Кровать с резными спинками была зажата между двумя столами. На одном стояла лампа, на другом — полдюжины свечей различной длины.
Постель, конечно, не убрана. Марианна принципиально отказывалась это делать с тех пор, как они покинули пансион. В шкафу Эмма обнаружила свой черный костюм. Он висел между кожаной юбкой и майкой с надписью «Я люблю Нью-Йорк», порванной у рукава.
Эмма села на смятую постель.
Господи, как ей будет не хватать Марианны! Они делились всем: шутками, слезами, проблемами. У них не было друг от друга тайн. Кроме одной. Даже сейчас при воспоминании об этом она поежилась.
Эмма не рассказала подруге о Блэкпуле. Вообще никому. Хотя собиралась это сделать, когда Марианна вернулась домой пьяная, со счастливой уверенностью, что Блэкпул предложил ей выйти за него замуж.
— Роберт подарил мне вот это. — Она похвалилась бриллиантовым сердечком на золотой цепочке. — Чтобы я не забыла его, пока он работает в Лос-Анджелесе над новым альбомом.
— Красиво, — выдавила Эмма. — Когда он уезжает?
— Улетел сегодня вечером. Я проводила его в аэропорт и потом целых полчаса сидела на автостоянке и ревела, как девчонка. Глупо. Он вернется. — Марианна бросилась ее обнимать. — Он предложит мне выйти за него. Я знаю.
— Выйти за него? — ужаснулась Эмма, вспомнив прикосновение рук Блэкпула. — Но он ведь… как…
— Я поняла это по тому, как он прощался со мной, как смотрел на меня, когда дарил это украшение. Господи, Эмма! Чуть не пришлось умолять его взять меня с собой. Но мне хочется, чтобы он сам пригласил. Он это сделает. Я знаю.
Разумеется, Блэкпул этого не сделал.
Марианна просиживала у телефона бее вечера, после занятий неслась домой, чтобы посмотреть почту. От Блэкпула не было ни слова.
А три недели спустя прозвучали первые намеки, объясняющие его молчание. Сначала по радио. Потом телевидение показало сюжет: Блэкпул в неизменной черной коже сопровождал молодую знойную брюнетку в один из голливудских клубов. Затем в это вцепились газеты.
Первой реакцией Марианны был смех. Она попыталась связаться с Блэкпулом. На звонки он не отвечал. В «Пипл» появилась статья о нем и его новой любовнице. Марианне отвечали, что мистер Блэкпул отдыхает на Крите. Вместе с брюнеткой.
Ни до, ни после Эмма не видела подругу настолько угнетенной. Она почувствовала громадное облегчение, когда Марианна наконец вырвалась из слезливой депрессии и прокляла Блэкпула с такой искренностью, от которой у Эммы стало тепло на душе.
Затем она торжественно швырнула в окно его подарок, и Эмма понадеялась, что в это время по улице проходила какая-нибудь остроглазая старушка.
Марианна окунулась в работу, наверстывая упущенное. Художник ничего не стоит, если он не страдал.
Эмме оставалось только пожелать, чтобы и она сама так же легко все забывала. Но она всегда будет помнить слова Блэкпула. В отместку она сожгла его снимки и даже негативы.
Ее проблема в том, что она слишком хорошо все помнит. Это и проклятие, и одновременно благо, что она видит случившееся год и много лет назад так же отчетливо, как свое отражение в зеркале.
За исключением той ночи, которая является ей только в туманных сновидениях.
Забрав свои вещи, Эмма спустилась вниз. Услышав звонок, она нахмурилась. Странно, всем известно, что Марианна уехала, и она сама уже одной ногой за дверью.
Эмма нажала кнопку домофона:
— Да?
— Эмма? Это Люк.
— Люк! — обрадовалась она. — Заходи.
Эмма забежала в спальню, кинула на кровать вещи и поспешила назад, успев встретить гостя, выходящего из лифта.
— Привет. — Она крепко стиснула ему руку, немного удивленная его отстраненностью. — Не знала, что ты в городе.
Отступив, Эмма оглядела его, и ей пришлось сделать усилие, чтобы сохранить на лице улыбку. Люк выглядел ужасно: бледный, с запавшими глазами, исхудавший. Последний раз они виделись, когда он отправлялся в Майами. Новая работа, новая жизнь.
— Я вернулся пару дней назад. — Губы у Люка дрогнули, но улыбки не получилось. — Ты все хорошеешь, Эмма.
— Спасибо. — Его рука показалась ей ледяной, и она машинально погладила ее. — Проходи, садись. У меня должно быть неплохое вино.
— Бурбон есть?
Эмма снова удивилась. За все годы их знакомства Люк не пил ничего крепче «Шардоне».
— Не знаю. Посмотрю.
«Майами не пошел ему на пользу», — решила она, изучая на кухне скудные запасы. Или, возможно, причина в разрыве с Джонно. Тот Люк, которого она помнила, которого целовала на прощание полтора года назад, был великолепным, мускулистым, здоровым, настоящим образцом мужественности.
