Ты, – он указал на помаргивающую артистку, – концерт обещала? Давай концерт, держи слова.
– Видите ли… – начала Жанна уклончиво, но он ее перебил:
– Обидеть хочешь – обижай, пожал ста! Но нехорошо делать станешь, знай! Лучше гюрза укусит пусть, здоровьем клянусь!
– Ладно, будет концерт, – изнуренно согласилась Жанна и дунула осторожно на дымящийся в тонком стекле стакана чай.
– Так – замычательно говоришь! – одобрил Рудольф Ахундович. – А-а-ммм… Саш-Миш тож со мной. Што глядеть друг в друг, зеркало есть! Со мной надо!
Ракитин, следуя совету, посмотрел в зеркало, обнаружив там человека с ввалившимися щеками, заросшими щетиной, потрескавшимися губами и взъерошенной шевелюрой. Пригладил волосы.
– Ас вертолетом… действительно серьезно? – спросил, кашлянув. – Если да, мы отблагодарим, имейте ввиду…
– Зачэм благодарим?! – возмутился Рудольф Ахундович. – Разве ты не друг? Так сидели, а теперь, как дипломат, слова нехороший…
– Пилота! – поправился Александр. – Что вы, честное слово! Пилота!
– Пилот?.. – смягчился Рудольф Ахундович, задумавшись. – Зачэм пилот благодарить? Работа есть, зарплат большой.
– Первый тост при первой же возможности, – сказал ему Ракитин, – я подниму за вас, Рудольф. Только налейте.
– И тост будит, и баран-шашлык. И плов, – посулил взволнованно хлебосольный попутчик.
– Но тут еще одна проблема, – сказал Александр.
– Какой проблем?
– В поезде едет один американец. Его переводчик запил и остался в Уральске. Так вот. Вчера он нас просил помочь ему с обустройством в городе…
– Амэриканэц? – удивился Рудольф Ахундович. – Живой, правда?
– Пока – да… Бизнесмен.
– Па-азнакомь, слюшай! Может, бизнес будет путем совместный усилий, а? Амэриканца бэрем!
Внезапно поезд провалился в темноту, тревожно вспыхнул свет. Жанна ахнула, но тут же и рассмеялась своему испугу – состав шел через туннель.
Уже были горы, и железные нити рельсов тянулись по разломанным коридорам их державных хором, и другое небо виднелось в окне – небо настоящей Азии, седой и солнечной, с ее шафранными соколами в синеве над снегом вершин, с ее весной в бело-розовом цветении абрикосов, айвы и гранатов, с черно-желтой землей ее животворной и мертвыми песками пустынь.
Ракитин приник к окну.
Незнакомый мир, менявшийся в квадрате рамы обрывочно и ежесекундно, вдруг остро напомнил то, что поведал ему Градов, описывая картины своих путешествий в Зазеркалье: те же чередующиеся пейзажи, дикие, со следами запустении или же реконструкций, зачинаний нового; люди, возникающие и сразу же уходящие в никуда, их навсегда чужая, непознанная жизнь. И так же, как тогда, в момент слияния их сознаний, мир и сейчас поверял ему чудовищно огромную в своем пространстве и раздробленную в человеческих судьбах суть, но тайный ее знак, знак творения, отличал все и всех.
За час до прибытия по вагону зашелестела суета сборов, парадоксально преждевременная, но и традиционная.
В Душанбе прибыли под вечер.
Распахнулись двери, и публика лихорадочно повалила на свободу.
Ракитин вышел из вагона одним из последних пассажиров. Проводница, стоявшая в тамбуре, неожиданно окликнула его:
– Слушай, Саш, возьми! – И торопливо сунула ему в карман куртки скомканную купюру.
– Да зачем ты… – начал Александр грубовато.
– Ладно! – отрезала она. – Знаю зачем. Бери.
– Да мы тебе сами заплатим! Мы же деньги нашли, представляешь! В рюкзаке бумажник затерялся…
– Ну, ладно тогда… А вообще ты… – Она замялась, подбирая непривычные слова. – Ничего… мужик. Я чувствую. Только делом займись. Вот я – работа, семья, дом… Понял? А ты?
– Э-эх! – неопределенно произнес Ракитин, почесав затылок, и отправился вслед уходящей по платформе троице.
– Может, и свидимся на обратном пути! – крикнула ему вслед проводница.
Он обернулся, кивнув. Боковым зрением отметил догоняющего его Астатти.
– Они спят, – шепотом доложил Пол. – А этот тип… ну, пометался там, в вагоне… Но с ним – порядок, я решил проблему… Однако, думаю, надо поторапливаться, скоро тревогу объявят…
– Надеюсь, ты его не убил? – проронил Ракитин в ответ.
– Я – гуманист, – сказал Астатти. – Хотя, наверное, не столько гуманист, сколько трус…
– Если ты трусишь перед богом, это не страшно, – откликнулся Александр.
