Стали запрягать коня.
— Телегу мы запряжем вот эту, новую, хомут тоже новый наденем, оброть долой, узду нужно,— командует Легкий. Мы с Леником не помогали ему, а только мешали.
Наверно, долго бы возились мы с упряжкой, если бы в это время во двор не прибежала моя мать. Ей, видимо, надоело нас ждать.
Она быстро запрягла коня, а мы с Легким живо взобрались на телегу.
— Меня! Меня! — закричал Леник.— Меня на телегу, я тоже хочу ехать!
— Сынок, ты еще маленький, тебе нельзя ехать с нами,— уговаривает Леника мать.— Ты будь дома.
Но Леник еще пуще орет. А Легкий натянул вожжи, Вороной быстро и красиво вынес нас со двора на улицу. Мы словно птицы летим по деревне, минуем школу. Я и опомниться не успел, как мы очутились в поле.
По всему полю бабы жали рожь, а там, где рожь была сжата, стояли копны снопов, как маленькие хатки. Местами снопы были выложены в длинные ряды, просушивались на солнышке, кое-где мужики накладывали снопы на телеги.
Эх, как хорошо и весело на поле, какое оно большое! Дух захватывает от быстрой езды. Мне и страшно и радостно.
Мать указывает Легкому на свою полоску, где в трех копенках сложены снопы. Легкий поворачивает коня к ним.
— Тш-ш-ш-ш! — шипит он на коня и отпускает вожжи.
Вороной останавливается возле первой копны. Мать слезает с телеги, а мы с Легким остаемся на ней. Наше дело — укладывать снопы.
— Ах, лихо мне! — стонет моя мать.— Все косточки растрясло! Это ж зверюга какая-то, а не лошадь! И зачем ты только такого запряг? Неужто у вас нет лошади поленивей?
Мать начинает подавать снопы, а мы с Легким укладываем их рядком на телеге. Воз растет, и мы поднимаемся все выше, точно взбираемся на крышу. Стало видно далеко-далеко вокруг. Видно баб, которые жнут рожь, видно мужиков, укладывающих снопы на телеги, видно собак, ребятишек. Издали все кажутся маленькими, точно букашки или муравьи, и нам от этого почему-то весело, мы хохочем.
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— Перестаньте гоготать, притка вас взяла! Кладите снопы ровнее! — кричит на нас мать.
Потом мы увязываем воз веревкой, а сверху притягиваем его жердью.
— Ну, слезайте теперь долой,— говорит нам мать.
— Зачем долой? — спрашивает Легкий.
— Коню и так тялсело, а вы не маленькие и пешочком дойдете.
— Нет, тетя Ган, мы не слезем. Вороной два таких воза дотащит, не то что один. Давай-ка лучше мне вожжи сюда.
Мать сдалась, отдала вожжи Легкому. Как-никак, а он сейчас хозяин над конем.
— Мы и с возом покатим не хуже,— шепнул мне Легкий.
Но мама точно услыхала, взяла Вороного за поводья. — Тетя Ган, пусти, мы сами будем править,— говорит Легкий.
— Сидите-ка, где посажены,— строго отвечает мать. Мы вздыхаем и успокаиваемся. Легкий замотал вожжи за ногу, чтобы они не упали вниз, повалился навзничь на снопы и начал выбирать зернышки из колосьев. Я — за ним.
— Ты что дома делаешь? — спрашивает он меня.
— Когда что. Ежели мать не берет с собою маленьких в поле или на огород, я их нянчу дома, а ежели берет, тогда я дома сижу, хату караулю.
— А я почти ничего не делаю. Коней пасет Ванька, двор бабка караулит, а я пока гуляю с ребятами. Приходи ко мне завтра. Я покажу тебе ходы в сене, пчельню нашу. Сходим за яблоками в Матюшин сад, в лес за малиной и еще чем-нибудь займемся.
— Ладно, приду. Если только мать пустит.
