— Я думал, что вы давно уже в преисподней!
— Кхе, кхе, кхе! — провизжал Шрифтен и отвернулся.
— Поймите, капитан,— продолжал моряк в холщовом кителе,— нам часто не везло с погодой, а нам хотелось бы переправить домой наши письма. Мне кажется, что мы никогда в жизни не сможем обойти этот мыс!
— Я не могу взять ваши письма!—закричал капитан.
— Не можете? Но это же возмутительно! Ни один корабль не желает переправить наши письма. Это же непорядочно, вот! Моряки должны помогать своим товарищам, особенно тем, кто попал в беду! Одному Богу известно, как нам хочется вернуться на родину и увидеть наших близких! Но для родных было бы большим утешением получить от нас хоть какую-нибудь весточку!
— Я не могу взять ваши письма. Меня предостерегают от этого святые,— отвечал капитан.
Покачав головой, моряк продолжал:
— Мы так долго находимся в море!
— Как долго? — спросил капитан, не зная, о чем спросить еще.
— Я не могу точно сказать. Наш судовой журнал смыло за борт, все документы утеряны, и мы даже не знаем, на какой широте мы находимся.
— Дайте-ка мне посмотреть ваши письма,— попросил Филипп и подошел к незнакомцу.
— Не прикасайтесь к ним! — закричал Шрифтен.
— Долой, нечистая сила! Кто помешает мне в этом? — возмутился Филипп.
— Погибли! Погибли! Погибли!—завизжал Шрифтен и с искаженным от злобы лицом закружился по палубе.
— Не прикасайтесь к письмам, сеньор! — закричал дрожавший от страха капитан, но Филипп не обратил внимания на его слова и стал брать по одному письму.
— Это письмо нашего второго рулевого к жене, которая проживает в Амстердаме на Водяном молу.
— Водяного мола давно уже нет, приятель,— отвечал Филипп.-— На том месте теперь большая верфь!
— Невероятно! — удивился незнакомец.— А это письмо от нашего старшего боцмана к его отцу, который имеет свой домик у Старого рынка.
— Дома у Старого рынка давно уже снесены, и на их месте построена церковь!
— Невероятно! — повторил посыльный.— Тогда вот мое письмо к любимой девушке Кетсер. Внутри там деньги, ей на новую брошь!
Филипп покачал головой.
— Я вспоминаю,— сказал он,— что лет тридцать назад хоронили одну молодую девушку с таким именем!
— Невероятно! — повторил моряк еще раз.— Я покинул свою пташку, когда ана была молодой и цветущей. Видимо, и это письмо нельзя передать? Оно предназначается торговому дому «Клуиц», которому принадлежит наше судно.
— Такого торгового дома больше не существует,— отвечал Филипп.— Но я слышал, что много лет назад такая компания существовала.
— Вы насмехаетесь надо мной! — воскликнул- моряк.—А что же тогда должно стать с письмом моего капитана к его сыну?
— Дайте его сюда! Дайте его сюда! — воскликнул Филипп.
Он хотел было уже сорвать печать, но в это время Шрифтен
вырвал письмо из его рук и выбросил за борт.
— Это подлая выходка старого корабельного боцмана! — воскликнул моряк в холщовом кителе.
Шрифтен промолчал. Он быстро собрал все письма, которые Филипп разложил на фальшборте, и они тоже полетели за борт вслед за первым.
Моряк заплакал и направился к борту.
— Это очень жестоко! Это не по-дружески1 — произнес он, спускаясь в шлюпку.— Но придет время, когда вы тоже пожелаете передать о себе весточку своим родным!
Через несколько минут снова послышались удары весел о воду, и шлюпка стала удаляться от «Сеньоры до Монте».
— Святой Антоний! — воскликнул капитан.— Что же мне делать? Я изумлен и напуган! Эй, юнга! Ну-ка принеси мне бутылочку рома!
Юнга спустился вниз, но поскольку у него на душе было так же отвратительно, как и у капитана, то он сам сделал приличный глоток, прежде чем отнести бутылку на палубу. В две минуты капитан осушил бутылку до последней капли и спросил:
— А что же теперь?
— Я подскажу,— произнес Шрифтен и, указывая на Филиппа, продолжал: — У того посланца дьявола имеется заколдованный талисман, который он носит на груди. Если вы отберете у него тот талисман и выбросите его за борт, ваш корабль будет спасен. Не сделаете этого — погибнете все!
— Да, да! У него есть такая вещица! — закричали несколько матросов.
— Глупцы! — вскричал Филипп.— Как вы можете верить этому одноглазому негодяю? Разве вы не слышали, как моряк, который поднимался к нам на борт, назвал его корабельным боцманом? Так он и есть тот, кто принес нам несчастье, а не я!
— Да, да! Это так! Тот, в меховой шапке, назвал одноглазого корабельным боцманом!—закричали матросы.
