У него пятеро детей, которых Рибуле воспитывает в строгих правилах, и, по слухам, он принадлежит к общине братьев-мирян. Я не удивлюсь, если это действительно так, потому что он ведет почти все судебные дела Церкви и к нему обращаются богатые люди, которым хочется расторгнуть свой брак обязательно в Риме.
— С Пемалем виделся?
— Сегодня утром нет: у меня было совещание.
— Он продолжает тебя колоть?
Вопрос поставлен с целью заставить меня признаться, что мне делают уколы на Орлеанской набережной. Это становится тягостным. Мы еще не враги, но нам нечего друг другу сказать, и совместные трапезы все больше раздражают нас.
Вивиана думает лишь о том, как, воспользовавшись моей усталостью или с помощью какого угодно средства вернуть меня, то есть вынудить порвать с Иветтой, а я со своей стороны одержим желанием увидеть на ее месте Иветту.
Как смотреть друг другу в глаза при таких условиях? Я, например, убежден — мысль об этом внезапно возникла у меня за столом, — что, будь Вивиана в курсе сегодняшнего утреннего визита и знай она адрес Мазетти, она, не задумываясь, сообщила бы ему каким-нибудь способом, где живет Иветта.
Чем дольше я думаю об этом, тем больше этого боюсь. Я спрашиваю себя: не позвонил ли бы я Вивиане на месте Мазетти и не задал ли бы ей вопрос, который он столько раз повторил мне нынче утром? У нее-то он добился бы ответа!
Пора мне вновь привести себя в равновесие. Большая часть моих тревог обусловлена усталостью, и это наводит на новую мысль, которой довольно, чтобы оттеснить все остальные. Раз уж мне без конца твердят, что я должен устроить себе каникулы, почему бы не воспользоваться рождественскими праздниками и не съездить с Иветтой в горы или на Лазурный берег? Она, кстати, впервые увидит что-то, кроме Лиона и Парижа.
Как отреагирует на это Вивиана? Я предвижу неприятности. Она будет защищаться, рассуждать о том, как наврежу я себе с профессиональной точки зрения.
Вот я уже и воспрял духом от перспективы такой поездки. Выше я говорил о новом этапе. Пытался угадать, каким он будет. Да вот же он: поездка вдвоем, Точь-в-точь настоящая супружеская пара.
Слово «пара» кажется мне чудесным. Мы с Иветтой никогда еще не были парой. А теперь, по крайней мере на несколько дней, будем, и персонал отеля станет называть ев «мадам».
— Что с тобой?
— Со мной?
— Да. Ты ведь о чем-то думаешь?
— Ты, кажется, беспокоилась насчет моего здоровья?
— Ну и что?
— Ничего. Просто мне пришло в голову, что приближается Рождество и я, возможно, дам себе передышку.
— Наконец-то!
Вивиана не подозревает, в чем дело, иначе она не вздохнула бы с облегчением: «Наконец-то!»
По дороге во Дворец я должен на минутку забежать к Иветте: надо же сообщить ей великую новость. Я еще не представляю себе, как осуществить свой замысел, но знаю, что осуществлю его.
— Куда поедешь?
— Представления не имею.
— В Сюлли?
— Разумеется нет.
Не понимаю, какое ослепление побудило нас приобрести загородный дом неподалеку от Сюлли. В первый же год я нашел Орлеанский лес унылым и мрачным, а с людьми, у которых на языке только кабаны, собаки да ружья, мне всегда было противно.
— Бокка давно уже предлагает тебе даже в его отсутствие погостить в их ментонском поместье. Говорят, оно уникально.
— Я подумаю.
Вивиана забеспокоилась: я сказал «я», а не «мы» и не спросил ее мнения.
Похоже, я становлюсь безжалостен. Злюсь на себя за это и все-таки не могу удержаться. Мне весело. Больше у меня нет проблем. Мы с Иветтой уедем на каникулы играть в «мсье-мадам». Слово «мадам» взволнует ее. Это пришло мне на ум только сейчас. Здесь, в Париже, когда мы выходим в город, к ней всегда обращаются «мадемуазель». В гостинице в горах или на Ривьере будет по-другому.
— Спешишь?
— Да.
Досадно, что ждать еще три недели. Они кажутся мне вечностью, и к тому же, насколько я себя знаю, я буду опасаться разных надуманных мною самим помех. По-настоящему следовало бы уехать сегодня и сразу, так, чтобы перестать носиться с мыслями о Мазетти и о нашем с женой тошнотворном тет-а-тет. Еще немного — и я, бросив все дела и не предупредив Вивиану, возьму и уеду.
Воображаю, какой у нее будет вид, когда она получит телеграмму из Шамони или Канна!
— Утром ничего не произошло? — словно мимоходом спрашивает она.
Вот-те на! Опять догадалась, и это выводит меня из себя.
— А что могло произойти?
— Не знаю. Ты какой-то необычный.
— Какой же это я?
