Минуту назад ты была готова забыть о ней.
Эмма покачала головой и, когда Блэкпул осторожно шагнул вперед, выставила перед собой ножницы:
— Убирайся. Не подходи больше ни ко мне, ни к Марианне. Если я скажу ей…
— Ты ничего ей не скажешь, — улыбнулся он, скрывая бешенство. — Иначе потеряешь подругу. Она любит меня и поверит тому, что скажу я. Только подумай: ты хотела соблазнить возлюбленного лучшей подруги.
— Ублюдок и лжец!
— Совершенно верно, милочка. А ты фригидная извращенка. — Немного успокоившись, он приложился к недопитой бутылке пива. — И я еще собирался оказать тебе услугу! Твои
проблемы, дорогая, излечит только хорошее траханье. — Продолжая улыбаться, Блэкпул взял в руку свой член. — Поверь, я трахаюсь очень хорошо. Спроси у подруги.
— Убирайся.
— Но ты и понятия об этом не имеешь, да? Милая девочка-католичка, какие греховные фантазии мучают тебя, когда ты слышишь, чем мы с Марианной занимаемся наверху? Особы вроде тебя любят насильников, чтобы можно было изображать невинность и в то же время требовать еще.
Стиснув зубы, Эмма демонстративно посмотрела на руку Блэкпула, продолжающую поглаживать его плоть.
— Пожалуй, я воспользуюсь случаем и отрежу тебе яйца. Она с удовлетворением заметила, как он побледнел от ярости и, совершенно очевидно, от страха.
— Сука, — произнес он, отступая.
— Лучше быть сукой, чем евнухом, — спокойно ответила Эмма, хотя боялась, что ножницы вывалятся из ее онемевших рук.
Услышав, как открылись двери лифта, оба вздрогнули.
— Эмма! Ты дома?
— Да, любимая. Она показывает мне фотографии. — Ухмыльнувшись, Блэкпул вышел, и тут же раздался его бархатный голос: — Я ждал тебя.
Воцарившееся молчание свидетельствовало о том, что Марианну целуют. Потом, запыхавшись, она сказала:
— Давай посмотрим фотографии.
— Зачем смотреть на фотографии, когда перед тобой оригинал? — возразил Блэкпул.
— Роберт… — Протест Марианны утонул в приглушенном стоне. — Но ведь Эмма…
— Она занята. А я весь день не мог дождаться, пока ты попадешь мне в руки. Когда они поднялись по лестнице, Эмма тихо прикрыла дверь фотолаборатории. Она не желала ничего слышать. Не желала ничего представлять. Добравшись на дрожащих ногах до стула, она упала на него и выпустила из рук ножницы.
«Он прикасался ко мне», — с омерзением думала Эмма. Господи, какое-то мгновение ей даже хотелось, чтобы он продолжил, не оставив ей выбора. Именно в этом Блэкпул и обвинил ее. Эмма ненавидела его за это. И ненавидела себя.
Стоящий рядом телефон успел трижды прозвонить, прежде чем она нашла в себе силы поднять трубку.
— Да.
— Эмма… это ты?
— Да.
— Это Майкл. Майкл Кессельринг.
Она безучастно уставилась на снимки, висящие над столом.
— Да, Майкл.
— Я… у тебя все в порядке? Ничего не случилось?
— Нет, а что со мной должно случиться?
— Ну, твой голос… Наверное, ты читала газеты?..
— Видела кое-что.
Майкл вздохнул. Заготовленная заранее фраза напрочь вылетела у него из головы.
— Я хотел позвонить и все объяснить..!
— Зачем? Меня совершенно не касается, что ты делаешь и с кем. — Сквозь пережитый страх прорвался гнев. — Почему я должна волноваться о том, с кем ты спариваешься? Не вижу причин. А ты?
— Да. Нет, черт побери, Эмма, я не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное представление.
Она задрожала, но ошибочно приняла свое горе за злость.
— Не собираешься ли ты сказать мне, что не спал с ней?
— Нет, не собираюсь.
— Тогда нам больше нечего обсуждать.
— Эмма! Черт, все случилось помимо моей воли. Я хочу поговорить с тобой, но не по этому проклятому телефону. Надеюсь поменять дежурство и прилететь на пару дней.
— Я не стану встречаться с тобой.
— Пожалуйста, Эмма!
— Нет смысла, Майкл. Ты волен быть с тем, с кем пожелаешь. Если хочешь, прими мое благословение. А я собираюсь оставить все это в прошлом, и встреча с тобой не входит в мои планы. Понимаешь?
— Да. — Наступило долгое молчание. — Кажется, понимаю. Всего хорошего, Эмма.
— Спасибо, Майкл. До свидания.
Она снова заплакала. «Реакция», — сказала она себе. Запоздалая реакция на жуткую сцену с Блэкпулом. А Майклу она желает всего хорошего, правда. Черт побери его и всех мужчин.
Эмма заперла дверь, включила радио на полную громкость и, сев на пол, зарыдала.
