Ритуал. И мы еще помянем этот день...
— Все равно я рада,— сказала Ольга. Сергей снял телефонную трубку.
— Фабрику дайте,— сказал он.— Реутову... Ну, что у
вас? Как дела? Сушите? Сколько отгрузили? Ну, молодцы. Молодцы, говорю. Старайтесь...
Он говорил негромко, не повышая голоса, тем ледяным тоном, который действовал хуже крика и который вгонял в краску самых неуязвимых.
— Что там опять? — спросил Стах.
— Зашламовали трубу. «Колено» забилось, и полдня его очищали. В общем, они не виноваты. Виновата техника... Придется объявить ей выговор в приказе.
— Технике? -— спросил Стах.— Или Реутовой?.. «Все же ему жаль Майку,— подумала Ольга.— Он не
любит, когда ей достается. Пытается ее защитить. И во всяком случае никогда не говорит о ней плохо».
Мая легко обижается. Особенно обижает ее такой ледяной тон. Ей ничего не стоит заплакать. Может быть, она и плачет сейчас, отвернувшись, чтобы никто не видел, и размазывая по лицу угольную пыль.
— Зря ты ее,— сказал Стах.— Техника штука капризная, сам знаешь...
— Я знаю, что в этом месяце нам увеличили план. А в следующем увеличат еще. И так будет теперь из месяца в месяц, пока не осилим проектную мощность. Спрашиваю — дадим план? Отвечают — дадим. Если техника не подведет. Так принято считать, что подвела техника. А чаще человек подводит технику. Какой-нибудь ротозей, вроде диспетчера Попутного, забутит пульповод, затопит камеру с углесосами, и будем стоять три дня...
Сергей был что-то слишком разговорчив. Так бывало с ним, когда он чувствовал себя виноватым. Майка не тот человек, с кем надо так разговаривать.
— Позвони ей,— сказал он Ольге.— Скажи, чтобы зашла к нам, когда освободится.
Ольга позвонила на фабрику. Ей сказали, что Мая Викторовна где-то на погрузке. Ей передадут, чтобы она позвонила на квартиру Бородину.
Пили чай. Потом Сергей полулежал на диване, просматривая газеты. Глаза его начинали слипаться, стоило ему положить голову на подушку или просто прислониться к чему-нибудь. Стах и Ольга смотрели телевизор. Передавали концерт из Москвы. Ольга гадала, о чем он думает сейчас, глядя на экран телевизора.
Вспоминает Москву или переживает за Майку?
Они были хорошей парой, Стах и Томка. И они любили друг друга. Но жизнь развела их. У Стаха погиб отец в автомобильной катастрофе тяжело заболела мать. Ему пришлось бросить институт и уехать к ней. В Сибирь. Потом смерть матери, армия, контузия при взрыве мины... Он перестал писать Томке, а она вышла за другого.
Вчера она получила письмо от Томки и сразу ответила ей. Письмо получилось длинное и сумбурное. Теперь она жалела, что отправила его. Трудно писать после долгой разлуки. Пожалуй, Тамаре будет скучно его читать. И уж во всяком случае не следовало приглашать Томку в Донбасс. Впрочем, мало ли что пишут люди в письмах.
«Будешь поблизости, заезжай к нам. Не пугайся слова «Донбасс». У нас тут очень здорово. Здесь проходит Донецкий кряж. Кто бывал в Закарпатье, говорит, что очень похоже...»
Тамара прочтет это, сядет в поезд и поедет... в Закарпатье.
«А ведь могло быть так,— подумала Ольга,— что в этой комнате нас было бы четверо».
— Сережа, проснись. Послушай, какая песня хорошая.