Продвигаясь к вокзальной площади, увидели Веронику Степановну, выяснявшую отношения с носильщиком, – видимо, случился прецедент с завышением тарифа по оплате услуг. Носильщик тяжело отдувался, с усталой мольбой взирая на небеса.
– Доллары ему нужны, скажите пожалуйста! – возмущалась Вероника Степановна. – По-моему, этот город называется не Чикаго! Вообще обнаглели!
– Чэстный жэнщин, – сказал Рудольф Ахундович скорбно. – Кристалл. Как чэкист в кино революция. Помочь хочется, с машина счас плохо… – Он подумал. – Жал, голова болит, а разговор с ней всегда много, совсэм плох будит в мозгу!
– Обойдется, – уцепив его под локоть, поддакнула бессердечная Жанна.
У Рудольфа Ахундовича наверняка было прочное реноме человека слова: на площади, как и планировалось, его встречал новенький «уазик».
Шофер – молодой худощавый парень, что-то долго объяснял прибывшему начальнику, затем передал ключи, потертое кожаное портмоне с путевым листом и скрылся в толпе.
– Отпуск у него, – объявил Рудольф Ахундович компании. – Мене встретил, теперь гулять, Кипр завтра. А мы сами едем, не хуж будит. – Он с удовольствием уселся за руль. По всему чувствовалось, что он на своей земле, дышит родным воздухом и счастлив сознанием возвращения сюда безмерно.
Ракитин представил Рудольфу Ахундовичу Астатти.
– Американский дрюг… Будем езжать совместно, – степенно заключил благодетель, раскрывая перед новым знакомым дверь машины.
– Сит даун, жопен плиз, – перевел Ракитин.
Жанна уселась впереди, Ракитин, Астатти и Градов разместились на заднем сиденье.
На дверях «уазика» значилась надпись «изотопы», а в полу грузового отсека существовало гнездо для контейнера, однако свинцовая кубышка с радиоактивным веществом отсутствовала. Из слов Рудольфа Ахундовича следовало, что «уазик» как таковой комбинату не предоставляли и заслуга в наличии машины исключительно его, предложившего срочно включить в список требуемых материалов изотопы. То есть автомобиль был выделен в качестве приложения к контейнеру. Бесполезный радиоактивный груз удалось обменять на соседнем заводе на запасной двигатель и мосты к тому же «уазику».
Несомненно, Рудольф Ахундович обладал незаурядным талантом рачительного доставалы.
– Вэчный машина с запчастью такой, короче! – подытожил он. – Мой пырсональный, куда хочешь едет! – И любовно погладил руль. Очевидно, к государственному имуществу он относился с той же заботой, как и к ценностям личным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Видите ли… – начала Жанна уклончиво, но он ее перебил:
– Обидеть хочешь – обижай, пожал ста! Но нехорошо делать станешь, знай! Лучше гюрза укусит пусть, здоровьем клянусь!
– Ладно, будет концерт, – изнуренно согласилась Жанна и дунула осторожно на дымящийся в тонком стекле стакана чай.
– Так – замычательно говоришь! – одобрил Рудольф Ахундович. – А-а-ммм… Саш-Миш тож со мной. Што глядеть друг в друг, зеркало есть! Со мной надо!
Ракитин, следуя совету, посмотрел в зеркало, обнаружив там человека с ввалившимися щеками, заросшими щетиной, потрескавшимися губами и взъерошенной шевелюрой. Пригладил волосы.
– Ас вертолетом… действительно серьезно? – спросил, кашлянув. – Если да, мы отблагодарим, имейте ввиду…
– Зачэм благодарим?! – возмутился Рудольф Ахундович. – Разве ты не друг? Так сидели, а теперь, как дипломат, слова нехороший…
– Пилота! – поправился Александр. – Что вы, честное слово! Пилота!
– Пилот?.. – смягчился Рудольф Ахундович, задумавшись. – Зачэм пилот благодарить? Работа есть, зарплат большой.
– Первый тост при первой же возможности, – сказал ему Ракитин, – я подниму за вас, Рудольф. Только налейте.
– И тост будит, и баран-шашлык. И плов, – посулил взволнованно хлебосольный попутчик.
– Но тут еще одна проблема, – сказал Александр.
– Какой проблем?
– В поезде едет один американец. Его переводчик запил и остался в Уральске. Так вот. Вчера он нас просил помочь ему с обустройством в городе…
– Амэриканэц? – удивился Рудольф Ахундович. – Живой, правда?
– Пока – да… Бизнесмен.
– Па-азнакомь, слюшай! Может, бизнес будет путем совместный усилий, а? Амэриканца бэрем!
Внезапно поезд провалился в темноту, тревожно вспыхнул свет. Жанна ахнула, но тут же и рассмеялась своему испугу – состав шел через туннель.
Уже были горы, и железные нити рельсов тянулись по разломанным коридорам их державных хором, и другое небо виднелось в окне – небо настоящей Азии, седой и солнечной, с ее шафранными соколами в синеве над снегом вершин, с ее весной в бело-розовом цветении абрикосов, айвы и гранатов, с черно-желтой землей ее животворной и мертвыми песками пустынь.