— А я говорю вам, что все это чистая ложь и надувательство! — снова вмешался Шрифтен.— Пусть он отдаст свою заколдованную вещицу!
— Да, да! Он должен отдать ее!—закричали опять матросы и бросились на Вандердекена.
Филипп отступил к капитану.
— Безумцы!—закричал он.— Соображаете ли вы, что собираетесь сделать? Я ношу на груди священное распятие! Посмотрите! А теперь выбрасывайте меня в море, если хотите, чтобы ваши души были прокляты на веки вечные!
— Оставьте его! Отойдите от него! — приказал капитан, которого ром несколько успокоил.— Никакого кощунства над святостью! Отойдите от него!
Шум голосов становился все громче, но из возгласов можно было понять, что одни были за то, чтобы выбросить за борт об-' ладателя талисмана, а другие — одноглазого. Наконец капитан принял решение. Он приказал спустить на воду маленькую лодку и посадить в нее обоих. Такое решение было одобрено, потому что удовлетворяло обе стороны. Филипп не возражал, и лишь Шрифтен визжал и отбивался руками и ногами, что заставило команду применить силу, чтобы спустить его в лодку, где он, дрожа, уселся на передней банке. Филипп сел на весла и, налегая на них, направил лодку к кораблю-призраку.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Уже через несколько минут из лодки, в которой находились Вандердекен и Шрифтен, невозможно было различить сквозь красноватый туман даже очертаний «Сеньоры до Мойте». Корабль-призрак был еще виден, но находился, казалось, несколько дальше, чем ранее. Филипп греб с усердием, но не мог приблизиться к нему ни на дюйм. Чтобы передохнуть, он оперся на весла. В это время раздался голос Шрифтена:
— Даже если вы будете грести целую вечность, Вандердекен, вы все равно никогда не догоните этот парусник и вам долго-долго придется болтаться на волнах вместе со мной. Почему же вы не выбросите меня снова за борт? Вам тогда будет легче грести, кхе, кхе, кхе!
— Я был очень разъярен тогда тем, что вы пытались украсть мою реликвию,— отвечал Филипп.
— А разве я не хотел только что выкрасть ее снова? А? Разве не так? Кхе, кхе, кхе!
— Да, так. Но теперь я убежден,— отвечал Филипп,— что вы такой же несчастный, как и я, и тоже следуете за своей судьбой, как я должен следовать за своей. Почему ваша судьба переплелась с моей, я не знаю, но совершенно очевидно, что моя удача зависит от того, сохраню ли я реликвию, в то время как вы должны стремиться выкрасть ее у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Кхе, кхе, кхе! — провизжал Шрифтен и отвернулся.
— Поймите, капитан,— продолжал моряк в холщовом кителе,— нам часто не везло с погодой, а нам хотелось бы переправить домой наши письма. Мне кажется, что мы никогда в жизни не сможем обойти этот мыс!
— Я не могу взять ваши письма!—закричал капитан.
— Не можете? Но это же возмутительно! Ни один корабль не желает переправить наши письма. Это же непорядочно, вот! Моряки должны помогать своим товарищам, особенно тем, кто попал в беду! Одному Богу известно, как нам хочется вернуться на родину и увидеть наших близких! Но для родных было бы большим утешением получить от нас хоть какую-нибудь весточку!
— Я не могу взять ваши письма. Меня предостерегают от этого святые,— отвечал капитан.
Покачав головой, моряк продолжал:
— Мы так долго находимся в море!
— Как долго? — спросил капитан, не зная, о чем спросить еще.
— Я не могу точно сказать. Наш судовой журнал смыло за борт, все документы утеряны, и мы даже не знаем, на какой широте мы находимся.
— Дайте-ка мне посмотреть ваши письма,— попросил Филипп и подошел к незнакомцу.
— Не прикасайтесь к ним! — закричал Шрифтен.
— Долой, нечистая сила! Кто помешает мне в этом? — возмутился Филипп.
— Погибли! Погибли! Погибли!—завизжал Шрифтен и с искаженным от злобы лицом закружился по палубе.
— Не прикасайтесь к письмам, сеньор! — закричал дрожавший от страха капитан, но Филипп не обратил внимания на его слова и стал брать по одному письму.
— Это письмо нашего второго рулевого к жене, которая проживает в Амстердаме на Водяном молу.
— Водяного мола давно уже нет, приятель,— отвечал Филипп.-— На том месте теперь большая верфь!
— Невероятно! — удивился незнакомец.— А это письмо от нашего старшего боцмана к его отцу, который имеет свой домик у Старого рынка.
— Дома у Старого рынка давно уже снесены, и на их месте построена церковь!
— Невероятно! — повторил посыльный.— Тогда вот мое письмо к любимой девушке Кетсер. Внутри там деньги, ей на новую брошь!
Филипп покачал головой.
— Я вспоминаю,— сказал он,— что лет тридцать назад хоронили одну молодую девушку с таким именем!