Глава 25
Нью-Йорк, 1986 год
Квартира выглядела так, словно по ней пронесся ураган. Повсюду валялись газеты, журналы. На полу лежали две ярко-красные сумки, одна босоножка того же цвета и пластинки. Выбрав одну, Эмма поставила ее на проигрыватель и с улыбкой вспомнила, что Марианна слушала Арету Франклин, когда неистово собирала вещи. Неужели они расстались почти на год?
Эмма подняла с пола шелковую блузку и красную шляпу. Марианна не смогла отказаться от возможности учиться в Париже, в Школе изящных искусств. Эмма радовалась за подругу, хотя ей было очень грустно стоять одной в опустевшей квартире.
С улицы доносился шум транспорта, студентка консерватории, жившая по соседству, разучивала арию из «Женитьбы Фигаро». Глупо, наверное, быть одинокой в Нью-Йорке, но Эмма чувствовала себя именно так.
К счастью, это ненадолго, ей тоже пора собираться. Через два дня она будет в Лондоне и отправится в турне вместе с «Опустошением». На этот раз в качестве официального фотографа. «Причем добилась признания собственным трудом», — подумала Эмма, втаскивая на кровать первый чемодан. Отец попросил ее сфотографировать группу для обложки альбома «Потерял солнце», и простой черно-белый снимок имел такой успех, что даже Пит прекратил бубнить о семейственности. А когда Эмме предложили сделать фотографии для следующего альбома, он уже не сказал ни слова против.
Она испытала большое удовлетворение, поскольку именно он, менеджер группы, сам пригласил ее в турне. Естественно, с полным обеспечением и плюс жалованье. Раньян недовольно бормотал что-то насчет коммерциализации искусства, но быстро успокоился.
Лондон, Дублин, Париж (с кратким визитом к Марианне), Рим, Барселона, Берлин. Не говоря о мелких городах. Европейское турне рассчитано на десять недель, а после него Эмма наконец сделает то, о чем мечтала почти два года: откроет собственную студию.
Не найдя свой кашемировый костюм, девушка поднялась наверх, где очаровательно пахло скипидаром и духами «Опиум». Марианна оставила комнату в полном беспорядке, какой, впрочем, царил там почти всегда. Кисти, ножи, куски угля распиханы повсюду, начиная от банок из-под майонеза и кончая дрезденскими вазами. Вдоль стены пьяно толпились холсты; пестрые рабочие блузы, покрытые еще более яркими пятнами краски, валялись на столах и стульях.
На мольберте у окна стояла чашка, содержимое которой Эмма даже не решалась исследовать. Покачав головой, она направилась в ту часть студии, где располагалась спальня чуть больше алькова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Эмма покачала головой и, когда Блэкпул осторожно шагнул вперед, выставила перед собой ножницы:
— Убирайся. Не подходи больше ни ко мне, ни к Марианне. Если я скажу ей…
— Ты ничего ей не скажешь, — улыбнулся он, скрывая бешенство. — Иначе потеряешь подругу. Она любит меня и поверит тому, что скажу я. Только подумай: ты хотела соблазнить возлюбленного лучшей подруги.
— Ублюдок и лжец!
— Совершенно верно, милочка. А ты фригидная извращенка. — Немного успокоившись, он приложился к недопитой бутылке пива. — И я еще собирался оказать тебе услугу! Твои
проблемы, дорогая, излечит только хорошее траханье. — Продолжая улыбаться, Блэкпул взял в руку свой член. — Поверь, я трахаюсь очень хорошо. Спроси у подруги.
— Убирайся.
— Но ты и понятия об этом не имеешь, да? Милая девочка-католичка, какие греховные фантазии мучают тебя, когда ты слышишь, чем мы с Марианной занимаемся наверху? Особы вроде тебя любят насильников, чтобы можно было изображать невинность и в то же время требовать еще.
Стиснув зубы, Эмма демонстративно посмотрела на руку Блэкпула, продолжающую поглаживать его плоть.
— Пожалуй, я воспользуюсь случаем и отрежу тебе яйца. Она с удовлетворением заметила, как он побледнел от ярости и, совершенно очевидно, от страха.
— Сука, — произнес он, отступая.
— Лучше быть сукой, чем евнухом, — спокойно ответила Эмма, хотя боялась, что ножницы вывалятся из ее онемевших рук.
Услышав, как открылись двери лифта, оба вздрогнули.
— Эмма! Ты дома?
— Да, любимая. Она показывает мне фотографии. — Ухмыльнувшись, Блэкпул вышел, и тут же раздался его бархатный голос: — Я ждал тебя.
Воцарившееся молчание свидетельствовало о том, что Марианну целуют. Потом, запыхавшись, она сказала:
— Давай посмотрим фотографии.
— Зачем смотреть на фотографии, когда перед тобой оригинал? — возразил Блэкпул.
— Роберт… — Протест Марианны утонул в приглушенном стоне. — Но ведь Эмма…
— Она занята. А я весь день не мог дождаться, пока ты попадешь мне в руки. Когда они поднялись по лестнице, Эмма тихо прикрыла дверь фотолаборатории. Она не желала ничего слышать. Не желала ничего представлять. Добравшись на дрожащих ногах до стула, она упала на него и выпустила из рук ножницы.