— Я не сплю,— говорит он. И опять засыпает. «Устает он. Мне мало остается. И я злюсь на него. Но
кто бы мог его заменить? Говорят, с годами любовь проходит. Остается привычка. Наверно, любовь боится будней. Но у нас их нет и никогда не будет. Тревожная наша жизнь. Тревога спасает от скуки, от пресыщения. Где-то на юге есть скала «Пронеси, господи». Она нависла над дорогой и, кажется, вот-вот упадет. Иногда мне кажется, что мой дом стоит под этой скалой. Когда ночью раздается телефонный звонок. Или когда Сергея долго нет и телефонистка Верочка говорит: «Он в шахте. Там что-то случилось на западе. Ушел подэтаж, что ли...»
Зазвонил телефон, и она невольно вздрогнула.
— Ты меня искала? — спросила Мая.— Не знаю. Вряд ли. Что-то устала я. Кто у вас?
«Кто у вас». У нас тот, кто тебе нужен. Но ты никогда не спросишь об этом прямо. Почему? Разве можно что-нибудь скрыть на этом острове? И зачем скрывать? Что мешает вам быть вместе всегда? Нелепые люди.
— Она не придет,— сказал Стах.— Я ее знаю.
Да, ты ее знаешь. А вот любишь ли? Наверно, тебе казалось, что любишь. Мы забываем, как выглядит любовь, пока не посмотрим ей в лицо. Ты был в Москве, и ты посмотрел ей в лицо. И теперь ты очень несчастен.
Вернулась с улицы Маринка. Схватила со стола кусок хлеба и села смотреть телевизор. Загорела как цыганка. Карманы полны семечек.
— Дядя Стах, хотите подсолнухов? Они смотрят телевизор и грызут семечки.
— Дядя Стах, вам в Москве понравилось? Стах долго молчит. Потом говорит:
— Понравилось.
— Вы в парке имени Горького были?
— Был.
— Кривые зеркала видели?
— Не пришлось.
— Эх вы,— говорит Маринка и одергивает платье в горошину.— Я была в Москве. Когда была маленькой. Так мне больше всего понравились кривые зеркала. Такая смехота, просто ужас.
Она пыжится, надувает щеки,— хочет изобразить, какой была в одном из зеркал.
— Дядя Стах, вам нравится мое платье?
— Нравится.
— Вы бы хотели, чтобы такое платье было у тети Май?
— Ступай ты, красавица, спать,— говорит Ольга.— А ты просыпайся,— она садится на диван и тормошит Сергея.— Просыпайся, имей совесть!..
— Я, пожалуй, пойду,— говорит Стах.— Нельзя принимать цивилизацию в таких больших дозах,— он кивает на телевизор.— Особенно без привычки. Она на меня действует.
— Посиди, куда ты? — говорит Сергей.
Он умеет стряхивать с себя сон. Только глаза красные и губы припухшие, мягкие, как у ребенка. Он протягивает руку к телефону.
— Дежурного по шахте,— говорит он.— Павлик, ты? А кто это? Рябинин? Разве ты сегодня дежуришь? Ну ладно. Разберемся. Что там слышно на подэтажах? Работают? Дозвонись на восток, узнай, сколько прошли. И позвони мне.
— Опять Рябинин дежурит? — спросила Ольга.— Он дежурил позавчера.
— Он подменяет Павлика,— сказал Сергей.
— Тогда он тоже подменял кого-то. Это просто свинство. Эксплуатируете мальчика, потому что он только что кончил институт и не умеет за себя постоять.
— Что ты шумишь? — спросил Сергей.— Меня он не подменял. И Стаха тоже.
— Это у Павлика от скромности,— сказал Стах.— Он считает, что незаменимых людей нет. И всегда просит, чтобы его заменили.
— Я с ним завтра поговорю,— сказал Сергей.— На планерке, при всех.
Он был зол. Но он знал себя. Он знал, что до завтра злость пройдет. Как давно прошла она на Майку. Он не любил напоминать друзьям юности, что он их начальник А когда приходилось напоминать, он долго потом чувствовал себя виноватым. Когда-то он думал, что с друзьями легче работать. Теперь он все чаще думал иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Все равно я рада,— сказала Ольга. Сергей снял телефонную трубку.