— Коньяк, — объявила Эмма. Кто-то подарил ей на Рождество бутылку «Курвуазье».
— Отлично. Спасибо.
В доме не было ни одной коньячной рюмки, поэтому она взяла бокал для вина, себе налила «Перье».
— Мне всегда здесь нравилось. — Люк указал на расписанную Марианной стену. — А где твоя подруга?
— В Париже или уже близко. Будет там учиться. Он перевел взгляд на фотографии:
— Я видел в Майами твой фотоэтюд с Барышниковым.
— Самое большое потрясение в моей жизни. Я была поражена, когда Раньян доверил это мне..
— И обложку альбома.
Люк выпил, чувствуя, как бурбон проходит по горлу.
— Подожди, то ли еще скажешь, когда увидишь новый. — Эмма говорила легко и беззаботно, но в глазах ее была тревога. — Он появится к концу следующей недели. Разумеется, музыка тоже неплохая.
— Как Джонно? — Пальцы Люка, сжимающие бокал, побелели.
— Замечательно. Кажется, его уговорили сыграть роль в «Пороках Майами»… Уверена, он свяжется с тобой, если ваши пути пересекутся.
— Да. Его нет в городе?
— Он в Лондоне. Готовится к турне. Я еду с ними.
— Ты увидишь его?
— Да, через два дня. Нас ждет уйма работы. Люк, в чем дело? Тот осторожно поставил бокал, достал из кармана простой белый конверт и протянул ей:
— Передашь ему?
— Конечно.
— Сразу, как только увидишь.
— Хорошо. — Эмма хотела положить конверт на стол, но, заметив взгляд Люка, сказала: — Я положу его в чемодан.
Когда она вернулась, Люк стоял, сжимая обеими руками пустой бокал, и вдруг покачнулся. Бокал упал на пол прежде, чем Эмма успела подхватить Люка. Ее ошеломила невесомость его тела.
— Садись, ну же, садись. Ты нездоров. — Опустившись рядом с ним, она стала гладить его по голове. — Кажется, тебя лихорадит. Позволь, я вызову врача.
— Нет, — с яростью отозвался Люк. — Я уже был у врача. У целой оравы гребаных врачей.
— Тебе нужно поесть, — твердо заявила она. — Ты выглядишь так, словно целую неделю голодал. Давай, я приготовлю…
— Эмма!
Люк схватил ее за руку. Он видел, что она все поняла, но отказывается верить. Он и сам долго отказывался верить.
— Я умираю, — легко, почти умиротворенно сказал он. — Это СПИД.
— Нет! — Ее пальцы вцепились ему в руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Постель, конечно, не убрана. Марианна принципиально отказывалась это делать с тех пор, как они покинули пансион. В шкафу Эмма обнаружила свой черный костюм. Он висел между кожаной юбкой и майкой с надписью «Я люблю Нью-Йорк», порванной у рукава.
Эмма села на смятую постель.
Господи, как ей будет не хватать Марианны! Они делились всем: шутками, слезами, проблемами. У них не было друг от друга тайн. Кроме одной. Даже сейчас при воспоминании об этом она поежилась.
Эмма не рассказала подруге о Блэкпуле. Вообще никому. Хотя собиралась это сделать, когда Марианна вернулась домой пьяная, со счастливой уверенностью, что Блэкпул предложил ей выйти за него замуж.
— Роберт подарил мне вот это. — Она похвалилась бриллиантовым сердечком на золотой цепочке. — Чтобы я не забыла его, пока он работает в Лос-Анджелесе над новым альбомом.
— Красиво, — выдавила Эмма. — Когда он уезжает?
— Улетел сегодня вечером. Я проводила его в аэропорт и потом целых полчаса сидела на автостоянке и ревела, как девчонка. Глупо. Он вернется. — Марианна бросилась ее обнимать. — Он предложит мне выйти за него. Я знаю.
— Выйти за него? — ужаснулась Эмма, вспомнив прикосновение рук Блэкпула. — Но он ведь… как…
— Я поняла это по тому, как он прощался со мной, как смотрел на меня, когда дарил это украшение. Господи, Эмма! Чуть не пришлось умолять его взять меня с собой. Но мне хочется, чтобы он сам пригласил. Он это сделает. Я знаю.
Разумеется, Блэкпул этого не сделал.
Марианна просиживала у телефона бее вечера, после занятий неслась домой, чтобы посмотреть почту. От Блэкпула не было ни слова.
А три недели спустя прозвучали первые намеки, объясняющие его молчание. Сначала по радио. Потом телевидение показало сюжет: Блэкпул в неизменной черной коже сопровождал молодую знойную брюнетку в один из голливудских клубов. Затем в это вцепились газеты.
Первой реакцией Марианны был смех. Она попыталась связаться с Блэкпулом. На звонки он не отвечал. В «Пипл» появилась статья о нем и его новой любовнице. Марианне отвечали, что мистер Блэкпул отдыхает на Крите. Вместе с брюнеткой.
