– Тогда вопросов нет. Просто я подумал, что люди, которыми я интересуюсь и которые так таинственно исчезли в Панаме, не могли не воспользоваться вашим указанием резиденту... Такие шифровки, вроде той, что ушла ночью, дают в экстренных случаях, когда дело горит...
Секретарь принес кофе, неслышно вышел, мягко улыбнувшись Визнеру и Макайру (воевал, был ранен, потом переброшен в Швейцарию, там проводил с Визнером самые головоломные операции).
Визнер снял трубку телефона, пояснив Макайру:
– Я хочу поставить в известность Даллеса, что та четверка, которой и он интересуется, ушла от нас в Панаме.
– Корректно ли это по отношению к мастеру? – спросил Макайр. – Все же пока что в нашем управлении он никто... Может быть, разумнее попросить санкцию адмирала на то, чтобы проинформировать нашего общего друга?
Визнер аккуратно положил трубку на рычаг:
– Вообще-то, вы правы... Такт, прежде всего такт... Хотя порядочность я бы все же вынес на первое место... Не согласны?
– Порядочность обязана быть константой человека, вы правы, Фрэнк, но я постоянно сопрягаю два этих понятия, они для меня неразделимы.
– Скажите, а я преступлю нормы порядочности, если спрошу: что вас побудило приехать сюда в четыре утра и самому шифровать телеграммы на юг и в Гамбург?
– Повторяю, Фрэнк, это все согласовано с Даллесом. Не ставьте меня в неловкое положение перед ним. Вы же помните его любимую пословицу: «секрет двоих – секрет свиньи», то есть то, что знают двое, узнает и свинья.
Визнер рассмеялся:
– Так кто из нас троих свинья, Боб?
Продолжая смеяться, он поднялся, отошел к столу, достал плоский диктофон, поманил Макайра и, кивнув на черный удлиненный ящичек, спросил:
– Знаете, что здесь?
Тот отрицательно покачал головой; глаза его сделались еще меньше и вроде как бы втянулись в череп.
– Знаете, Боб, знаете... Во всяком случае, догадываетесь... Хотите прослушать вашу беседу с сеньором Гуарази? Или вы ее помните до последнего слова?
Макайр тихо спросил:
– Вы следили за мной?
– Нет. Я не слежу за тем, кого считаю другом...
– Включите, – попросил Макайр. – Я хочу послушать.
Визнер кивнул, нажал на кнопку, загорелась красненькая лампочка индикатора; запись шла без помех; узнаваемость голосов абсолютная:
Макайр. – Я вызову наряд ФБР, Пепе. Утро ты встретишь в камере.
Гуарази. – Мне не привыкать, мистер Макайр. Вы, кстати, допустили ошибку, назвав меня по имени, это уже улика. А вот вам будет трудно привыкать к новому состоянию, если мистер Вальтер Кохлер даст свои показания про то, как вы на него работали...
Макайр. – Замолчите! Что вы несете?!
Гуарази. – Он в Гамбурге, мистер Макайр. У нас есть возможность повлиять на него в нужном направлении... Можем решить вопрос кардинально... Все зависит от вас... Если вы согласитесь выполнить мои просьбы, я гарантирую молчание мистера Кохлера. Вы же знаете, ваша карьера будет закончена, как только он заговорит. А он голодный... Ему надо есть... Он готов на все.
Макайр. – Что вам от меня надо?
Гуарази. – Охранную грамоту для Роумэна. И шифротелеграммы южноамериканским резидентурам.
Макайр. – Что?!
Гуарази. – Охранную грамоту для Пола Роумэна и шифротелеграммы... Причем фамилия его будет написана через дефис, вместе с той, которую он сейчас использует, – в интересах дела...
Макайр. – Вы сошли с ума.
Гуарази. – До свиданья, мистер Макайр, простите за поздний визит.
Макайр. – Погодите же! Сядьте. Объясните ситуацию.
Гуарази. – Мы не объясняем ситуацию. Мы обращаемся с просьбой. Вы вправе выполнить ее, можете отказать – все зависит от вас.
Визнер выключил диктофон и обернулся к Макайру; тот медленно осел на пол: лицо синюшное, глаза прикрыты набрякшими желтыми веками.
Обидно, если умер, подумал Визнер, и содрогнулся: какая безнравственность, у него же семья, в конце концов!
Обидно, если умер, повторил он, вся комбинация летит к черту, а это могла быть неплохая комбинация.
Визнер обошел стол, набрал в рот воды из графина и обрызгал лицо Макайра; веки дернулись; тогда Визнер начал похлопывать его по щекам, приговаривая:
– Давай, давай, миленький! Все будет хорошо! Открой глаза!
И Макайр открыл глаза, полные слез.
– Помочь подняться? – спросил Визнер.
Макайр оперся руками о ковер (у него же бицепсы, как у профессионального боксера, подумал Визнер, я бы на его месте свернул мне челюсть и унес запись, никаких доказательств), с трудом поднялся; фигура его сделалась за эти минуты опущенной и дряблой.