— Невероятно! — повторил моряк еще раз.— Я покинул свою пташку, когда ана была молодой и цветущей. Видимо, и это письмо нельзя передать? Оно предназначается торговому дому «Клуиц», которому принадлежит наше судно.
— Такого торгового дома больше не существует,— отвечал Филипп.— Но я слышал, что много лет назад такая компания существовала.
— Вы насмехаетесь надо мной! — воскликнул- моряк.—А что же тогда должно стать с письмом моего капитана к его сыну?
— Дайте его сюда! Дайте его сюда! — воскликнул Филипп.
Он хотел было уже сорвать печать, но в это время Шрифтен
вырвал письмо из его рук и выбросил за борт.
— Это подлая выходка старого корабельного боцмана! — воскликнул моряк в холщовом кителе.
Шрифтен промолчал. Он быстро собрал все письма, которые Филипп разложил на фальшборте, и они тоже полетели за борт вслед за первым.
Моряк заплакал и направился к борту.
— Это очень жестоко! Это не по-дружески1 — произнес он, спускаясь в шлюпку.— Но придет время, когда вы тоже пожелаете передать о себе весточку своим родным!
Через несколько минут снова послышались удары весел о воду, и шлюпка стала удаляться от «Сеньоры до Монте».
— Святой Антоний! — воскликнул капитан.— Что же мне делать? Я изумлен и напуган! Эй, юнга! Ну-ка принеси мне бутылочку рома!
Юнга спустился вниз, но поскольку у него на душе было так же отвратительно, как и у капитана, то он сам сделал приличный глоток, прежде чем отнести бутылку на палубу. В две минуты капитан осушил бутылку до последней капли и спросил:
— А что же теперь?
— Я подскажу,— произнес Шрифтен и, указывая на Филиппа, продолжал: — У того посланца дьявола имеется заколдованный талисман, который он носит на груди. Если вы отберете у него тот талисман и выбросите его за борт, ваш корабль будет спасен. Не сделаете этого — погибнете все!
— Да, да! У него есть такая вещица! — закричали несколько матросов.
— Глупцы! — вскричал Филипп.— Как вы можете верить этому одноглазому негодяю? Разве вы не слышали, как моряк, который поднимался к нам на борт, назвал его корабельным боцманом? Так он и есть тот, кто принес нам несчастье, а не я!
— Да, да! Это так! Тот, в меховой шапке, назвал одноглазого корабельным боцманом!—закричали матросы.
— А я говорю вам, что все это чистая ложь и надувательство! — снова вмешался Шрифтен.— Пусть он отдаст свою заколдованную вещицу!
— Да, да! Он должен отдать ее!—закричали опять матросы и бросились на Вандердекена.
Филипп отступил к капитану.
— Безумцы!—закричал он.— Соображаете ли вы, что собираетесь сделать? Я ношу на груди священное распятие! Посмотрите! А теперь выбрасывайте меня в море, если хотите, чтобы ваши души были прокляты на веки вечные!
— Оставьте его! Отойдите от него! — приказал капитан, которого ром несколько успокоил.— Никакого кощунства над святостью! Отойдите от него!
Шум голосов становился все громче, но из возгласов можно было понять, что одни были за то, чтобы выбросить за борт об-' ладателя талисмана, а другие — одноглазого. Наконец капитан принял решение. Он приказал спустить на воду маленькую лодку и посадить в нее обоих. Такое решение было одобрено, потому что удовлетворяло обе стороны. Филипп не возражал, и лишь Шрифтен визжал и отбивался руками и ногами, что заставило команду применить силу, чтобы спустить его в лодку, где он, дрожа, уселся на передней банке. Филипп сел на весла и, налегая на них, направил лодку к кораблю-призраку.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Уже через несколько минут из лодки, в которой находились Вандердекен и Шрифтен, невозможно было различить сквозь красноватый туман даже очертаний «Сеньоры до Мойте». Корабль-призрак был еще виден, но находился, казалось, несколько дальше, чем ранее. Филипп греб с усердием, но не мог приблизиться к нему ни на дюйм. Чтобы передохнуть, он оперся на весла. В это время раздался голос Шрифтена:
— Даже если вы будете грести целую вечность, Вандердекен, вы все равно никогда не догоните этот парусник и вам долго-долго придется болтаться на волнах вместе со мной. Почему же вы не выбросите меня снова за борт? Вам тогда будет легче грести, кхе, кхе, кхе!
— Я был очень разъярен тогда тем, что вы пытались украсть мою реликвию,— отвечал Филипп.
— А разве я не хотел только что выкрасть ее снова? А? Разве не так? Кхе, кхе, кхе!
— Да, так. Но теперь я убежден,— отвечал Филипп,— что вы такой же несчастный, как и я, и тоже следуете за своей судьбой, как я должен следовать за своей. Почему ваша судьба переплелась с моей, я не знаю, но совершенно очевидно, что моя удача зависит от того, сохраню ли я реликвию, в то время как вы должны стремиться выкрасть ее у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84