Ни до, ни после Эмма не видела подругу настолько угнетенной. Она почувствовала громадное облегчение, когда Марианна наконец вырвалась из слезливой депрессии и прокляла Блэкпула с такой искренностью, от которой у Эммы стало тепло на душе.
Затем она торжественно швырнула в окно его подарок, и Эмма понадеялась, что в это время по улице проходила какая-нибудь остроглазая старушка.
Марианна окунулась в работу, наверстывая упущенное. Художник ничего не стоит, если он не страдал.
Эмме оставалось только пожелать, чтобы и она сама так же легко все забывала. Но она всегда будет помнить слова Блэкпула. В отместку она сожгла его снимки и даже негативы.
Ее проблема в том, что она слишком хорошо все помнит. Это и проклятие, и одновременно благо, что она видит случившееся год и много лет назад так же отчетливо, как свое отражение в зеркале.
За исключением той ночи, которая является ей только в туманных сновидениях.
Забрав свои вещи, Эмма спустилась вниз. Услышав звонок, она нахмурилась. Странно, всем известно, что Марианна уехала, и она сама уже одной ногой за дверью.
Эмма нажала кнопку домофона:
— Да?
— Эмма? Это Люк.
— Люк! — обрадовалась она. — Заходи.
Эмма забежала в спальню, кинула на кровать вещи и поспешила назад, успев встретить гостя, выходящего из лифта.
— Привет. — Она крепко стиснула ему руку, немного удивленная его отстраненностью. — Не знала, что ты в городе.
Отступив, Эмма оглядела его, и ей пришлось сделать усилие, чтобы сохранить на лице улыбку. Люк выглядел ужасно: бледный, с запавшими глазами, исхудавший. Последний раз они виделись, когда он отправлялся в Майами. Новая работа, новая жизнь.
— Я вернулся пару дней назад. — Губы у Люка дрогнули, но улыбки не получилось. — Ты все хорошеешь, Эмма.
— Спасибо. — Его рука показалась ей ледяной, и она машинально погладила ее. — Проходи, садись. У меня должно быть неплохое вино.
— Бурбон есть?
Эмма снова удивилась. За все годы их знакомства Люк не пил ничего крепче «Шардоне».
— Не знаю. Посмотрю.
«Майами не пошел ему на пользу», — решила она, изучая на кухне скудные запасы. Или, возможно, причина в разрыве с Джонно. Тот Люк, которого она помнила, которого целовала на прощание полтора года назад, был великолепным, мускулистым, здоровым, настоящим образцом мужественности.
— Коньяк, — объявила Эмма. Кто-то подарил ей на Рождество бутылку «Курвуазье».
— Отлично. Спасибо.
В доме не было ни одной коньячной рюмки, поэтому она взяла бокал для вина, себе налила «Перье».
— Мне всегда здесь нравилось. — Люк указал на расписанную Марианной стену. — А где твоя подруга?
— В Париже или уже близко. Будет там учиться. Он перевел взгляд на фотографии:
— Я видел в Майами твой фотоэтюд с Барышниковым.
— Самое большое потрясение в моей жизни. Я была поражена, когда Раньян доверил это мне..
— И обложку альбома.
Люк выпил, чувствуя, как бурбон проходит по горлу.
— Подожди, то ли еще скажешь, когда увидишь новый. — Эмма говорила легко и беззаботно, но в глазах ее была тревога. — Он появится к концу следующей недели. Разумеется, музыка тоже неплохая.
— Как Джонно? — Пальцы Люка, сжимающие бокал, побелели.
— Замечательно. Кажется, его уговорили сыграть роль в «Пороках Майами»… Уверена, он свяжется с тобой, если ваши пути пересекутся.
— Да. Его нет в городе?
— Он в Лондоне. Готовится к турне. Я еду с ними.
— Ты увидишь его?
— Да, через два дня. Нас ждет уйма работы. Люк, в чем дело? Тот осторожно поставил бокал, достал из кармана простой белый конверт и протянул ей:
— Передашь ему?
— Конечно.
— Сразу, как только увидишь.
— Хорошо. — Эмма хотела положить конверт на стол, но, заметив взгляд Люка, сказала: — Я положу его в чемодан.
Когда она вернулась, Люк стоял, сжимая обеими руками пустой бокал, и вдруг покачнулся. Бокал упал на пол прежде, чем Эмма успела подхватить Люка. Ее ошеломила невесомость его тела.
— Садись, ну же, садись. Ты нездоров. — Опустившись рядом с ним, она стала гладить его по голове. — Кажется, тебя лихорадит. Позволь, я вызову врача.
— Нет, — с яростью отозвался Люк. — Я уже был у врача. У целой оравы гребаных врачей.
— Тебе нужно поесть, — твердо заявила она. — Ты выглядишь так, словно целую неделю голодал. Давай, я приготовлю…
— Эмма!
Люк схватил ее за руку. Он видел, что она все поняла, но отказывается верить. Он и сам долго отказывался верить.
— Я умираю, — легко, почти умиротворенно сказал он. — Это СПИД.
— Нет! — Ее пальцы вцепились ему в руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118