— Фабрику дайте,— сказал он.— Реутову... Ну, что у
вас? Как дела? Сушите? Сколько отгрузили? Ну, молодцы. Молодцы, говорю. Старайтесь...
Он говорил негромко, не повышая голоса, тем ледяным тоном, который действовал хуже крика и который вгонял в краску самых неуязвимых.
— Что там опять? — спросил Стах.
— Зашламовали трубу. «Колено» забилось, и полдня его очищали. В общем, они не виноваты. Виновата техника... Придется объявить ей выговор в приказе.
— Технике? -— спросил Стах.— Или Реутовой?.. «Все же ему жаль Майку,— подумала Ольга.— Он не
любит, когда ей достается. Пытается ее защитить. И во всяком случае никогда не говорит о ней плохо».
Мая легко обижается. Особенно обижает ее такой ледяной тон. Ей ничего не стоит заплакать. Может быть, она и плачет сейчас, отвернувшись, чтобы никто не видел, и размазывая по лицу угольную пыль.
— Зря ты ее,— сказал Стах.— Техника штука капризная, сам знаешь...
— Я знаю, что в этом месяце нам увеличили план. А в следующем увеличат еще. И так будет теперь из месяца в месяц, пока не осилим проектную мощность. Спрашиваю — дадим план? Отвечают — дадим. Если техника не подведет. Так принято считать, что подвела техника. А чаще человек подводит технику. Какой-нибудь ротозей, вроде диспетчера Попутного, забутит пульповод, затопит камеру с углесосами, и будем стоять три дня...
Сергей был что-то слишком разговорчив. Так бывало с ним, когда он чувствовал себя виноватым. Майка не тот человек, с кем надо так разговаривать.
— Позвони ей,— сказал он Ольге.— Скажи, чтобы зашла к нам, когда освободится.
Ольга позвонила на фабрику. Ей сказали, что Мая Викторовна где-то на погрузке. Ей передадут, чтобы она позвонила на квартиру Бородину.
Пили чай. Потом Сергей полулежал на диване, просматривая газеты. Глаза его начинали слипаться, стоило ему положить голову на подушку или просто прислониться к чему-нибудь. Стах и Ольга смотрели телевизор. Передавали концерт из Москвы. Ольга гадала, о чем он думает сейчас, глядя на экран телевизора.
Вспоминает Москву или переживает за Майку?
Они были хорошей парой, Стах и Томка. И они любили друг друга. Но жизнь развела их. У Стаха погиб отец в автомобильной катастрофе тяжело заболела мать. Ему пришлось бросить институт и уехать к ней. В Сибирь. Потом смерть матери, армия, контузия при взрыве мины... Он перестал писать Томке, а она вышла за другого.
Вчера она получила письмо от Томки и сразу ответила ей. Письмо получилось длинное и сумбурное. Теперь она жалела, что отправила его. Трудно писать после долгой разлуки. Пожалуй, Тамаре будет скучно его читать. И уж во всяком случае не следовало приглашать Томку в Донбасс. Впрочем, мало ли что пишут люди в письмах.
«Будешь поблизости, заезжай к нам. Не пугайся слова «Донбасс». У нас тут очень здорово. Здесь проходит Донецкий кряж. Кто бывал в Закарпатье, говорит, что очень похоже...»
Тамара прочтет это, сядет в поезд и поедет... в Закарпатье.
«А ведь могло быть так,— подумала Ольга,— что в этой комнате нас было бы четверо».
— Сережа, проснись. Послушай, какая песня хорошая.