– Можете говорить? – спросил Визнер. – Или хотите уехать домой?
– Я могу говорить, – тихо ответил Макайр. – Только... Есть о чем?
– Да. У меня деловое предложение. Выпить хотите?
– Нет.
– Сейчас вам надо выпить, Боб. Совсем немного. Это приведет вас в норму. Не считайте, что все потеряно. У меня есть предложение, и оно вполне серьезно...
– Хорошо, я выпью, – еще тише ответил Макайр.
– Только не говорите, как раввин на похоронах, Боб. Возьмите себя в руки. И если я говорю, что выход есть, значит, он есть.
– Даллес в курсе всего произошедшего?
– Не знаю. Комбинирую я, а не Даллес. Я его очень люблю и ценю, но свои планы вынашиваю сам и никому их не доверяю. Даже когда Аллен станет хозяином этого предприятия, я буду продолжать вести свою линию. А если она ему почему-либо не понравится, уйду к себе на Уолл-стрит; политику могут делать люди, имеющие состояние, то есть не страшащиеся риска. Пейте. Залпом. Вот так, молодец... А теперь дышите носом, сильней, молодчина! Порозовел... Как не стыдно распускаться...
– Что теперь со мною будет, Фрэнк?
– Мистер Визнер... До тех пор, пока мы не закончим беседу, я не Фрэнк, а Визнер, мистер Визнер.
– Простите, мистер Визнер.
– Уже простил... Как голова? В порядке?
– Да.
– Тогда слушайте внимательно, Макайр. Очень внимательно. Сейчас у вас на счету сорок девять тысяч долларов, верно?
– Да.
– Вы согласны с тем, что это гроши?
– Для вас – да. Квартира у меня выплачена, я считаю, что это вполне приличные накопления.
Визнер покачал головой:
– Это гроши, Макайр. Знаете, сколько получает за роль хороший актер Голливуда?
– Сто тысяч... Так, во всяком случае, пишут в «Сошиал».
– До трехсот тысяч. Но в будущем станут платить больше... Вот я вам и предлагаю триста тысяч... Как звезде... Согласитесь, хорошие деньги... За то, что вы сыграете роль, которую вам напишут... А мы ее с вами прорепетируем...
– Какую роль?
– Интересную.
– Какую роль? – настойчиво повторил Макайр, по-прежнему тихо, так тихо, что Визнеру приходилось напрягаться, чтобы слышать его.
– Роль Макайра. С сорок второго года. С той поры, как он привез сюда агента абвера Кохлера... А в сорок пятом получил из Мюнхена задание – под страхом разоблачения – делиться информацией, представляющей оперативный интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Секретарь принес кофе, неслышно вышел, мягко улыбнувшись Визнеру и Макайру (воевал, был ранен, потом переброшен в Швейцарию, там проводил с Визнером самые головоломные операции).
Визнер снял трубку телефона, пояснив Макайру:
– Я хочу поставить в известность Даллеса, что та четверка, которой и он интересуется, ушла от нас в Панаме.
– Корректно ли это по отношению к мастеру? – спросил Макайр. – Все же пока что в нашем управлении он никто... Может быть, разумнее попросить санкцию адмирала на то, чтобы проинформировать нашего общего друга?
Визнер аккуратно положил трубку на рычаг:
– Вообще-то, вы правы... Такт, прежде всего такт... Хотя порядочность я бы все же вынес на первое место... Не согласны?
– Порядочность обязана быть константой человека, вы правы, Фрэнк, но я постоянно сопрягаю два этих понятия, они для меня неразделимы.
– Скажите, а я преступлю нормы порядочности, если спрошу: что вас побудило приехать сюда в четыре утра и самому шифровать телеграммы на юг и в Гамбург?
– Повторяю, Фрэнк, это все согласовано с Даллесом. Не ставьте меня в неловкое положение перед ним. Вы же помните его любимую пословицу: «секрет двоих – секрет свиньи», то есть то, что знают двое, узнает и свинья.
Визнер рассмеялся:
– Так кто из нас троих свинья, Боб?
Продолжая смеяться, он поднялся, отошел к столу, достал плоский диктофон, поманил Макайра и, кивнув на черный удлиненный ящичек, спросил:
– Знаете, что здесь?
Тот отрицательно покачал головой; глаза его сделались еще меньше и вроде как бы втянулись в череп.
– Знаете, Боб, знаете... Во всяком случае, догадываетесь... Хотите прослушать вашу беседу с сеньором Гуарази? Или вы ее помните до последнего слова?
Макайр тихо спросил:
– Вы следили за мной?
– Нет. Я не слежу за тем, кого считаю другом...
– Включите, – попросил Макайр. – Я хочу послушать.
Визнер кивнул, нажал на кнопку, загорелась красненькая лампочка индикатора; запись шла без помех; узнаваемость голосов абсолютная:
Макайр. – Я вызову наряд ФБР, Пепе. Утро ты встретишь в камере.