— Мои ребята хорошие, особливо Тишка. Тишка боевой. Мы с ним недавно целый день плясали в закоулке. Ему батя купил сапоги, хорошие такие, а я надел материны. И вот раздоказывали камаринского! Только материны сапоги валики были мне — я ногу натер.
Легкий поднимает ногу и показывает натертую до крови щиколотку.
— Да, здорово ты постарался.
— Мне нипочем, мне ничуть не больно...
— Лежите смирно, не задирайте ноги! — кричит мать.
— Ишь ты, заметила,— говорит Легкий тихо.
Мы приехали к воротам, что ведут на огороды. Теперь совсем немного осталось до гумна.
— Держи вожжи хорошенько, не упусти коню под ноги, а я ворота отворю,— говорит мать Легкому.
Легкий встрепенулся и крепко взял в руки вожжи. Мать открыла ворота, Легкий натянул вожжи, и Вороной понес!..
— Ах! — крикнула мать.
Но мы уже далеко. У Легкого опять заблестели глаза, Вороной наддавал рыси. И на порожней телеге хорошо было ехать, а на снопах во сто раз лучше. Но вот и гумно, катить дальше некуда. Легкий заметил это, но поздно. Он быстро опустил вожжи, Вороной тоже сразу уперся, однако тяжелый воз катил сам собой прямо на стену овина. Легкий понял, что воз прижмет коня к стене и задушит, и дернул за одну вожжу. Конь круто повернул. Оглобля задела за угол, ось тоже, и мы, точно два резиновых мяча, летим с воза в сторону и падаем прямо в конопляник. Дуга с треском разлетается пополам, одна половина ее взвивается вверх и падает рядом с нами, в конопляник.
Когда мы очнулись, мать и прибежавшие со своих гумен соседи — дядя Аксен, дед Клим — суетились уже около воза. Они старались оттащить его от стены овина, чтобы высвободить прижатого к стене коня.
— Тяни, тяни разом! Ой, давай раз! Ой, давай два! — командует дед Клим.
Воз подался назад, точно рак попятился. И тут мы увидели, что угол овина отлетел прочь.
— Братцы, милые мои, что ж мне тепереча делать? — заголосила моя мать.
— Да не хнычь ты, ради бога, все поправить можно,— успокаивает ее дядя Аксен.
— Как же поправить? Лошадь чужая, овин тоже. Что я скажу людям? Чем отвечу?
— Все уладится. А где ребята? Не расшиблись ли они до смерти? — спохватывается дед Клим.
Мне жалко мать, но я решил не выдавать Легкого. Ведь си не знал, что так получится.
— Легкий, я никому не скажу, что ты вожжи нарочно натянул,— говорю я.
— Тогда ты мне товарищ взаправдашний.
Мы вылезли из конопляника. Мать сразу же перестала плакать и собралась нас наказывать, но дед Клим заступил-ся за нас:
— Ладно, не бой, они не виноваты. И так, вишь, как напугались! Убирай-ка снопы лучше.
Дядя Аксен принес со своего двора старенькую дугу и приладил ее в запряжку.
— Ладно будет, до двора доедешь, тут недалеко,— сказал он Легкому.
— Я с ним сама поеду. Я сама коня поведу! — кричит мама.
— Не бойся, он шибко не побежит теперь. Он плечо лихо расшиб, конь-то, вишь, как жалится...— говорит дядя Аксен.
Но мать настояла на своем: села с Легким на телегу и вожжей ему в руки не дала. Когда Вороной тронул телегу, Легкий сказал, оглядываясь на меня:
— Ты ж приходи ко мне. Завтра же приходи!
— Ладно, Вася, приду...
Вот с этого дня мы и стали товарищами.
МЫ ИГРАЕМ
Но мать не пустила меня на другой день к Легкому, как ни упрашивал я ее, как ни умолял.
— Лучше и не думай, чтоб я тебя к этому разбойнику пустила. Мужики ихние сразу узнали, отчего копь так бежал,— он нарочно вожжи натягивал. Ну, будет он знать, как вожжи натягивать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Телегу мы запряжем вот эту, новую, хомут тоже новый наденем, оброть долой, узду нужно,— командует Легкий. Мы с Леником не помогали ему, а только мешали.