— Я не сплю,— говорит он. И опять засыпает. «Устает он. Мне мало остается. И я злюсь на него. Но
кто бы мог его заменить? Говорят, с годами любовь проходит. Остается привычка. Наверно, любовь боится будней. Но у нас их нет и никогда не будет. Тревожная наша жизнь. Тревога спасает от скуки, от пресыщения. Где-то на юге есть скала «Пронеси, господи». Она нависла над дорогой и, кажется, вот-вот упадет. Иногда мне кажется, что мой дом стоит под этой скалой. Когда ночью раздается телефонный звонок. Или когда Сергея долго нет и телефонистка Верочка говорит: «Он в шахте. Там что-то случилось на западе. Ушел подэтаж, что ли...»
Зазвонил телефон, и она невольно вздрогнула.
— Ты меня искала? — спросила Мая.— Не знаю. Вряд ли. Что-то устала я. Кто у вас?
«Кто у вас». У нас тот, кто тебе нужен. Но ты никогда не спросишь об этом прямо. Почему? Разве можно что-нибудь скрыть на этом острове? И зачем скрывать? Что мешает вам быть вместе всегда? Нелепые люди.
— Она не придет,— сказал Стах.— Я ее знаю.
Да, ты ее знаешь. А вот любишь ли? Наверно, тебе казалось, что любишь. Мы забываем, как выглядит любовь, пока не посмотрим ей в лицо. Ты был в Москве, и ты посмотрел ей в лицо. И теперь ты очень несчастен.
Вернулась с улицы Маринка. Схватила со стола кусок хлеба и села смотреть телевизор. Загорела как цыганка. Карманы полны семечек.
— Дядя Стах, хотите подсолнухов? Они смотрят телевизор и грызут семечки.
— Дядя Стах, вам в Москве понравилось? Стах долго молчит. Потом говорит:
— Понравилось.
— Вы в парке имени Горького были?
— Был.
— Кривые зеркала видели?
— Не пришлось.
— Эх вы,— говорит Маринка и одергивает платье в горошину.— Я была в Москве. Когда была маленькой. Так мне больше всего понравились кривые зеркала. Такая смехота, просто ужас.
Она пыжится, надувает щеки,— хочет изобразить, какой была в одном из зеркал.
— Дядя Стах, вам нравится мое платье?
— Нравится.
— Вы бы хотели, чтобы такое платье было у тети Май?
— Ступай ты, красавица, спать,— говорит Ольга.— А ты просыпайся,— она садится на диван и тормошит Сергея.— Просыпайся, имей совесть!..
— Я, пожалуй, пойду,— говорит Стах.— Нельзя принимать цивилизацию в таких больших дозах,— он кивает на телевизор.— Особенно без привычки. Она на меня действует.
— Посиди, куда ты? — говорит Сергей.
Он умеет стряхивать с себя сон. Только глаза красные и губы припухшие, мягкие, как у ребенка. Он протягивает руку к телефону.
— Дежурного по шахте,— говорит он.— Павлик, ты? А кто это? Рябинин? Разве ты сегодня дежуришь? Ну ладно. Разберемся. Что там слышно на подэтажах? Работают? Дозвонись на восток, узнай, сколько прошли. И позвони мне.
— Опять Рябинин дежурит? — спросила Ольга.— Он дежурил позавчера.
— Он подменяет Павлика,— сказал Сергей.
— Тогда он тоже подменял кого-то. Это просто свинство. Эксплуатируете мальчика, потому что он только что кончил институт и не умеет за себя постоять.
— Что ты шумишь? — спросил Сергей.— Меня он не подменял. И Стаха тоже.
— Это у Павлика от скромности,— сказал Стах.— Он считает, что незаменимых людей нет. И всегда просит, чтобы его заменили.
— Я с ним завтра поговорю,— сказал Сергей.— На планерке, при всех.
Он был зол. Но он знал себя. Он знал, что до завтра злость пройдет. Как давно прошла она на Майку. Он не любил напоминать друзьям юности, что он их начальник А когда приходилось напоминать, он долго потом чувствовал себя виноватым. Когда-то он думал, что с друзьями легче работать. Теперь он все чаще думал иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46