Следствие располагало лишь слухами, которые не могло проверить, о неизвестных стрелках, будто бы бывших городовых, сумевших скрыться в суматохе того дня. К Раскольникову по этому поводу не было у след ователя ни одного вопроса.
Трудно было решить, отвел ли он от себя обвинение в измене, грозившее смертным приговором, но по окончании допросов его содержание в одиночке изменилось. Его стали выпускать на прогулку в каменный дворик, сперва выводили отдельно от других заключенных, а вскоре и вместе со всеми.
4
В первый раз, когда его вывели отдельно от других и старший из надзирателей объявил правило - ходить по кругу, не останавливаться, руки за спину, - он обратил внимание на одно из зарешеченных окон подвального этажа. Окно было открыто, и у окна, по ту сторону решетки, стоял богатырского сложения усатый молодой человек, лицо которого и особенно бравые фельдфебельские усы показались знакомыми. День был жаркий, и усач был обнажен до пояса, обмахивался какой-то тряпкой, хлопая ею по обширной груди. Сделав круг, Раскольников ближе подошел к окну и узнал в заключенном гельсингфорсского матроса Павла Дыбенко, председателя Центробалта Центрального комитета Балтийского флота. С Дыбенко он познакомился весной, во время объезда с мандатом Кронштадтского Совета главных морских баз Балтфлота.
- Павел? - Раскольников нагнулся к окну. - Дыбенко?
- Точно! - весело отозвался усач. - А ты Раскольников? Тебя, брат, сразу не узнать. Почему не бреешь бороду?
За дни сидения в одиночке успела нарасти порядочная щетина.
- Кто еще тут сидит?
- Много наших. У тебя соседями - ребята с миноносца, который пришел в Питер по твоему вызову. Тут Измайлов, член Центробалта, Курков с "Авроры", Антонов-Овсеенко, ваш Рошаль…
- Семен?
- Он. И пулеметчики Ильинский, Казаков, фронтовик Сиверс, Хаустов… Ты сам всех скоро увидишь, раз тебя стали выпускать. Что, замучили допросами?
- Пустяки. Из руководителей кто арестован?
- В другом корпусе сидят Каменев и Луначарский…
Тут их прервали, к ним приближался надзиратель, пора было возвращаться в душную камеру.
- Мы еще повоюем, Федор! Ничего! - Дыбенко поднял вверх сложенную в кулак руку.
В тот же день вечером в глазке камеры Раскольников увидел крупный темный мерцающий глаз и услышал взволнованный голос Семена Рошаля:
- Здравствуй, Федя.
Раскольников, улыбаясь, подошел к двери:
- Здравствуй, Сеня. Вот и снова мы вместе.
- Я от Дыбенки узнал, что ты здесь.
- Как тебя арестовали?
- Я добровольно явился. После твоего ареста считал неудобным скрываться.
- И зря.
- Может быть. Как ты? Что со здоровьем?
- Ничего. Теперь ничего. А ты?
- Тоже ничего. Я тебе газеты принес.
- Здесь разрешают читать газеты?
- Да, можно покупать любые издания, - Семен просунул в форточку свернутую в трубку пачку газет.
- Ну, спасибо! Это то, что мне сейчас больше всего нужно, обрадовался Раскольников.
- Здесь и свидания разрешают. Демократия! Правда, заключенным общаться между собой можно пока в зависимости от того, как договоришься с надзирателем. Но добиваем ся, чтобы нам разрешили свободно выходить из камер. Ладно, читай газеты. Позже подойду снова, поменяю их.
Семен удалился, и Раскольников накинулся на газеты. Семен, умница, принес не только свежие газеты, но и старые, за 3-5 июля и ближайшие к тем числам дни, эти газеты особенно интересовали сейчас Раскольникова. Газеты были разных направлений, эсеро-меньшевистские, кадетские, свои большевистские, - удивительно, но большевистские выходили открыто, их не запрещали, не было лишь "Правды", разгромленной юнкерами пятого июля.
Вот когда можно было, сопоставляя то, что осело в памяти, с тем, что писали газеты, связать все события июльских дней в одну линию. Газеты много внимания уделяли его личности, как одному из главных виновников беспорядков, тут факты мешались с домыслами, вроде того что он будто бы спас от ареста Ленина, вывез его из Питера на миноносце и скрылся с ним за границей.