Ракитин приник к окну.
Незнакомый мир, менявшийся в квадрате рамы обрывочно и ежесекундно, вдруг остро напомнил то, что поведал ему Градов, описывая картины своих путешествий в Зазеркалье: те же чередующиеся пейзажи, дикие, со следами запустении или же реконструкций, зачинаний нового; люди, возникающие и сразу же уходящие в никуда, их навсегда чужая, непознанная жизнь. И так же, как тогда, в момент слияния их сознаний, мир и сейчас поверял ему чудовищно огромную в своем пространстве и раздробленную в человеческих судьбах суть, но тайный ее знак, знак творения, отличал все и всех.
За час до прибытия по вагону зашелестела суета сборов, парадоксально преждевременная, но и традиционная.
В Душанбе прибыли под вечер.
Распахнулись двери, и публика лихорадочно повалила на свободу.
Ракитин вышел из вагона одним из последних пассажиров. Проводница, стоявшая в тамбуре, неожиданно окликнула его:
– Слушай, Саш, возьми! – И торопливо сунула ему в карман куртки скомканную купюру.
– Да зачем ты… – начал Александр грубовато.
– Ладно! – отрезала она. – Знаю зачем. Бери.
– Да мы тебе сами заплатим! Мы же деньги нашли, представляешь! В рюкзаке бумажник затерялся…
– Ну, ладно тогда… А вообще ты… – Она замялась, подбирая непривычные слова. – Ничего… мужик. Я чувствую. Только делом займись. Вот я – работа, семья, дом… Понял? А ты?
– Э-эх! – неопределенно произнес Ракитин, почесав затылок, и отправился вслед уходящей по платформе троице.
– Может, и свидимся на обратном пути! – крикнула ему вслед проводница.
Он обернулся, кивнув. Боковым зрением отметил догоняющего его Астатти.
– Они спят, – шепотом доложил Пол. – А этот тип… ну, пометался там, в вагоне… Но с ним – порядок, я решил проблему… Однако, думаю, надо поторапливаться, скоро тревогу объявят…
– Надеюсь, ты его не убил? – проронил Ракитин в ответ.
– Я – гуманист, – сказал Астатти. – Хотя, наверное, не столько гуманист, сколько трус…
– Если ты трусишь перед богом, это не страшно, – откликнулся Александр.
Продвигаясь к вокзальной площади, увидели Веронику Степановну, выяснявшую отношения с носильщиком, – видимо, случился прецедент с завышением тарифа по оплате услуг. Носильщик тяжело отдувался, с усталой мольбой взирая на небеса.
– Доллары ему нужны, скажите пожалуйста! – возмущалась Вероника Степановна. – По-моему, этот город называется не Чикаго! Вообще обнаглели!
– Чэстный жэнщин, – сказал Рудольф Ахундович скорбно. – Кристалл. Как чэкист в кино революция. Помочь хочется, с машина счас плохо… – Он подумал. – Жал, голова болит, а разговор с ней всегда много, совсэм плох будит в мозгу!
– Обойдется, – уцепив его под локоть, поддакнула бессердечная Жанна.
У Рудольфа Ахундовича наверняка было прочное реноме человека слова: на площади, как и планировалось, его встречал новенький «уазик».
Шофер – молодой худощавый парень, что-то долго объяснял прибывшему начальнику, затем передал ключи, потертое кожаное портмоне с путевым листом и скрылся в толпе.
– Отпуск у него, – объявил Рудольф Ахундович компании. – Мене встретил, теперь гулять, Кипр завтра. А мы сами едем, не хуж будит. – Он с удовольствием уселся за руль. По всему чувствовалось, что он на своей земле, дышит родным воздухом и счастлив сознанием возвращения сюда безмерно.
Ракитин представил Рудольфу Ахундовичу Астатти.
– Американский дрюг… Будем езжать совместно, – степенно заключил благодетель, раскрывая перед новым знакомым дверь машины.
– Сит даун, жопен плиз, – перевел Ракитин.
Жанна уселась впереди, Ракитин, Астатти и Градов разместились на заднем сиденье.
На дверях «уазика» значилась надпись «изотопы», а в полу грузового отсека существовало гнездо для контейнера, однако свинцовая кубышка с радиоактивным веществом отсутствовала. Из слов Рудольфа Ахундовича следовало, что «уазик» как таковой комбинату не предоставляли и заслуга в наличии машины исключительно его, предложившего срочно включить в список требуемых материалов изотопы. То есть автомобиль был выделен в качестве приложения к контейнеру. Бесполезный радиоактивный груз удалось обменять на соседнем заводе на запасной двигатель и мосты к тому же «уазику».
Несомненно, Рудольф Ахундович обладал незаурядным талантом рачительного доставалы.
– Вэчный машина с запчастью такой, короче! – подытожил он. – Мой пырсональный, куда хочешь едет! – И любовно погладил руль. Очевидно, к государственному имуществу он относился с той же заботой, как и к ценностям личным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92