Гуарази. – Мне не привыкать, мистер Макайр. Вы, кстати, допустили ошибку, назвав меня по имени, это уже улика. А вот вам будет трудно привыкать к новому состоянию, если мистер Вальтер Кохлер даст свои показания про то, как вы на него работали...
Макайр. – Замолчите! Что вы несете?!
Гуарази. – Он в Гамбурге, мистер Макайр. У нас есть возможность повлиять на него в нужном направлении... Можем решить вопрос кардинально... Все зависит от вас... Если вы согласитесь выполнить мои просьбы, я гарантирую молчание мистера Кохлера. Вы же знаете, ваша карьера будет закончена, как только он заговорит. А он голодный... Ему надо есть... Он готов на все.
Макайр. – Что вам от меня надо?
Гуарази. – Охранную грамоту для Роумэна. И шифротелеграммы южноамериканским резидентурам.
Макайр. – Что?!
Гуарази. – Охранную грамоту для Пола Роумэна и шифротелеграммы... Причем фамилия его будет написана через дефис, вместе с той, которую он сейчас использует, – в интересах дела...
Макайр. – Вы сошли с ума.
Гуарази. – До свиданья, мистер Макайр, простите за поздний визит.
Макайр. – Погодите же! Сядьте. Объясните ситуацию.
Гуарази. – Мы не объясняем ситуацию. Мы обращаемся с просьбой. Вы вправе выполнить ее, можете отказать – все зависит от вас.
Визнер выключил диктофон и обернулся к Макайру; тот медленно осел на пол: лицо синюшное, глаза прикрыты набрякшими желтыми веками.
Обидно, если умер, подумал Визнер, и содрогнулся: какая безнравственность, у него же семья, в конце концов!
Обидно, если умер, повторил он, вся комбинация летит к черту, а это могла быть неплохая комбинация.
Визнер обошел стол, набрал в рот воды из графина и обрызгал лицо Макайра; веки дернулись; тогда Визнер начал похлопывать его по щекам, приговаривая:
– Давай, давай, миленький! Все будет хорошо! Открой глаза!
И Макайр открыл глаза, полные слез.
– Помочь подняться? – спросил Визнер.
Макайр оперся руками о ковер (у него же бицепсы, как у профессионального боксера, подумал Визнер, я бы на его месте свернул мне челюсть и унес запись, никаких доказательств), с трудом поднялся; фигура его сделалась за эти минуты опущенной и дряблой.
– Можете говорить? – спросил Визнер. – Или хотите уехать домой?
– Я могу говорить, – тихо ответил Макайр. – Только... Есть о чем?
– Да. У меня деловое предложение. Выпить хотите?
– Нет.
– Сейчас вам надо выпить, Боб. Совсем немного. Это приведет вас в норму. Не считайте, что все потеряно. У меня есть предложение, и оно вполне серьезно...
– Хорошо, я выпью, – еще тише ответил Макайр.
– Только не говорите, как раввин на похоронах, Боб. Возьмите себя в руки. И если я говорю, что выход есть, значит, он есть.
– Даллес в курсе всего произошедшего?
– Не знаю. Комбинирую я, а не Даллес. Я его очень люблю и ценю, но свои планы вынашиваю сам и никому их не доверяю. Даже когда Аллен станет хозяином этого предприятия, я буду продолжать вести свою линию. А если она ему почему-либо не понравится, уйду к себе на Уолл-стрит; политику могут делать люди, имеющие состояние, то есть не страшащиеся риска. Пейте. Залпом. Вот так, молодец... А теперь дышите носом, сильней, молодчина! Порозовел... Как не стыдно распускаться...
– Что теперь со мною будет, Фрэнк?
– Мистер Визнер... До тех пор, пока мы не закончим беседу, я не Фрэнк, а Визнер, мистер Визнер.
– Простите, мистер Визнер.
– Уже простил... Как голова? В порядке?
– Да.
– Тогда слушайте внимательно, Макайр. Очень внимательно. Сейчас у вас на счету сорок девять тысяч долларов, верно?
– Да.
– Вы согласны с тем, что это гроши?
– Для вас – да. Квартира у меня выплачена, я считаю, что это вполне приличные накопления.
Визнер покачал головой:
– Это гроши, Макайр. Знаете, сколько получает за роль хороший актер Голливуда?
– Сто тысяч... Так, во всяком случае, пишут в «Сошиал».
– До трехсот тысяч. Но в будущем станут платить больше... Вот я вам и предлагаю триста тысяч... Как звезде... Согласитесь, хорошие деньги... За то, что вы сыграете роль, которую вам напишут... А мы ее с вами прорепетируем...
– Какую роль?
– Интересную.
– Какую роль? – настойчиво повторил Макайр, по-прежнему тихо, так тихо, что Визнеру приходилось напрягаться, чтобы слышать его.
– Роль Макайра. С сорок второго года. С той поры, как он привез сюда агента абвера Кохлера... А в сорок пятом получил из Мюнхена задание – под страхом разоблачения – делиться информацией, представляющей оперативный интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158