Утром вскочишь и обо всем забудешь.
Тетя явно старалась подкупить его. А может, для того она и была создана, чтобы всем все прощать. Неужели у нее нет близких, что она переселилась сюда. Ради чего она это сделала? Бродит одна в опустевшей квартире или сидит перед радиоприемником и слушает, как поет отец. А впрочем, есть же такие женщины, которые охотно остаются с детьми, когда их родители уходят в кино, соглашаются ночью сидеть возле покойника или же развлекают больного разговорами. Ему стало жаль тетю: когда вернется мама, она так же неожиданно исчезнет, как и появилась. И потом о ней, вероятно, никто и не вспомнит. Ведь не знал же он до сих пор, что у него есть тетя.
В белой и солнечной палате в два ряда стоят койки. По проходу идет тетя. В палате тихо. У порога тетя на мгновение оглянулась и потом вышла и закрыла за собой дверь. Оказывается, сам Миха лежит в этой палате, у окна. Он вскакивает, отодвигает занавеску и выглядывает в сад. Он удивляется — сад покрыт снегом, А он был уверен, что сейчас весна.
Тетя медленно шла по снегу в длинном черном пальто, в соломенной шляпе с розовым бантом. Потом загремела железная ограда — больные высыпали во двор и стали колотить палками по железным прутьям. Потом раздался чей-то голос, вслед за ним женский крик. Миха открыл глаза. В комнате было темно и абсолютно тихо. Миха стал вслушиваться в тишину, уверенный, что здесь, где-то совсем близко, кто-то крикнул. Крикнул и умолк. Потому-то и стояла теперь такая глубокая тишина, которая колыхалась, как занавес, за которым кто-то укрылся. Через некоторое время на самом деле послышался шум.
«Мама вернулась!» — сердце так и ёкнуло, но он больше не хотел ошибаться и поэтому не вскочил с постели. Он протянул руку, взял со стола часы и поднес их к свету, проникающему через окно. Было половина третьего, оказывается, спал он долго, а думал, что лишь слегка вздремнул. В это время он снова услыхал шум и ясно различил голос отца. Тут он сразу вскочил и в ночной рубашке выбежал в коридор. Босой, он остановился у приоткрытой двери в столовую. Свет, падающий через открытую дверь, делил коридор сверкающей, тонкой, как папиросная бумага, перегородкой. Он протиснулся в щель, и никто не заметил, как он вошел в комнату. Он остановился на пороге и уставился прямо на мать, которая стояла у книжного шкафа, спрятав лицо в ладони. Отец смотрел в окно, тетя сидела и курила сигарету.
Что сковало ему руки и ноги, почему он не побежал и не прижался к матери? Вот она стоит перед ним, их разделяет всего несколько шагов, она так близко, что он может протянуть руку и коснуться ее. Что с ним творится, почему он молчит, отчего он весь так обмяк?
Тетя обернулась и, словно не заметив его, снова отвернулась, но ее мгновенный взгляд послужил как бы сигналом, знаком для других что в комнату кто-то вошел; отец и мать почти одновременно взглянули на Миху,
— Что тебе здесь надо? — закричал отец.
Миха взглянул на мать, руки ее нерешительно соскользнули с лица, и она как-то беспомощно, жалко улыбнулась.
— Миха,— сказала она. — Миха!
Руки ее нервно комкали носовой платок, в конце концов она обронила его на пол, Тогда она нагнулась за ним и, выпрямляясь, снова улыбнулась Михе беспомощной и несчастной улыбкой, от которой ему захотелось плакать. Еще секунда, и он побежал бы, обнял бы мать, стал целовать ее лицо, шею, руки, но тут снова раздался окрик отца:
— Уходи отсюда, я тебе, кажется, говорю!
— Миха, иди ко мне! — позвала его мать, но, шагнув к нему, остановилась как вкопанная, застигнутая истерическим криком отца:
— Не прикасайся к нему! Не смей! — Он подошел к столу, тяжело оперся на него обеими руками и повторил: — Не смей! — Голос его оборвался, он стал надрывно кашлять и, схватившись рукой за сердце, с трудом, еле слышно прохрипел: — Не смей!
Миха вздрогнул и посмотрел на отца. Лицо у него покраснело как бурак, глаза выкатились из орбит. Миха испугался и невольно попятился назад. Боясь повернуться, он рукой нащупал дверь, ему показалось, что должно произойти что-то страшное. Он уже не смотрел в сторону матери, не жалел ее и даже не радовался ее присутствию, напротив, старался как можно скорее уйти, убежать от нее. Он сделал еще шаг и только хотел выйти из комнаты, как услышал голос матери:
— Я думала, что ты все поймешь!
Миха выскочил из комнаты, обожженный этими ело-
вами. Он ведь как раз того и стыдился, что все понимал и обо всем догадывался.
