаю. Он об этом никогда не говорил.
— Вы его хорошо знаете?
— Прилично.
— Спали с ним?
— Бывало.
— Ваша подружка Ноэми совершеннолетняя?
— Ей уже стукнуло двадцать.
— Чем занимается?
— Тем же, чем я.
— Где-нибудь раньше работала?
— Помогала матери в лавке. Та торгует овощами на улице Шмен-Вер.
— Ноэми сбежала из дому?
— Просто ушла, заявив, что с нее довольно.
— Давно?
— Два года назад.
— Мать ее не разыскивала?
— Нет. Ей плевать на дочь. Порой, когда совсем уж труба, Ноэми заходит к ней. Они ссорятся, всячески попрекают друг друга, но в конце концов мать всегда подбрасывает ей деньжат.
— Приводы у нее были?
— У Ноэми-то? Два. Может, и больше, но мне она рассказывала только о двух.
— За что?
— За приставание к мужчинам. Оба раза ее отпускали после врачебного осмотра.
— Вы тоже ему подвергались?
— Еще нет.
Зазвонил телефон. Говорила Борденав.
— Ничего не заметила, патрон.
— Благодарю. Сегодня вечером вы мне не понадобитесь.
— Мне не ждать?
— Нет.
— Тогда доброй ночи.
Мне пора уже перейти к объяснению мотивов, но сделать это очень нелегко, потому что хочется добиться абсолютной правдивости. Не нужно мне двух-трех кусков правды, которые с виду кажутся такими убедительными, а по сути лживы.
В тот вечер я не вожделел Иветту. И не испытывал к ней жалости. За свою карьеру я видел слишком много особей такой породы, и если в Иветте просматривалось нечто необычное, слегка отличавшее ее от остальных, то и в этом для меня не было ничего нового.
Не поддался ли я мелкому тщеславию, польщенный верой в меня, которой она прониклась еще до нашей встречи?
Со всей откровенностью заявляю: нет. Думаю, тут все сложнее, и человек вроде, например, Мориа тоже был бы способен к такому решению.
Почему не усмотреть в моем поступке протест и вызов? Меня вынудили зайти далеко, очень далеко по пути, который плохо сочетается с моим темпераментом и вкусами. Моя репутация установилась, и я кичливо силился соответствовать ей — ведь именно она побудила эту девчонку явиться ко мне со своим циничным предложением.
В профессиональном плане я еще никогда так не рисковал и не задавался столь трудной, чтобы не сказать несбыточной, целью.
Я поднял перчатку. Я убежден, что это правда, и вот уже год нахожу время размышлять об этом.
Меня занимала не Иветта Моде, сбившаяся с пути дочь лионского учителя и бывшей связистки, а задача, которую я внезапно пожелал решить.
Я опять сел и, попутно делая заметки, начал задавать точные вопросы.
— В ночь со среды на четверг вы вернулись к себе в гостиницу, но в прошлую ночь там не показывались. Управляющий об этом знает и сообщит в полицию.
— Мне случается самое меньшее раза два в неделю не ночевать на улице Вавен: туда запрещено приводить с собой мужчин.
— Вас спросят, где вы провели ночь.
— Я скажу.
— Где же?
— В меблирашке на улице Берри: там все заведение исключительно на этом держится.
— Вас там знают?
— Да. Мы с Ноэми часто меняли кварталы. Иногда перебирались в Сен-Жермен-де-Пре, порой отправлялись на Елисейские поля, а подчас забирались даже на Монмартр.
— Часовщик видел вас обеих?
— В лавке было темновато, да и посмотрел он на нас, как смотрят на клиенток: тут же наклонился над часами.
— Ваш конский хвост — характерная прическа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36