новые властители придут на смену прежним. Кто они? Персы, мидийцы, варвары неведомых стран? В псалме Аввакума они названы "касдим", халдеями; это племя тогда правило в Вавилоне. Но по существу здесь образ любой державы, которая алчно поглощает народы. Это - чудовище, служащее лишь своему ненасытному честолюбию: "Сила его - бог его" (9).
Пророк ужасается видению этого нового поработителя. Он опять с мольбой обращается к Богу, веря в Его святость и справедливость:
Ягве! Не Ты ли издревле Бог мой?
Святой мой! Не дай погибнуть мне! Ведь только для Суда Ты попустил его?
Оплот мой! Для кары Ты поставил его?
Слишком чисты Твои очи, чтобы смотреть на злодейство!
Ты не можешь выносить вида нечестивого. Как же Ты смотришь на злодеев
и молчишь, когда нечестивый пожирает праведного?
(Авв 1, 12-13)
Ночью поднимается пророк на башню, чтобы здесь, в тишине и уединении, услышать ответ Божий. Перед ним расстилаются волнистые горы, окружающие Иерусалим; Сион спит тревожным, болезненным сном, окутанный черным покровом скорби. Иерусалим... Город царей и пророков, город обманутых надежд. Как мал он в сравнении с Фивами, домом Амона, великим Вавилоном и погибшей Ниневией! Но вот здесь стоит провидец, упорно всматривающийся в темный небосвод; он ожидает ответа от Бога, ответа себе, Израилю, всему человечеству. Доколе, Господи?.. Эта вопрошающая фигура на городских стенах вырастает в исполина, поднимаясь к звездам, воплощая в себе все духовное томление мира. Доколе, Господи?..
Миновала ночь. Наступает утро, поднимается дым курений, звенят серебряные трубы, открываются ворота. Певец снова стоит перед алтарем. Люди внимают ему, а он возвещает то, что услышал в безмолвии ночи. Бог ответил. Теперь пророк знает, что мир и полнота жизни будут обитать в тех, кто, невзирая ни на что, не усомнился в Бою, кто до конца будет доверять Ему:
Вот у надменного не устоит душа,
ПРАВЕДНЫЙ ЖЕ ВЕРОЮ СВОЕЮ ЖИВ БУДЕТ.
(Авв 2,4)
Таков единственный спасительный исход из темных лабиринтов жизни. Вера это то невыразимое, чем достигается пребывание с Богом; она поднимает человека туда, где сами собой разрешаются все вопросы и недоумения, ибо он начинает видеть жизнь глазами Божиими.
Об этом невозможно рассказать на земном языке, поэтому Аввакум и не пытается дать никакой богословской теодицеи, никакого логического оправдания тайны. Он лишь знает, что Бог творит Свои суды иначе, нежели человек, что нужно лишь всецело доверить Ему себя. Этот итог вопрошаний Аввакума, слова о животворящей вере повторит апостол Павел, когда будет говорить о приобщении человека к мистерии Искупления.
Псалмы пророка Аввакума завершаются величественным гимном о Богоявлении, в котором воскресают звуки и образы древней ханаанской поэзии. Это поистине "виденье, непостижимое уму. Певец указывает Израилю на Творца, грядущего по Вселенной; от поступи Его содрогаются звезды и горные хребты, Сущий являет Себя тайновидцу как единственный Владыка мира, вершащий Свои деяния вопреки злу и мятежу твари.
Среди исторических гроз, которые гимн изображает в виде стихийных катаклизмов, доверие к Богу стоит незыблемой скалой, оплотом твердости и мужества. Душа поэта охвачена экстатическим трепетом и переполняется любовью к Зиждителю. Эта любовь ищет не даров Его, но близости к Нему. Само Его существование становится источником неиссякаемой радости и примирения. Я буду спокоен в день бедствия, когда губитель восстанет на народ мой.
Пусть и смоковница не расцветает, пусть не плодоносит лоза виноградная,
Пусть и маслина отказала, и нива не даст пищи,пусть не станет овец в загоне и быков в стойле,
Но и тогда я буду радоваться о Господе и веселиться о Боге спасения моего.
Ягве сила моя, Ему, Победителю, песнопение мое.
(Авв 3, 16-19)
Итак, в лице пророка Аввакума Остаток Израиля сделал выбор: он поднялся над религией, которая ищет лишь видимых наград, а без них колеблется и гаснет. Из трагического мрака вера Аввакума вышла обновленной, преображенной и бескорыстной, как всякая подлинная любовь.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава десятая
ИЕРУСАЛИМСКАЯ РЕФОРМА
1. О находке Торы мы имеем два сообщения 4 Цар 22 и 2 Пар 34. Между ними есть некоторое противоречие. Книга Царств говорит, что очищение храма от языческих символов произошло после находки рукописи, а Паралипоменон помещает очищение до находки. Вероятнее всего, оба сообщения не исключают друг друга. С момента обращения Иосии к "вере Давида" (восьмой год его правления) до ремонта храма прошло шесть лет. Несомненно, за эти годы царь предпринял ряд антиязыческих мероприятий (в первую очередь они касались ассирийских культов). После же обнародования Торы очищение проводилось более радикально и распространялось на все провинциальные алтари Ягве. См.: J.Вright. А Нistory of Israel, р 297,
R. de Vaux. Аncient Israel, р. 337.
2. См.: X. Тадмор. История еврейского народа, ч. I Тель-Авив, 1967.