Свежие газеты, эсеро-меньшевистские, были заполнены статьями о новом коалиционном правительстве, полукадетском- полусоциалистическом, под председательством Керенского, и о "деле германского шпиона Ленина". Временное правительство готовило большой процесс над большевиками. Между тем большевистские газеты поражали бодростью и оптимизмом. Несмотря на продолжавшиеся аресты большевиков, в партийных кругах, писали газеты, не заметно развала или упадка духа. Партия не запрещена, действует. На свободе почти все члены ЦК (кроме Каменева). В Советах заседают большевистские фракции. На заводах и фабриках происходят митинги, на которых принимаются резолюции, требующие прекратить преследование большевиков…
Раскольников потребовал свидания с матерью. И удивительно скоро его получил. Мать пришла в сопровождении Александра, они разговаривали, разделенные двойной решеткой. Мать плакала, напуганная тяжестью предъявляемых Федору обвинений, Федор и Александр, смеясь, ее утешали: все обойдется, суд, если он состоится, едва ли будет судить Федора по новому положению, по которому восстановлена смертная казнь за государственные преступления, поскольку в момент вооруженной демонстрации она еще не была введена, - закон обратной силы не имеет. Притом до суда далеко, события развиваются быстро, и многое может измениться в ближайшее время. Но к суду надо готовиться, и было бы неплохо, если бы судебную защиту Федора взял на себя кто-то из юристов-большевиков. Решили, что мать или Александр обратятся к Троцкому с этой просьбой. Троцкий был уже большевиком, его "Межрайонная организация объединенных социал-демократов" присоединилась к партии Ленина.
5
В конце июля во время прогулки, только вышли во дворик, кто-то из вышедших следом за Раскольниковым товарищей громко сообщил:
- Троцкий в "Крестах"!
Оказалось, Троцкого привезли рано утром, поместили в их же корпусе в первой камере от входной двери. Возвращаясь с прогулки, Раскольников подошел к его камере.
- Федор Федорович! - обрадовался ему Троцкий. - Я о вас думал! Знаете ли вы, милостивый государь, что попал я сюда из-за вас? Не пугайтесь, вашей вины в этом нет никакой. На днях пришла ко мне ваша матушка, пригласила защищать вас в суде, я, разумеется, согласился. Позвонил в министерство юстиции. Оттуда ответили, что препятствий никаких, и записали мой адрес. А ночью ко мне на квартиру явилась милиция…
Голос у Троцкого был добродушный, говорил он, посмеиваясь, подтрунивая над своей незадачливостью. Но Раскольников был смущен. Говорить через запертую дверь было неудобно. Раскольников сказал, что постарается устроить более комфортное свидание.
Устроил. Вечером после ужина, когда тюрьма засыпала, надзиратель впустил его в камеру Троцкого, запер за ним дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Трудно было решить, отвел ли он от себя обвинение в измене, грозившее смертным приговором, но по окончании допросов его содержание в одиночке изменилось. Его стали выпускать на прогулку в каменный дворик, сперва выводили отдельно от других заключенных, а вскоре и вместе со всеми.
4
В первый раз, когда его вывели отдельно от других и старший из надзирателей объявил правило - ходить по кругу, не останавливаться, руки за спину, - он обратил внимание на одно из зарешеченных окон подвального этажа. Окно было открыто, и у окна, по ту сторону решетки, стоял богатырского сложения усатый молодой человек, лицо которого и особенно бравые фельдфебельские усы показались знакомыми. День был жаркий, и усач был обнажен до пояса, обмахивался какой-то тряпкой, хлопая ею по обширной груди. Сделав круг, Раскольников ближе подошел к окну и узнал в заключенном гельсингфорсского матроса Павла Дыбенко, председателя Центробалта Центрального комитета Балтийского флота. С Дыбенко он познакомился весной, во время объезда с мандатом Кронштадтского Совета главных морских баз Балтфлота.
- Павел? - Раскольников нагнулся к окну. - Дыбенко?
- Точно! - весело отозвался усач. - А ты Раскольников? Тебя, брат, сразу не узнать. Почему не бреешь бороду?
За дни сидения в одиночке успела нарасти порядочная щетина.
- Кто еще тут сидит?
- Много наших. У тебя соседями - ребята с миноносца, который пришел в Питер по твоему вызову. Тут Измайлов, член Центробалта, Курков с "Авроры", Антонов-Овсеенко, ваш Рошаль…
- Семен?
- Он. И пулеметчики Ильинский, Казаков, фронтовик Сиверс, Хаустов… Ты сам всех скоро увидишь, раз тебя стали выпускать. Что, замучили допросами?
- Пустяки. Из руководителей кто арестован?
- В другом корпусе сидят Каменев и Луначарский…
Тут их прервали, к ним приближался надзиратель, пора было возвращаться в душную камеру.
- Мы еще повоюем, Федор! Ничего! - Дыбенко поднял вверх сложенную в кулак руку.