Наверно, долго бы возились мы с упряжкой, если бы в это время во двор не прибежала моя мать. Ей, видимо, надоело нас ждать.
Она быстро запрягла коня, а мы с Легким живо взобрались на телегу.
— Меня! Меня! — закричал Леник.— Меня на телегу, я тоже хочу ехать!
— Сынок, ты еще маленький, тебе нельзя ехать с нами,— уговаривает Леника мать.— Ты будь дома.
Но Леник еще пуще орет. А Легкий натянул вожжи, Вороной быстро и красиво вынес нас со двора на улицу. Мы словно птицы летим по деревне, минуем школу. Я и опомниться не успел, как мы очутились в поле.
По всему полю бабы жали рожь, а там, где рожь была сжата, стояли копны снопов, как маленькие хатки. Местами снопы были выложены в длинные ряды, просушивались на солнышке, кое-где мужики накладывали снопы на телеги.
Эх, как хорошо и весело на поле, какое оно большое! Дух захватывает от быстрой езды. Мне и страшно и радостно.
Мать указывает Легкому на свою полоску, где в трех копенках сложены снопы. Легкий поворачивает коня к ним.
— Тш-ш-ш-ш! — шипит он на коня и отпускает вожжи.
Вороной останавливается возле первой копны. Мать слезает с телеги, а мы с Легким остаемся на ней. Наше дело — укладывать снопы.
— Ах, лихо мне! — стонет моя мать.— Все косточки растрясло! Это ж зверюга какая-то, а не лошадь! И зачем ты только такого запряг? Неужто у вас нет лошади поленивей?
Мать начинает подавать снопы, а мы с Легким укладываем их рядком на телеге. Воз растет, и мы поднимаемся все выше, точно взбираемся на крышу. Стало видно далеко-далеко вокруг. Видно баб, которые жнут рожь, видно мужиков, укладывающих снопы на телеги, видно собак, ребятишек. Издали все кажутся маленькими, точно букашки или муравьи, и нам от этого почему-то весело, мы хохочем.
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— Перестаньте гоготать, притка вас взяла! Кладите снопы ровнее! — кричит на нас мать.
Потом мы увязываем воз веревкой, а сверху притягиваем его жердью.
— Ну, слезайте теперь долой,— говорит нам мать.
— Зачем долой? — спрашивает Легкий.
— Коню и так тялсело, а вы не маленькие и пешочком дойдете.
— Нет, тетя Ган, мы не слезем. Вороной два таких воза дотащит, не то что один. Давай-ка лучше мне вожжи сюда.
Мать сдалась, отдала вожжи Легкому. Как-никак, а он сейчас хозяин над конем.
— Мы и с возом покатим не хуже,— шепнул мне Легкий.
Но мама точно услыхала, взяла Вороного за поводья. — Тетя Ган, пусти, мы сами будем править,— говорит Легкий.
— Сидите-ка, где посажены,— строго отвечает мать. Мы вздыхаем и успокаиваемся. Легкий замотал вожжи за ногу, чтобы они не упали вниз, повалился навзничь на снопы и начал выбирать зернышки из колосьев. Я — за ним.
— Ты что дома делаешь? — спрашивает он меня.
— Когда что. Ежели мать не берет с собою маленьких в поле или на огород, я их нянчу дома, а ежели берет, тогда я дома сижу, хату караулю.
— А я почти ничего не делаю. Коней пасет Ванька, двор бабка караулит, а я пока гуляю с ребятами. Приходи ко мне завтра. Я покажу тебе ходы в сене, пчельню нашу. Сходим за яблоками в Матюшин сад, в лес за малиной и еще чем-нибудь займемся.
— Ладно, приду. Если только мать пустит.
