«Только по мере развития материнского инстинкта или вообще заботы о будущем поколении сокращается и численность рождений, что дает нам объективную числовую меру полезности при первом же появлении самого идеального из инстинктов — чувства матери»,—< подчеркивает Сутерланд. Он доказывает, что «каждый шаг в развитии родительского ухода сопровождается уменьшением требуемого для сохранения рода числа детенышей». У птиц, в частности, «самые глупые, не вьющие гнезд, не проявляющие никаких родительских инстинктов» ежегодно сносят в среднем 12,5 яйца. С возрастанием же этих инстинктов число сносимых яиц снижается до 7,6 и 4,6. У млекопитающих это число падает до 3,2, так что, наконец, обезьяны с одним детенышем могут так же хорошо поддерживать свой вид, как рыбы с их миллионами зародышей. В понимании явления, отмечает Тимирязев!, ведущие идеи Дарвина перекликаются с верными мыслями Милля, высказанными в книге «Утилитаризм».
Таким образом, изучая «чувство дома» и заботу о потомстве и проиллюстрировав на примере насекомых тенденцию, выявленную Сутерландом, Фабр протянул руку и своему английскому другу Миллю и своему английскому оппоненту Дарвину.
...Многолетние и многообъемлющие исследования «чувства дома» были и многообъектными. Фабр обращался к десяткам видов насекомых, а это, в свою очередь, рождало новые вопросы и идеи. Так получилось и с земляными пчелами галиктами.
У подножья каменной ограды, окружающей двор в Оранже, с южной стороны тянется дорожка, обросшая пыреем. Прямые и отраженные от стен солнечные лучи превращают ее в уголок настоящих тропиков.
Здесь, жмурясь, дремлют после обеда разомлевшие коты; ребята возятся с дворовым псом Буллем, о котором Фабр напишет стихи и музыку к ним. Здесь в тени платанов косари оттачивают лезвия кос, а в пору жатвы по тропинке спешат жнецы и сборщицы колосьев.
Оживленное движение должно бы сделать это место непригодным для пчел, но их тут уйма. Поселение галикт цилиндрических огромное. У галикт дочери устраиваются в земле вблизи материнского гнезда, и колония с каждым годом растет.
Просыпаются гнезда этих изящных пчелок с первых дней мая... Ранним утром, когда степь еще влажна от росы, галиктовы землекопы уже принимаются летать, выходя из дому через приземистые земляные трубки, проложенные в бесформенных бугорках, возвышающихся над скрытыми гнездами. Чем выше поднимается солнце, чем жарче становится день, тем чаще вылетают пчелки, тем с большим усердием сносят в гнездо с ближних цветов нектар и пыльцу, заправляя провиантом ячейки на дне шахт.
Следить за вылетами и возвращениями, регистрировать время стартов и финишей не сложно. Да и дело это привычное. Терпения же у Фабра достаточно. Он считает его обязательным для натуралиста и закаляет себя в этой добродетели.
Ходам, а значит, и гнездам здесь нет числа. Если время от времени выкапывать их, можно следить за состоянием расплода, за развитием отдельных личинок, куколок, пчел.
Феноменальная наблюдательность, которую Фабр развивает в себе, как и терпение, позволяет заметить: у галикт в течение одного сезона развиваются два разных по составу поколения. Весной и в начале лета это
одни лишь пчелки, в конце лета, ближе к осени, появляются самцы галикты, а следом пчелки позднего выплода, несколько более крупные, нежели весенние. «За исключением растительных вшей, или тлей-афид, столь интересных по своему двоякому способу размножения, галикты, на мой взгляд, представляют первый пример такого рода насекомых, у которых в течение одного года чередуются два поколения: однополое и из двух полов».
Вот оно, проблемное видение. Фабр, как бы размышляя вслух, добавляет: возможно, и другим перепончатокрылым, подобно галикте откладывающим яйца два или несколько раз в сезон, присущ двойной способ размножения. Хорошо, если б собратья, интересующиеся физиологией насекомых, проверили эту догадку. Фабр зовет их продолжить поиск.
Так, не дав много для исследования «чувства дома», галикты позволили йделать еще одно приглашение к открытию. Предвидение Фабра оправдалось: чередование поколений действительно удалось обнаружить у орехотворок и наездников, а также у других насекомых, уже не относящихся к перепончатокрылым.
Галиктами Фабр занялся весной 1878 года, а в конце осени того же года тяжело заболел. «Вот уже 20 дней я прикован к постели жестокой болезнью. Воспаление легких привело меня на край могилы»,— диктует он письмо Делякуру. Зима оказалась тяжелой. Даже, в феврале 1879 года снег покрывал землю почти две недели. Фабр не поднимался. Прощаясь с жизнью, он захотел еще раз повидать своих любимцев. Вскоре Эмиль принес к постели отца ком мерзлой земли. Она была пропитана инеем. Земля, но не гнездо: лак, тончайшим слоем покрывающий изнутри ячеи, предохранил их от сырости, и вскоре отогревшиеся, очнувшиеся галикты расползлись по одеялу. Фабр не шевелился, но черные глаза его с живой радостью следили за просыпающейся жизнью.,
...Наступил новый сезон, пора было готовиться к новым работам. Но тут хозяин дома, в котором-жили Фабры, спилил все платаны аллеи, что вела к входу.
Исчезли светлые колонны стволов, стрельчатые своды крон, бледно-зеленые широкие листья и солнечные зайчики. Исчезли птицы, которые здесь гнездились, умолкли цикады. Белые, живые срезы пней, еще сочащиеся, смотрели в небо с внезапно опустевшей поляны. Для какой цели это сделано? Во имя чего? .
Пока дровосеки разделывали стволы, пилили ветви и рубили сучья, Фабр, еще не совсем оправившийся после болезни, вне себя при виде этого преступления против природы, говорил жене:
— Мы не бембексы! Давайте складывать вещи! Это больше не наш дом! Съедем куда угодно!
Час — шестьдесят минут
Решено! С него довольно сюрприза, полученного от богомольных домовладелиц в Авиньоне, и второго, преподнесенного бурбоном, спилившим аллею платанов. Одно желание - уехать в деревню и дожить остаток дней! От ворот дома в Оранже хорошо видны были сериньянские холмы, но думал ли Фабр, что именно среди них придется ему искать приют?
Почти десять лет прошло с тех пор, как древняя папская столица изрыгнула непокорного. Отлученный от лицея и кафедры, затравленный противниками светского образования и эмансипации, он покинул Авиньон,
Разгромлены курсы, закрыты народные лектории, погасли ализариновые миражи. В те мрачные дни он говорил себе:
— Отступаю, но не разбит. Сменим рычаги, раз старые больше не годятся. Совсем оторваться от сизифовой глыбы нельзя, ее придется ворочать и дальше. Но то, в чем нам отказали лицей и чан с мареной, попробуем извлечь из чернильницы. Лаборемус!
Если бы потребовалось выразить одним словом смысл русского «Терпенье и труд все перетрут», наверно, очень подошло бы латинское «лаборемус» — за дело, давайте работать, будем трудиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80