Ростислав САМБУК
Коллекция профессора Стаха
Майор Шульга сидел в кабинете главного врача.
— Я должен ещё раз напомнить вам, — сказал он подчёркнуто официально, — что от моего разговора с раненым зависит розыск опасного преступника, а может целой банды.
Профессор только развёл руками.
— Сочувствую… сочувствую… — заговорил он быстро, — однако… Сейчас придёт Юрий Юрьевич — врач, который лечит вашего сержанта. Вероятно, он разрешит… Понимаете, Омельченко в очень тяжёлом состоянии, и любые разговоры с ним категорически запрещены.
Шульга упрямо наклонил голову.
— Он — работник милиции и хорошо знает, зачем я пришёл сюда. Уверен, что разговор не взволнует его. В конце концов всего несколько слов… Только несколько слов…
— Я все понимаю, но без Юрия Юрьевича… А вот и он.
В кабинет вошёл живой, с быстрыми глазами мужчина в белом халате. Он торопливо прошёл от двери к столу главврача, будто скользя по блестящему паркету. Полы его незастёгнутого халата развевались как крылья.
Выслушав просьбу Шульги, не колеблясь сказал:
— Можно. Ваш милиционер — счастливчик. Если бы нож прошёл на несколько миллиметров правее… — щёлкнул пальцами. — А так… Будет жить ваш старшина…
— Сержант, — уточнил Шульга.
— Возможно… возможно… Итак, вы хотите поговорить с ним? Только кратко и в моем присутствии.
Шульга бросил на него неприязненный взгляд — разговор же не личный, а служебный, и этому коротышке, очевидно, нет дела до всех инструкций, относящихся к следствию, не говоря уж о служебной тайне. Шульга вздохнул и, вместо того чтобы сказать сурово и официально, как собирался, произнёс с наигранной бодростью:
— Благодарю вас, Юрий Юрьевич. Я согласен на все.
Сержант Омельченко вымученно улыбнулся майору. Улыбка у него получилась жалкая. Он как бы извинялся за то, что лежит в больнице и отнимает время у старшего инспектора городского уголовного розыска. Хотел что-то сказать, но Юрий Юрьевич властным жестом остановил его.
— Майор будет задавать вам вопросы, — он сел возле кровати. — Отвечайте не спеша. Не напрягайтесь. — Он пощупал пульс у больного и показал Шульге на табурет. — Начинайте, майор.
Шульга склонился над сержантом. Успокаивающе сказал:
— Я не хочу утомлять вас, сержант, но надо выяснить некоторые вопросы. На вас напал один или несколько человек?
— Один… — Губы у сержанта были бледные, как у покойника. Он едва шевелил ими, и Шульге показалось, что Омельченко вот-вот потеряет сознание. Бросил тревожный взгляд на врача, но тот ободряюще кивнул головой.
— Вы видели его? Помните?
— Да… — Сержант закрыл глаза, вспоминая. — Среднего роста. Может, даже ниже меня. В тёмном костюме, длинные волосы. Голос хриплый…
— Лицо запомнили? Можете описать его?..
Сержант снова закрыл глаза.
— Нет… — покачал головой. — Не припомню… Хотя… Кажется, горбоносый, или тень падала… Темно там было… — пожаловался он. — И, кроме того, все произошло так быстро…
— Никто вас ни в чем не обвиняет, сержант, — успокоил его Шульга. — Но ведь вы понимаете, — искоса посмотрел на врача, — наша задача — обезвредить преступника. Как это случилось? После того, как старшина Вовкотруб с Рыжковым пришли в ресторан?
— Я остался… — начал сержант.
— Да… да… — кивнул майор. — Все это мы знаем. Скажите, откуда появился тот?.. Преступник… И как?..
— На дорожке… к ресторану, — прерывисто ответил сержант. — Он крикнул мне: в кустах кто-то стонет. Ну, и я… попался на удочку… Успел сделать лишь шаг налево… И все… Ничего больше не помню…
— И вы не слышали стона в кустах?
Губы сержанта задрожали, и врач сделал майору знак прекратить разговор.
— Хватит… — Юрий Юрьевич положил ладонь на лоб сержанта. — Майор благодарен вам. Да?
Шульга понял его. Встал.
— Поправляйтесь, сержант, я загляну, когда вам полегчает. А преступника мы непременно поймаем! — бодро пообещал он, хотя сам не очень верил в это. Действительно, либо преступник был достаточно опытен, либо ему просто повезло: не оставил следов. А приметы, которые запомнил сержант, не очень проясняли дело…
…Это произошло так. Около одиннадцати вечера милицейский мотоцикл остановился на одной из аллей городского парка… С него слезли старшина Вовкотруб и сержант Рыжков. Оставив возле мотоцикла сержанта Омельченко, пошли посмотреть, что делается в парковом ресторане…
Вернулись минут через двадцать. Сержанта Омельченко возле мотоцикла не было. Немного подождали его. Сержант не возвращался. Тогда, обеспокоенные, начали звать его и наконец решили осмотреть кусты. Омельченко уже истекал кровью. Хорошо, что до больницы было недалеко. Старшина Вовкотруб и Рыжков перенесли его туда на руках.
Через несколько минут у места преступления остановилась оперативная машина. Подогнали два милицейских мотоцикла, включили фары. Шульга осмотрел кусты, но ничего не нашёл: сухая земля не сохранила следов, только трава, на которую упал сержант, пропиталась кровью.
Решив ещё раз осмотреть место преступления при дневном свете, Шульга направился в больницу.
Возвращаясь в управление, Шульга всматривался в пустые улицы, провожал глазами одиноких прохожих и со стыдом думал, что преступник блуждает где-то на свободе, теперь уже вооружённый…
Майор пошевелился на сиденье, усаживаясь поудобнее. Понимал, что нападение на сержанта Омельченко случайное, не подготовленное заранее, — старшина мог и не оставить Омельченко возле мотоцикла.
Итак, случайность. Но устроил нападение смелый и опытный преступник, будто готовился к нему — сделал все чисто и почти не оставив следов… Разве что сломанная веточка. Так её мог сломать, падая, и Омельченко… То, что преступник не оставил следов и украл пистолет, очень беспокоило Шульгу.
Разговор с Омельченко дал майору не очень много, но и не так уж мало. По крайней мере, у Шульги уже был материал для первого доклада начальнику уголовного розыска: он составил список всех бывших преступников, живших теперь в городе и области, и участковые инспекторы получили задание проверить, где они были десятого мая между десятью и одиннадцатью часами вечера.
Десятого мая Балабан проснулся поздно. Увидел на столе холодную картошку и кусок вареной колбасы, поморщился: дрянь, а не завтрак. Съел только колбасу, выпил стакан холодного чаю и, взяв оставленный сестрой на буфете рубль, направился в город.
Послонялся по улицам и поднялся по крутой аллее к парку над рекой, сел на скамейку. Было страшно жалко себя. Со злостью посмотрел на девушек в коротких юбках, проходивших мимо него, громко и беззаботно смеясь. Он бросил им вслед грязное слово, но от этого не стало легче. Тоска давила, какая-то чёрная, беспросветная тоска, злоба.
Второй месяц после освобождения из колонии Алексей Балабан жил преимущественно у двоюродной сестры в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26