— Мои ребята хорошие, особливо Тишка. Тишка боевой. Мы с ним недавно целый день плясали в закоулке. Ему батя купил сапоги, хорошие такие, а я надел материны. И вот раздоказывали камаринского! Только материны сапоги валики были мне — я ногу натер.
Легкий поднимает ногу и показывает натертую до крови щиколотку.
— Да, здорово ты постарался.
— Мне нипочем, мне ничуть не больно...
— Лежите смирно, не задирайте ноги! — кричит мать.
— Ишь ты, заметила,— говорит Легкий тихо.
Мы приехали к воротам, что ведут на огороды. Теперь совсем немного осталось до гумна.
— Держи вожжи хорошенько, не упусти коню под ноги, а я ворота отворю,— говорит мать Легкому.
Легкий встрепенулся и крепко взял в руки вожжи. Мать открыла ворота, Легкий натянул вожжи, и Вороной понес!..
— Ах! — крикнула мать.
Но мы уже далеко. У Легкого опять заблестели глаза, Вороной наддавал рыси. И на порожней телеге хорошо было ехать, а на снопах во сто раз лучше. Но вот и гумно, катить дальше некуда. Легкий заметил это, но поздно. Он быстро опустил вожжи, Вороной тоже сразу уперся, однако тяжелый воз катил сам собой прямо на стену овина. Легкий понял, что воз прижмет коня к стене и задушит, и дернул за одну вожжу. Конь круто повернул. Оглобля задела за угол, ось тоже, и мы, точно два резиновых мяча, летим с воза в сторону и падаем прямо в конопляник. Дуга с треском разлетается пополам, одна половина ее взвивается вверх и падает рядом с нами, в конопляник.
Когда мы очнулись, мать и прибежавшие со своих гумен соседи — дядя Аксен, дед Клим — суетились уже около воза. Они старались оттащить его от стены овина, чтобы высвободить прижатого к стене коня.
— Тяни, тяни разом! Ой, давай раз! Ой, давай два! — командует дед Клим.
Воз подался назад, точно рак попятился. И тут мы увидели, что угол овина отлетел прочь.
— Братцы, милые мои, что ж мне тепереча делать? — заголосила моя мать.
— Да не хнычь ты, ради бога, все поправить можно,— успокаивает ее дядя Аксен.
— Как же поправить? Лошадь чужая, овин тоже. Что я скажу людям? Чем отвечу?
— Все уладится. А где ребята? Не расшиблись ли они до смерти? — спохватывается дед Клим.
Мне жалко мать, но я решил не выдавать Легкого. Ведь си не знал, что так получится.
— Легкий, я никому не скажу, что ты вожжи нарочно натянул,— говорю я.
— Тогда ты мне товарищ взаправдашний.
Мы вылезли из конопляника. Мать сразу же перестала плакать и собралась нас наказывать, но дед Клим заступил-ся за нас:
— Ладно, не бой, они не виноваты. И так, вишь, как напугались! Убирай-ка снопы лучше.
Дядя Аксен принес со своего двора старенькую дугу и приладил ее в запряжку.
— Ладно будет, до двора доедешь, тут недалеко,— сказал он Легкому.
— Я с ним сама поеду. Я сама коня поведу! — кричит мама.
— Не бойся, он шибко не побежит теперь. Он плечо лихо расшиб, конь-то, вишь, как жалится...— говорит дядя Аксен.
Но мать настояла на своем: села с Легким на телегу и вожжей ему в руки не дала. Когда Вороной тронул телегу, Легкий сказал, оглядываясь на меня:
— Ты ж приходи ко мне. Завтра же приходи!
— Ладно, Вася, приду...
Вот с этого дня мы и стали товарищами.
МЫ ИГРАЕМ
Но мать не пустила меня на другой день к Легкому, как ни упрашивал я ее, как ни умолял.
— Лучше и не думай, чтоб я тебя к этому разбойнику пустила. Мужики ихние сразу узнали, отчего копь так бежал,— он нарочно вожжи натягивал. Ну, будет он знать, как вожжи натягивать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46