А у
них есть живые машины. Хорошо это? Хорошо. Что ж ты пыхтишь, Свисток? Не
знаешь? Ну, то-то...
5
"Почему ты полюбила меня?" - "Полюбила". - "Но почему - меня?" -
"Потому что тебя. Ты рыжий, как мой Уртам".
Была их вторая ночь, и в доме было так тихо, как никогда не бывает,
как не бывает вообще. Он открывал глаза в сумрачный тлеющий свет зеленых
стен. Свет вытекал из листьев и, наполнив дом, уходил наружу, в лес, как
теплый воздух на мороз. Николай засыпал и во сне видел, что его вызвали к
Наране отвечать, будто в школе к доске. Просыпался - Мин была рядом.
Лежала, смотрела на него. Когда урок приснился в третий раз, Николай
спросил, как Великая смогла научить их языку за один день. "Как нас
научает языку Памяти во время Воспитания, так и тебя. Одинаково". - "Но
как она учит?"
Мин вздохнула, не ответила. Дыхание ее было свежее, без сонной
замедленности. "Ты не спала, маленькая?" - "Нет. Мы спим меньше, чем вы".
- "Женщины?" - "Ты спи, Адвеста. Раджаны спят меньше, чем лью-ди". -
"Почему?" - "С раздвоением спят меньше". - "Что же вы делаете ночью?" -
"Песни поем, говорим с Нараной. Работаем". Он лежал в сонном оцепенении,
ощущая тяжесть ее головы на своем плече. "В воспиталище я часто думала о
Наранах. Выросла и перестала думать".
Прошуршало что-то в траве. Он прислушался - стихло. Крыса. Тиканья
часов не слышно, забыл завести. И о часах никто не спрашивал. Не
поинтересовался. Даже Ахука. Господи, что вы за люди такие?
- Мин... А Воспитатели знают, как Нарана учит речи?
- Воспитатели - нет. Помогают Великой. Повторяют на раджана ее
пение... Как учит - не знают, нет... Вот такая я была, - она вытянула
тонкую руку над полом, - совсем маленькая, в воспиталище, во-от такая и
уже помнила, что Великая живет в подземелье и будет учить нас речи. Ранним
утром пришли к нам чужие, Воспитатели, а ко мне приблизилась женщина и
сказала: "Я научу тебя речи Памяти, белочка". Я рассердилась. Я ждала, что
мне достанется научение со своим Воспитателем, а чужие поведут других
детей. Но, рассердившись, я не подала вида: мне хотелось поскорее увидеть
подземелье Памяти, и Художников с листьями ниу вдоль больших дорог, а
может быть, и больших Птиц, которых мы еще не видели. И Воспитатели взяли
нас на спины и побежали с нами через лес и по дорогам, а перед холмом
Памяти мы пошли сами, каждый рядом со своим научителем. Художники сидели
на траве и рисовали нас, на холме играли Певцы, мы оглядывались на них,
они же улыбались нам и играли. Знаешь, Адвеста, я выросла и мне определили
воспитание Врача, и тогда лишь удивилась, почему речи учит Нарана, а не
люди. Ты спишь?
- Нет, - пробормотал Колька.
Он представил себе крошечных коричневых ребятишек, сидящих перед
Нараной, во всю длину туннеля, и среди них кудрявую девочку, и подумал,
что здесь нет фотографий, и он никогда не узнает, какой она была маленькой
- с коричневыми босыми ножками и серьезным взглядом. Он лежал счастливый,
тихий, сомневающийся во всем. Ах, этот мир - вторая жизнь, и в ней еще
меньше определенности, чем в первой, она полна неясности, она должна быть
чужой и пугающей - почему же он счастлив? Нет нищего, кроме Нанои. И еще -
пистолета с последним патроном. Все твои гарантии, Николай Карпов.
Он снова и снова задремывал. Кто-то ясным, звучным голосом прочел
стихотворение - он знал его по той жизни и слушал небрежно, подкидывая на
ладони последний патрон:
Слова - как пули. Девять грамм
Свинца на каждое. Молчи.
Рассвет-убийца, тать в ночи.
Сейчас в глаза заглянет нам.
Жить без тебя,
Спать без тебя,
Чужие губы целовать,
В похожую на гроб кровать
Одной ложиться -
Без тебя.
...Ну, вот и все.
Отсюда - врозь.
Знакомой болью губы сводит.
Как пуля в мозг.
Как в горло нож,
Как в сердце - гвоздь
Рассвет приходит...
Он проснулся на рассвете. Перекликались Охотники, замычали буйволы в
лесу. Рассвет наступил и был хорош - зеленый, солнечный - совсем не
походил на "татя в ночи". "Околдовали меня, что ли, - подумал Николай. - Я
горевать должен..."