«Он прикасался ко мне», — с омерзением думала Эмма. Господи, какое-то мгновение ей даже хотелось, чтобы он продолжил, не оставив ей выбора. Именно в этом Блэкпул и обвинил ее. Эмма ненавидела его за это. И ненавидела себя.
Стоящий рядом телефон успел трижды прозвонить, прежде чем она нашла в себе силы поднять трубку.
— Да.
— Эмма… это ты?
— Да.
— Это Майкл. Майкл Кессельринг.
Она безучастно уставилась на снимки, висящие над столом.
— Да, Майкл.
— Я… у тебя все в порядке? Ничего не случилось?
— Нет, а что со мной должно случиться?
— Ну, твой голос… Наверное, ты читала газеты?..
— Видела кое-что.
Майкл вздохнул. Заготовленная заранее фраза напрочь вылетела у него из головы.
— Я хотел позвонить и все объяснить..!
— Зачем? Меня совершенно не касается, что ты делаешь и с кем. — Сквозь пережитый страх прорвался гнев. — Почему я должна волноваться о том, с кем ты спариваешься? Не вижу причин. А ты?
— Да. Нет, черт побери, Эмма, я не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное представление.
Она задрожала, но ошибочно приняла свое горе за злость.
— Не собираешься ли ты сказать мне, что не спал с ней?
— Нет, не собираюсь.
— Тогда нам больше нечего обсуждать.
— Эмма! Черт, все случилось помимо моей воли. Я хочу поговорить с тобой, но не по этому проклятому телефону. Надеюсь поменять дежурство и прилететь на пару дней.
— Я не стану встречаться с тобой.
— Пожалуйста, Эмма!
— Нет смысла, Майкл. Ты волен быть с тем, с кем пожелаешь. Если хочешь, прими мое благословение. А я собираюсь оставить все это в прошлом, и встреча с тобой не входит в мои планы. Понимаешь?
— Да. — Наступило долгое молчание. — Кажется, понимаю. Всего хорошего, Эмма.
— Спасибо, Майкл. До свидания.
Она снова заплакала. «Реакция», — сказала она себе. Запоздалая реакция на жуткую сцену с Блэкпулом. А Майклу она желает всего хорошего, правда. Черт побери его и всех мужчин.
Эмма заперла дверь, включила радио на полную громкость и, сев на пол, зарыдала.
Глава 25
Нью-Йорк, 1986 год
Квартира выглядела так, словно по ней пронесся ураган. Повсюду валялись газеты, журналы. На полу лежали две ярко-красные сумки, одна босоножка того же цвета и пластинки. Выбрав одну, Эмма поставила ее на проигрыватель и с улыбкой вспомнила, что Марианна слушала Арету Франклин, когда неистово собирала вещи. Неужели они расстались почти на год?
Эмма подняла с пола шелковую блузку и красную шляпу. Марианна не смогла отказаться от возможности учиться в Париже, в Школе изящных искусств. Эмма радовалась за подругу, хотя ей было очень грустно стоять одной в опустевшей квартире.
С улицы доносился шум транспорта, студентка консерватории, жившая по соседству, разучивала арию из «Женитьбы Фигаро». Глупо, наверное, быть одинокой в Нью-Йорке, но Эмма чувствовала себя именно так.
К счастью, это ненадолго, ей тоже пора собираться. Через два дня она будет в Лондоне и отправится в турне вместе с «Опустошением». На этот раз в качестве официального фотографа. «Причем добилась признания собственным трудом», — подумала Эмма, втаскивая на кровать первый чемодан. Отец попросил ее сфотографировать группу для обложки альбома «Потерял солнце», и простой черно-белый снимок имел такой успех, что даже Пит прекратил бубнить о семейственности. А когда Эмме предложили сделать фотографии для следующего альбома, он уже не сказал ни слова против.
Она испытала большое удовлетворение, поскольку именно он, менеджер группы, сам пригласил ее в турне. Естественно, с полным обеспечением и плюс жалованье. Раньян недовольно бормотал что-то насчет коммерциализации искусства, но быстро успокоился.
Лондон, Дублин, Париж (с кратким визитом к Марианне), Рим, Барселона, Берлин. Не говоря о мелких городах. Европейское турне рассчитано на десять недель, а после него Эмма наконец сделает то, о чем мечтала почти два года: откроет собственную студию.
Не найдя свой кашемировый костюм, девушка поднялась наверх, где очаровательно пахло скипидаром и духами «Опиум». Марианна оставила комнату в полном беспорядке, какой, впрочем, царил там почти всегда. Кисти, ножи, куски угля распиханы повсюду, начиная от банок из-под майонеза и кончая дрезденскими вазами. Вдоль стены пьяно толпились холсты; пестрые рабочие блузы, покрытые еще более яркими пятнами краски, валялись на столах и стульях.
На мольберте у окна стояла чашка, содержимое которой Эмма даже не решалась исследовать. Покачав головой, она направилась в ту часть студии, где располагалась спальня чуть больше алькова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118