«Оставьте меня,— он старался подавить рыдания,— я еще маленький...» Он плакал все громче и громче, потому что сознавал, что он уже не ребенок, а просто обманывает себя.
Войдя в свою комнату, он зажег свет и подошел к шкафу. В дверцу было вделано большое зеркало, в котором он отражался во весь рост, босой, в ночной рубашке, со слезами на глазах,— очкарик! Он долго стоял у зеркала, не утирая слез, которые вез лились и лились без конца.
Утром его разбудила тетя. Она таким спокойным голосом справилась о его самочувствии, что он усомнился, не привиделось ли ему во сне все происшедшее этой ночью. И, как дурной сон, преследовало его какое- то чувство вины.
«Мамы дома не было — это видно по всему. А может, она и вовсе не приходила»,— думал он, сам понимая, что просто успокаивает себя.
Возвращаясь из школы, он встретил в подъезде близнецов — Котэ и Сосо. Они как-то странно переглянулись. Его удивило, что они не стали дразниться. На это он, конечно, особого внимания не обратил, но в квартиру не вошел, вернулся. Мальчишек уже не было. Миха удивился, где они умудрились спрятаться на этой голой лестнице, в пустом подъезде. Он не знал, куда идти. В это время перед домом остановилась зеленая «Волга» Робинзона, Избегая встречи с ним, Миха поспешно зашагал по улице. Но голос Робинзона настиг его;
— Миха, подожди меня!
Михе очень не хотелось разговаривать с ним, но и бежать было стыдно.
Подойдя к Михе, Робинзон поднял руку, и Миха попятился назад, думая, что тот собирается его ударить. Заметив это, Робинзон улыбнулся и мягко опустил руку на его плечо.
— Ладно, давай мириться.
Такая деликатность Михе показалась странной, и он подумал, что Робинзон по своему обыкновению потешается над ним.
— Ты уже взрослый парень, Миха, мужчина. Ничего не поделаешь, мы все потрясены, но ты должен крепиться.
Что это, на самом деле, или новое издевательство, или...
— Позвонили из милиции, и мы сразу кинулись туда. Отца твоего я подвез в больницу.
— Из милиции?
— Да... Сейчас я отвез твоего отца... Оказывается, автобус... Словом, несчастный случай...
«Мама! Мама! Мама! Мама умерла»,— промелькнуло в голове у Михи, но он тут же с.подозрением взглянул на Робинзона. Но нет, таких шуток, наверно, не существует на свете и не может существовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Тетя явно старалась подкупить его. А может, для того она и была создана, чтобы всем все прощать. Неужели у нее нет близких, что она переселилась сюда. Ради чего она это сделала? Бродит одна в опустевшей квартире или сидит перед радиоприемником и слушает, как поет отец. А впрочем, есть же такие женщины, которые охотно остаются с детьми, когда их родители уходят в кино, соглашаются ночью сидеть возле покойника или же развлекают больного разговорами. Ему стало жаль тетю: когда вернется мама, она так же неожиданно исчезнет, как и появилась. И потом о ней, вероятно, никто и не вспомнит. Ведь не знал же он до сих пор, что у него есть тетя.
В белой и солнечной палате в два ряда стоят койки. По проходу идет тетя. В палате тихо. У порога тетя на мгновение оглянулась и потом вышла и закрыла за собой дверь. Оказывается, сам Миха лежит в этой палате, у окна. Он вскакивает, отодвигает занавеску и выглядывает в сад. Он удивляется — сад покрыт снегом, А он был уверен, что сейчас весна.
Тетя медленно шла по снегу в длинном черном пальто, в соломенной шляпе с розовым бантом. Потом загремела железная ограда — больные высыпали во двор и стали колотить палками по железным прутьям. Потом раздался чей-то голос, вслед за ним женский крик. Миха открыл глаза. В комнате было темно и абсолютно тихо. Миха стал вслушиваться в тишину, уверенный, что здесь, где-то совсем близко, кто-то крикнул. Крикнул и умолк. Потому-то и стояла теперь такая глубокая тишина, которая колыхалась, как занавес, за которым кто-то укрылся. Через некоторое время на самом деле послышался шум.
«Мама вернулась!» — сердце так и ёкнуло, но он больше не хотел ошибаться и поэтому не вскочил с постели. Он протянул руку, взял со стола часы и поднес их к свету, проникающему через окно. Было половина третьего, оказывается, спал он долго, а думал, что лишь слегка вздремнул. В это время он снова услыхал шум и ясно различил голос отца. Тут он сразу вскочил и в ночной рубашке выбежал в коридор. Босой, он остановился у приоткрытой двери в столовую. Свет, падающий через открытую дверь, делил коридор сверкающей, тонкой, как папиросная бумага, перегородкой. Он протиснулся в щель, и никто не заметил, как он вошел в комнату. Он остановился на пороге и уставился прямо на мать, которая стояла у книжного шкафа, спрятав лицо в ладони. Отец смотрел в окно, тетя сидела и курила сигарету.