Он сделал зарядку, попросил у Нанои бахуш для раздвоения. Он знал,
что теперь перенесет эту штуку, а сегодня ему понадобится полное
напряжение мысли.
- Не всматривайся вглубь себя, - напомнила Мин. - Услышишь два
голоса, съешь бахуш-ора.
Раздвоение наступило через полчаса - как раз пришел Ахука. За ним
радостно семенила новая обезьяна, еще смешнее старой. Колька узнал ее -
раненая обезьяна, которую в день охоты врачевал Лахи. Она льнула к Ахуке с
таким же обожанием, как прежняя, - хныкала "ах-ах-ах" и не желала уходить
на дерево.
Наблюдающий небо озабоченно посмотрел на Николая:
- Врач Лахи пересказал мне ваш разговор... Ты не шутил, Адвеста? В
железном Равновесии нет Наран? О-а, это больше, чем я мог ожидать...
- Сегодня - о вашем Равновесии, - сказал Колька.
Ахука виновато закивал и огорошил его неожиданной лекцией. О
солнечных лучах. Оказалось, что ученые Равновесия принимают во внимание не
только энергетический баланс солнечного тепла, как наши агрономы, но и
информационный баланс. И считают его не менее важным. Солнечные лучи
пробуждают животных от спячки, толкают их к размножению и к миграциям,
вызывают изменения в потомстве. Служба Наблюдающих небо только этим и
занята - контролирует солнечное излучение!
В общем-то Колька знал, что излучение действует на наследственность,
и на Земле этим занимается наука радиобиология. Но ведь - наука не
практика... Представьте себе, что агрономы и зоотехники вынуждены
непрерывно подстраиваться под уровень солнечного излучения - ничего себе
работка! Колька вдруг уразумел принципиальное отличие биологической
цивилизации от машинной - другой уровень устойчивости. Неурожай или падеж
скота в нашем мире не так уж опасны. Есть холодильники, гигантские
элеваторы, консервная промышленность. Они создают запасы, транспорт
распределит их, когда понадобится. А здесь все едят прямо с деревьев. Черт
побери, как же безукоризненно обязана работать здешняя система, если в ее
сфере не только люди, но еще миллиарды живых существ, и ничего нельзя
заготовить впрок и перевезти с места на место! Пустячный недород
становится катастрофой.
Он подумал, что в неразвитых странах так и происходит, в сущности. И
что машины имеют свою оборотную сторону, природу они губят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
них есть живые машины. Хорошо это? Хорошо. Что ж ты пыхтишь, Свисток? Не
знаешь? Ну, то-то...
5
"Почему ты полюбила меня?" - "Полюбила". - "Но почему - меня?" -
"Потому что тебя. Ты рыжий, как мой Уртам".
Была их вторая ночь, и в доме было так тихо, как никогда не бывает,
как не бывает вообще. Он открывал глаза в сумрачный тлеющий свет зеленых
стен. Свет вытекал из листьев и, наполнив дом, уходил наружу, в лес, как
теплый воздух на мороз. Николай засыпал и во сне видел, что его вызвали к
Наране отвечать, будто в школе к доске. Просыпался - Мин была рядом.
Лежала, смотрела на него. Когда урок приснился в третий раз, Николай
спросил, как Великая смогла научить их языку за один день. "Как нас
научает языку Памяти во время Воспитания, так и тебя. Одинаково". - "Но
как она учит?"
Мин вздохнула, не ответила. Дыхание ее было свежее, без сонной
замедленности. "Ты не спала, маленькая?" - "Нет. Мы спим меньше, чем вы".
- "Женщины?" - "Ты спи, Адвеста. Раджаны спят меньше, чем лью-ди". -
"Почему?" - "С раздвоением спят меньше". - "Что же вы делаете ночью?" -
"Песни поем, говорим с Нараной. Работаем". Он лежал в сонном оцепенении,
ощущая тяжесть ее головы на своем плече. "В воспиталище я часто думала о
Наранах. Выросла и перестала думать".
Прошуршало что-то в траве. Он прислушался - стихло. Крыса. Тиканья
часов не слышно, забыл завести. И о часах никто не спрашивал. Не
поинтересовался. Даже Ахука. Господи, что вы за люди такие?
- Мин... А Воспитатели знают, как Нарана учит речи?