В тот же день вечером в глазке камеры Раскольников увидел крупный темный мерцающий глаз и услышал взволнованный голос Семена Рошаля:
- Здравствуй, Федя.
Раскольников, улыбаясь, подошел к двери:
- Здравствуй, Сеня. Вот и снова мы вместе.
- Я от Дыбенки узнал, что ты здесь.
- Как тебя арестовали?
- Я добровольно явился. После твоего ареста считал неудобным скрываться.
- И зря.
- Может быть. Как ты? Что со здоровьем?
- Ничего. Теперь ничего. А ты?
- Тоже ничего. Я тебе газеты принес.
- Здесь разрешают читать газеты?
- Да, можно покупать любые издания, - Семен просунул в форточку свернутую в трубку пачку газет.
- Ну, спасибо! Это то, что мне сейчас больше всего нужно, обрадовался Раскольников.
- Здесь и свидания разрешают. Демократия! Правда, заключенным общаться между собой можно пока в зависимости от того, как договоришься с надзирателем. Но добиваем ся, чтобы нам разрешили свободно выходить из камер. Ладно, читай газеты. Позже подойду снова, поменяю их.
Семен удалился, и Раскольников накинулся на газеты. Семен, умница, принес не только свежие газеты, но и старые, за 3-5 июля и ближайшие к тем числам дни, эти газеты особенно интересовали сейчас Раскольникова. Газеты были разных направлений, эсеро-меньшевистские, кадетские, свои большевистские, - удивительно, но большевистские выходили открыто, их не запрещали, не было лишь "Правды", разгромленной юнкерами пятого июля.
Вот когда можно было, сопоставляя то, что осело в памяти, с тем, что писали газеты, связать все события июльских дней в одну линию. Газеты много внимания уделяли его личности, как одному из главных виновников беспорядков, тут факты мешались с домыслами, вроде того что он будто бы спас от ареста Ленина, вывез его из Питера на миноносце и скрылся с ним за границей.
Свежие газеты, эсеро-меньшевистские, были заполнены статьями о новом коалиционном правительстве, полукадетском- полусоциалистическом, под председательством Керенского, и о "деле германского шпиона Ленина". Временное правительство готовило большой процесс над большевиками. Между тем большевистские газеты поражали бодростью и оптимизмом. Несмотря на продолжавшиеся аресты большевиков, в партийных кругах, писали газеты, не заметно развала или упадка духа. Партия не запрещена, действует. На свободе почти все члены ЦК (кроме Каменева). В Советах заседают большевистские фракции. На заводах и фабриках происходят митинги, на которых принимаются резолюции, требующие прекратить преследование большевиков…
Раскольников потребовал свидания с матерью. И удивительно скоро его получил. Мать пришла в сопровождении Александра, они разговаривали, разделенные двойной решеткой. Мать плакала, напуганная тяжестью предъявляемых Федору обвинений, Федор и Александр, смеясь, ее утешали: все обойдется, суд, если он состоится, едва ли будет судить Федора по новому положению, по которому восстановлена смертная казнь за государственные преступления, поскольку в момент вооруженной демонстрации она еще не была введена, - закон обратной силы не имеет. Притом до суда далеко, события развиваются быстро, и многое может измениться в ближайшее время. Но к суду надо готовиться, и было бы неплохо, если бы судебную защиту Федора взял на себя кто-то из юристов-большевиков. Решили, что мать или Александр обратятся к Троцкому с этой просьбой. Троцкий был уже большевиком, его "Межрайонная организация объединенных социал-демократов" присоединилась к партии Ленина.
5
В конце июля во время прогулки, только вышли во дворик, кто-то из вышедших следом за Раскольниковым товарищей громко сообщил:
- Троцкий в "Крестах"!
Оказалось, Троцкого привезли рано утром, поместили в их же корпусе в первой камере от входной двери. Возвращаясь с прогулки, Раскольников подошел к его камере.
- Федор Федорович! - обрадовался ему Троцкий. - Я о вас думал! Знаете ли вы, милостивый государь, что попал я сюда из-за вас? Не пугайтесь, вашей вины в этом нет никакой. На днях пришла ко мне ваша матушка, пригласила защищать вас в суде, я, разумеется, согласился. Позвонил в министерство юстиции. Оттуда ответили, что препятствий никаких, и записали мой адрес. А ночью ко мне на квартиру явилась милиция…
Голос у Троцкого был добродушный, говорил он, посмеиваясь, подтрунивая над своей незадачливостью. Но Раскольников был смущен. Говорить через запертую дверь было неудобно. Раскольников сказал, что постарается устроить более комфортное свидание.
Устроил. Вечером после ужина, когда тюрьма засыпала, надзиратель впустил его в камеру Троцкого, запер за ним дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108