— Такой, словно изо всех сил пытаешься отогнать мысль о чем-то неприятном.
Я не решаюсь вспылить, потому что тронут. Вероятно, стало бы легче, если бы я сорвался, хотя бы для того, чтобы забыть о Мазетти, но у меня еще достаточно хладнокровия, чтобы предвидеть, что, сорвавшись, будет трудно взять себя в руки.
До чего я могу позволить себе дойти? У меня слишком накипело на сердце, но сегодня я еще не готов к разрыву. Нужно избежать столкновения. К тому же меня ждут во Дворце, в двух разных присутствиях.
— Ты очень наблюдательна, верно?
— Просто я начинаю тебя понимать.
— Ты в этом так уверена?
Вивиана сдержанно улыбается, как человек, никогда не сомневающийся в себе.
— Больше, чем ты думаешь, — роняет она.
Я встаю из-за стола, не дожидаясь, пока она доест десерт.
— Извини.
— Ради Бога.
У дверей я задерживаюсь. Мне тяжело вот так расставаться с ней.
— До скорого!
— Надеюсь, встретимся на коктейле у Габи?
— Рассчитываю там быть.
— Ты это обещал ее мужу.
— Сделаю все от меня зависящее.
Когда я выхожу из дома, у меня появляется желание удостовериться, нет ли поблизости Мазетти. Нет, никого не видно. Жизнь прекрасна. Я шагаю по набережной.
В воздухе кружится белая крупа, но это еще не называется снегом. Чета клошаров под мостом сортирует старую бумагу.
Я уже привык к лестнице. Она такая же или почти такая же, как на Анжуйской набережной: перила из кованого железа, вечно холодящие руку, каменные ступени до второго этажа.
Квартира находится на четвертом. У меня свой ключ. Пользоваться им удовольствие, и все-таки каждый раз я испытываю беспокойство: я не знаю, что меня ждет.
Войдя, я раскрываю рот, чтобы торжествующим голосом сообщить новость:
«Угадай, где мы с тобой проведем Рождество!»
Но появляется Жанина в черном платье, белом фартучке и вышитом чепчике, ни дать ни взять театральная субретка, и подносит палец к губам:
— Тес!
Хотя она улыбается, взгляд у меня вопросительный и встревоженный.
— Ну, что еще стряслось?
— Ничего, — шепчет она, наклоняясь ко мне. — Просто спит без задних ног С нежностью сообщницы она берет меня за руку, подводит к дверям, приоткрывает их, и я различаю в полутьме волосы Иветты на подушке, контуры ее тела под одеялом, высунувшуюся голую ногу Жанина бесшумно поправляет одеяло, возвращается, закрывает двери — Что-нибудь передать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— С Пемалем виделся?
— Сегодня утром нет: у меня было совещание.
— Он продолжает тебя колоть?
Вопрос поставлен с целью заставить меня признаться, что мне делают уколы на Орлеанской набережной. Это становится тягостным. Мы еще не враги, но нам нечего друг другу сказать, и совместные трапезы все больше раздражают нас.
Вивиана думает лишь о том, как, воспользовавшись моей усталостью или с помощью какого угодно средства вернуть меня, то есть вынудить порвать с Иветтой, а я со своей стороны одержим желанием увидеть на ее месте Иветту.
Как смотреть друг другу в глаза при таких условиях? Я, например, убежден — мысль об этом внезапно возникла у меня за столом, — что, будь Вивиана в курсе сегодняшнего утреннего визита и знай она адрес Мазетти, она, не задумываясь, сообщила бы ему каким-нибудь способом, где живет Иветта.
Чем дольше я думаю об этом, тем больше этого боюсь. Я спрашиваю себя: не позвонил ли бы я Вивиане на месте Мазетти и не задал ли бы ей вопрос, который он столько раз повторил мне нынче утром? У нее-то он добился бы ответа!
Пора мне вновь привести себя в равновесие. Большая часть моих тревог обусловлена усталостью, и это наводит на новую мысль, которой довольно, чтобы оттеснить все остальные. Раз уж мне без конца твердят, что я должен устроить себе каникулы, почему бы не воспользоваться рождественскими праздниками и не съездить с Иветтой в горы или на Лазурный берег? Она, кстати, впервые увидит что-то, кроме Лиона и Парижа.
Как отреагирует на это Вивиана? Я предвижу неприятности. Она будет защищаться, рассуждать о том, как наврежу я себе с профессиональной точки зрения.
Вот я уже и воспрял духом от перспективы такой поездки. Выше я говорил о новом этапе. Пытался угадать, каким он будет. Да вот же он: поездка вдвоем, Точь-в-точь настоящая супружеская пара.
Слово «пара» кажется мне чудесным. Мы с Иветтой никогда еще не были парой. А теперь, по крайней мере на несколько дней, будем, и персонал отеля станет называть ев «мадам».
— Что с тобой?
— Со мной?
— Да. Ты ведь о чем-то думаешь?
— Ты, кажется, беспокоилась насчет моего здоровья?