- Воспитатели - нет. Помогают Великой. Повторяют на раджана ее
пение... Как учит - не знают, нет... Вот такая я была, - она вытянула
тонкую руку над полом, - совсем маленькая, в воспиталище, во-от такая и
уже помнила, что Великая живет в подземелье и будет учить нас речи. Ранним
утром пришли к нам чужие, Воспитатели, а ко мне приблизилась женщина и
сказала: "Я научу тебя речи Памяти, белочка". Я рассердилась. Я ждала, что
мне достанется научение со своим Воспитателем, а чужие поведут других
детей. Но, рассердившись, я не подала вида: мне хотелось поскорее увидеть
подземелье Памяти, и Художников с листьями ниу вдоль больших дорог, а
может быть, и больших Птиц, которых мы еще не видели. И Воспитатели взяли
нас на спины и побежали с нами через лес и по дорогам, а перед холмом
Памяти мы пошли сами, каждый рядом со своим научителем. Художники сидели
на траве и рисовали нас, на холме играли Певцы, мы оглядывались на них,
они же улыбались нам и играли. Знаешь, Адвеста, я выросла и мне определили
воспитание Врача, и тогда лишь удивилась, почему речи учит Нарана, а не
люди. Ты спишь?
- Нет, - пробормотал Колька.
Он представил себе крошечных коричневых ребятишек, сидящих перед
Нараной, во всю длину туннеля, и среди них кудрявую девочку, и подумал,
что здесь нет фотографий, и он никогда не узнает, какой она была маленькой
- с коричневыми босыми ножками и серьезным взглядом. Он лежал счастливый,
тихий, сомневающийся во всем. Ах, этот мир - вторая жизнь, и в ней еще
меньше определенности, чем в первой, она полна неясности, она должна быть
чужой и пугающей - почему же он счастлив? Нет нищего, кроме Нанои. И еще -
пистолета с последним патроном. Все твои гарантии, Николай Карпов.
Он снова и снова задремывал. Кто-то ясным, звучным голосом прочел
стихотворение - он знал его по той жизни и слушал небрежно, подкидывая на
ладони последний патрон:
Слова - как пули. Девять грамм
Свинца на каждое. Молчи.
Рассвет-убийца, тать в ночи.
Сейчас в глаза заглянет нам.
Жить без тебя,
Спать без тебя,
Чужие губы целовать,
В похожую на гроб кровать
Одной ложиться -
Без тебя.
...Ну, вот и все.
Отсюда - врозь.
Знакомой болью губы сводит.
Как пуля в мозг.
Как в горло нож,
Как в сердце - гвоздь
Рассвет приходит...
Он проснулся на рассвете. Перекликались Охотники, замычали буйволы в
лесу. Рассвет наступил и был хорош - зеленый, солнечный - совсем не
походил на "татя в ночи". "Околдовали меня, что ли, - подумал Николай. - Я
горевать должен..."
Он сделал зарядку, попросил у Нанои бахуш для раздвоения. Он знал,
что теперь перенесет эту штуку, а сегодня ему понадобится полное
напряжение мысли.
- Не всматривайся вглубь себя, - напомнила Мин. - Услышишь два
голоса, съешь бахуш-ора.
Раздвоение наступило через полчаса - как раз пришел Ахука. За ним
радостно семенила новая обезьяна, еще смешнее старой. Колька узнал ее -
раненая обезьяна, которую в день охоты врачевал Лахи. Она льнула к Ахуке с
таким же обожанием, как прежняя, - хныкала "ах-ах-ах" и не желала уходить
на дерево.
Наблюдающий небо озабоченно посмотрел на Николая:
- Врач Лахи пересказал мне ваш разговор... Ты не шутил, Адвеста? В
железном Равновесии нет Наран? О-а, это больше, чем я мог ожидать...
- Сегодня - о вашем Равновесии, - сказал Колька.
Ахука виновато закивал и огорошил его неожиданной лекцией. О
солнечных лучах. Оказалось, что ученые Равновесия принимают во внимание не
только энергетический баланс солнечного тепла, как наши агрономы, но и
информационный баланс. И считают его не менее важным. Солнечные лучи
пробуждают животных от спячки, толкают их к размножению и к миграциям,
вызывают изменения в потомстве. Служба Наблюдающих небо только этим и
занята - контролирует солнечное излучение!
В общем-то Колька знал, что излучение действует на наследственность,
и на Земле этим занимается наука радиобиология. Но ведь - наука не
практика... Представьте себе, что агрономы и зоотехники вынуждены
непрерывно подстраиваться под уровень солнечного излучения - ничего себе
работка! Колька вдруг уразумел принципиальное отличие биологической
цивилизации от машинной - другой уровень устойчивости. Неурожай или падеж
скота в нашем мире не так уж опасны. Есть холодильники, гигантские
элеваторы, консервная промышленность. Они создают запасы, транспорт
распределит их, когда понадобится. А здесь все едят прямо с деревьев. Черт
побери, как же безукоризненно обязана работать здешняя система, если в ее
сфере не только люди, но еще миллиарды живых существ, и ничего нельзя
заготовить впрок и перевезти с места на место! Пустячный недород
становится катастрофой.
Он подумал, что в неразвитых странах так и происходит, в сущности. И
что машины имеют свою оборотную сторону, природу они губят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35