Что сковало ему руки и ноги, почему он не побежал и не прижался к матери? Вот она стоит перед ним, их разделяет всего несколько шагов, она так близко, что он может протянуть руку и коснуться ее. Что с ним творится, почему он молчит, отчего он весь так обмяк?
Тетя обернулась и, словно не заметив его, снова отвернулась, но ее мгновенный взгляд послужил как бы сигналом, знаком для других что в комнату кто-то вошел; отец и мать почти одновременно взглянули на Миху,
— Что тебе здесь надо? — закричал отец.
Миха взглянул на мать, руки ее нерешительно соскользнули с лица, и она как-то беспомощно, жалко улыбнулась.
— Миха,— сказала она. — Миха!
Руки ее нервно комкали носовой платок, в конце концов она обронила его на пол, Тогда она нагнулась за ним и, выпрямляясь, снова улыбнулась Михе беспомощной и несчастной улыбкой, от которой ему захотелось плакать. Еще секунда, и он побежал бы, обнял бы мать, стал целовать ее лицо, шею, руки, но тут снова раздался окрик отца:
— Уходи отсюда, я тебе, кажется, говорю!
— Миха, иди ко мне! — позвала его мать, но, шагнув к нему, остановилась как вкопанная, застигнутая истерическим криком отца:
— Не прикасайся к нему! Не смей! — Он подошел к столу, тяжело оперся на него обеими руками и повторил: — Не смей! — Голос его оборвался, он стал надрывно кашлять и, схватившись рукой за сердце, с трудом, еле слышно прохрипел: — Не смей!
Миха вздрогнул и посмотрел на отца. Лицо у него покраснело как бурак, глаза выкатились из орбит. Миха испугался и невольно попятился назад. Боясь повернуться, он рукой нащупал дверь, ему показалось, что должно произойти что-то страшное. Он уже не смотрел в сторону матери, не жалел ее и даже не радовался ее присутствию, напротив, старался как можно скорее уйти, убежать от нее. Он сделал еще шаг и только хотел выйти из комнаты, как услышал голос матери:
— Я думала, что ты все поймешь!
Миха выскочил из комнаты, обожженный этими ело-
вами. Он ведь как раз того и стыдился, что все понимал и обо всем догадывался.
«Оставьте меня,— он старался подавить рыдания,— я еще маленький...» Он плакал все громче и громче, потому что сознавал, что он уже не ребенок, а просто обманывает себя.
Войдя в свою комнату, он зажег свет и подошел к шкафу. В дверцу было вделано большое зеркало, в котором он отражался во весь рост, босой, в ночной рубашке, со слезами на глазах,— очкарик! Он долго стоял у зеркала, не утирая слез, которые вез лились и лились без конца.
Утром его разбудила тетя. Она таким спокойным голосом справилась о его самочувствии, что он усомнился, не привиделось ли ему во сне все происшедшее этой ночью. И, как дурной сон, преследовало его какое- то чувство вины.
«Мамы дома не было — это видно по всему. А может, она и вовсе не приходила»,— думал он, сам понимая, что просто успокаивает себя.
Возвращаясь из школы, он встретил в подъезде близнецов — Котэ и Сосо. Они как-то странно переглянулись. Его удивило, что они не стали дразниться. На это он, конечно, особого внимания не обратил, но в квартиру не вошел, вернулся. Мальчишек уже не было. Миха удивился, где они умудрились спрятаться на этой голой лестнице, в пустом подъезде. Он не знал, куда идти. В это время перед домом остановилась зеленая «Волга» Робинзона, Избегая встречи с ним, Миха поспешно зашагал по улице. Но голос Робинзона настиг его;
— Миха, подожди меня!
Михе очень не хотелось разговаривать с ним, но и бежать было стыдно.
Подойдя к Михе, Робинзон поднял руку, и Миха попятился назад, думая, что тот собирается его ударить. Заметив это, Робинзон улыбнулся и мягко опустил руку на его плечо.
— Ладно, давай мириться.
Такая деликатность Михе показалась странной, и он подумал, что Робинзон по своему обыкновению потешается над ним.
— Ты уже взрослый парень, Миха, мужчина. Ничего не поделаешь, мы все потрясены, но ты должен крепиться.
Что это, на самом деле, или новое издевательство, или...
— Позвонили из милиции, и мы сразу кинулись туда. Отца твоего я подвез в больницу.
— Из милиции?
— Да... Сейчас я отвез твоего отца... Оказывается, автобус... Словом, несчастный случай...
«Мама! Мама! Мама! Мама умерла»,— промелькнуло в голове у Михи, но он тут же с.подозрением взглянул на Робинзона. Но нет, таких шуток, наверно, не существует на свете и не может существовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10