— Ну и что?
— Ничего. Просто мне пришло в голову, что приближается Рождество и я, возможно, дам себе передышку.
— Наконец-то!
Вивиана не подозревает, в чем дело, иначе она не вздохнула бы с облегчением: «Наконец-то!»
По дороге во Дворец я должен на минутку забежать к Иветте: надо же сообщить ей великую новость. Я еще не представляю себе, как осуществить свой замысел, но знаю, что осуществлю его.
— Куда поедешь?
— Представления не имею.
— В Сюлли?
— Разумеется нет.
Не понимаю, какое ослепление побудило нас приобрести загородный дом неподалеку от Сюлли. В первый же год я нашел Орлеанский лес унылым и мрачным, а с людьми, у которых на языке только кабаны, собаки да ружья, мне всегда было противно.
— Бокка давно уже предлагает тебе даже в его отсутствие погостить в их ментонском поместье. Говорят, оно уникально.
— Я подумаю.
Вивиана забеспокоилась: я сказал «я», а не «мы» и не спросил ее мнения.
Похоже, я становлюсь безжалостен. Злюсь на себя за это и все-таки не могу удержаться. Мне весело. Больше у меня нет проблем. Мы с Иветтой уедем на каникулы играть в «мсье-мадам». Слово «мадам» взволнует ее. Это пришло мне на ум только сейчас. Здесь, в Париже, когда мы выходим в город, к ней всегда обращаются «мадемуазель». В гостинице в горах или на Ривьере будет по-другому.
— Спешишь?
— Да.
Досадно, что ждать еще три недели. Они кажутся мне вечностью, и к тому же, насколько я себя знаю, я буду опасаться разных надуманных мною самим помех. По-настоящему следовало бы уехать сегодня и сразу, так, чтобы перестать носиться с мыслями о Мазетти и о нашем с женой тошнотворном тет-а-тет. Еще немного — и я, бросив все дела и не предупредив Вивиану, возьму и уеду.
Воображаю, какой у нее будет вид, когда она получит телеграмму из Шамони или Канна!
— Утром ничего не произошло? — словно мимоходом спрашивает она.
Вот-те на! Опять догадалась, и это выводит меня из себя.
— А что могло произойти?
— Не знаю. Ты какой-то необычный.
— Какой же это я?
— Такой, словно изо всех сил пытаешься отогнать мысль о чем-то неприятном.
Я не решаюсь вспылить, потому что тронут. Вероятно, стало бы легче, если бы я сорвался, хотя бы для того, чтобы забыть о Мазетти, но у меня еще достаточно хладнокровия, чтобы предвидеть, что, сорвавшись, будет трудно взять себя в руки.
До чего я могу позволить себе дойти? У меня слишком накипело на сердце, но сегодня я еще не готов к разрыву. Нужно избежать столкновения. К тому же меня ждут во Дворце, в двух разных присутствиях.
— Ты очень наблюдательна, верно?
— Просто я начинаю тебя понимать.
— Ты в этом так уверена?
Вивиана сдержанно улыбается, как человек, никогда не сомневающийся в себе.
— Больше, чем ты думаешь, — роняет она.
Я встаю из-за стола, не дожидаясь, пока она доест десерт.
— Извини.
— Ради Бога.
У дверей я задерживаюсь. Мне тяжело вот так расставаться с ней.
— До скорого!
— Надеюсь, встретимся на коктейле у Габи?
— Рассчитываю там быть.
— Ты это обещал ее мужу.
— Сделаю все от меня зависящее.
Когда я выхожу из дома, у меня появляется желание удостовериться, нет ли поблизости Мазетти. Нет, никого не видно. Жизнь прекрасна. Я шагаю по набережной.
В воздухе кружится белая крупа, но это еще не называется снегом. Чета клошаров под мостом сортирует старую бумагу.
Я уже привык к лестнице. Она такая же или почти такая же, как на Анжуйской набережной: перила из кованого железа, вечно холодящие руку, каменные ступени до второго этажа.
Квартира находится на четвертом. У меня свой ключ. Пользоваться им удовольствие, и все-таки каждый раз я испытываю беспокойство: я не знаю, что меня ждет.
Войдя, я раскрываю рот, чтобы торжествующим голосом сообщить новость:
«Угадай, где мы с тобой проведем Рождество!»
Но появляется Жанина в черном платье, белом фартучке и вышитом чепчике, ни дать ни взять театральная субретка, и подносит палец к губам:
— Тес!
Хотя она улыбается, взгляд у меня вопросительный и встревоженный.
— Ну, что еще стряслось?
— Ничего, — шепчет она, наклоняясь ко мне. — Просто спит без задних ног С нежностью сообщницы она берет меня за руку, подводит к дверям, приоткрывает их, и я различаю в полутьме волосы Иветты на подушке, контуры ее тела под одеялом, высунувшуюся голую ногу Жанина бесшумно поправляет одеяло, возвращается, закрывает двери — Что-нибудь передать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36