3. Иер 11, 18-23, 12, 6. В этих текстах Иеремия сравнивает себя с агнцем, ведомым на заклание, мотив, которым воспользовался Исайя Второй, изображая страждущего Служителя Ягве. Слова Иер 11, 19 указывают на то, что пророка хотели отравить. Причина такой острой вражды не совсем ясна. Ж Стейнман (J. Steinтапп. Lе рrophete Ieremie. Paris, 1962) предполагает, что Иеремия выступал в Анатоте как "эмиссар" царской реформы, но данных об активном участии пророка в реформах в Библии нет. Бубер полагает, что Иеремия даже сам открыто выступал против централизации культа (М. Виber. Рrophetic Faith, р. 168-169).
4. Вопрос о судьбе сельского духовенства остается открытым. Велльгаузен считал, что левиты и священники провинциальных алтарей одно и то же (Ю. Велльгаузен. Введение в историю Израиля, с. 125). Но в настоящее время полагают, что "левит" в царскую эпоху все еще означало просто члена клана, а не профессиональной корпорации. Есть предположение, что Хилкия вообще не принадлежал к левитскому роду. Он происходил от Цадока, первосвященника времен Соломона, а некоторые исследователи Библии думают, что Цадок вел свое происхождение от местных ханаанских жрецов. Его род при Соломоне оттеснил род Абиатара, удалившегося в Анатот. См.: А. Соdу. А Нistогу оf Old Testament Priesthood, р. 127, ff, R. dе Vаих. Аncient Israel, р. 372, ff.
5. В устной своей форме Закон Святости восходит к Моисеевым временам. Но тщательная разработка ритуала показывает, что записан он был позднее. Условное название дано тексту после работы Клостермана (1877). Текст этот долго считали послепленной компиляцией. В настоящее время он отнесен к периоду, предшествующему плену. Древнейший фрагмент кодекса (VI в до н э ) найден среди манускриптов Мертвого моря (см.: И. Амусин. Рукописи Мертвого моря, 1960, с. 86). О структуре кодекса см.: Rо1апd J. Faley. Levitucus.-JВС, р 78, ff.
6. О Науме Элькошите ничего не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Пророк ужасается видению этого нового поработителя. Он опять с мольбой обращается к Богу, веря в Его святость и справедливость:
Ягве! Не Ты ли издревле Бог мой?
Святой мой! Не дай погибнуть мне! Ведь только для Суда Ты попустил его?
Оплот мой! Для кары Ты поставил его?
Слишком чисты Твои очи, чтобы смотреть на злодейство!
Ты не можешь выносить вида нечестивого. Как же Ты смотришь на злодеев
и молчишь, когда нечестивый пожирает праведного?
(Авв 1, 12-13)
Ночью поднимается пророк на башню, чтобы здесь, в тишине и уединении, услышать ответ Божий. Перед ним расстилаются волнистые горы, окружающие Иерусалим; Сион спит тревожным, болезненным сном, окутанный черным покровом скорби. Иерусалим... Город царей и пророков, город обманутых надежд. Как мал он в сравнении с Фивами, домом Амона, великим Вавилоном и погибшей Ниневией! Но вот здесь стоит провидец, упорно всматривающийся в темный небосвод; он ожидает ответа от Бога, ответа себе, Израилю, всему человечеству. Доколе, Господи?.. Эта вопрошающая фигура на городских стенах вырастает в исполина, поднимаясь к звездам, воплощая в себе все духовное томление мира. Доколе, Господи?..
Миновала ночь. Наступает утро, поднимается дым курений, звенят серебряные трубы, открываются ворота. Певец снова стоит перед алтарем. Люди внимают ему, а он возвещает то, что услышал в безмолвии ночи. Бог ответил. Теперь пророк знает, что мир и полнота жизни будут обитать в тех, кто, невзирая ни на что, не усомнился в Бою, кто до конца будет доверять Ему:
Вот у надменного не устоит душа,
ПРАВЕДНЫЙ ЖЕ ВЕРОЮ СВОЕЮ ЖИВ БУДЕТ.
(Авв 2,4)
Таков единственный спасительный исход из темных лабиринтов жизни. Вера это то невыразимое, чем достигается пребывание с Богом; она поднимает человека туда, где сами собой разрешаются все вопросы и недоумения, ибо он начинает видеть жизнь глазами Божиими.
Об этом невозможно рассказать на земном языке, поэтому Аввакум и не пытается дать никакой богословской теодицеи, никакого логического оправдания тайны. Он лишь знает, что Бог творит Свои суды иначе, нежели человек, что нужно лишь всецело доверить Ему себя. Этот итог вопрошаний Аввакума, слова о животворящей вере повторит апостол Павел, когда будет говорить о приобщении человека к мистерии Искупления.
Псалмы пророка Аввакума завершаются величественным гимном о Богоявлении, в котором воскресают звуки и образы древней ханаанской поэзии. Это поистине "виденье, непостижимое уму. Певец указывает Израилю на Творца, грядущего по Вселенной; от поступи Его содрогаются звезды и горные хребты, Сущий являет Себя тайновидцу как единственный Владыка мира, вершащий Свои деяния вопреки злу и мятежу твари.
Среди исторических гроз, которые гимн изображает в виде стихийных катаклизмов, доверие к Богу стоит незыблемой скалой, оплотом твердости и мужества. Душа поэта охвачена экстатическим трепетом и переполняется любовью к Зиждителю. Эта любовь ищет не даров Его, но близости к Нему. Само Его существование становится источником неиссякаемой радости и примирения. Я буду спокоен в день бедствия, когда губитель восстанет на народ мой.
Пусть и смоковница не расцветает, пусть не плодоносит лоза виноградная,
Пусть и маслина отказала, и нива не даст пищи,пусть не станет овец в загоне и быков в стойле,
Но и тогда я буду радоваться о Господе и веселиться о Боге спасения моего.
Ягве сила моя, Ему, Победителю, песнопение мое.
(Авв 3, 16-19)
Итак, в лице пророка Аввакума Остаток Израиля сделал выбор: он поднялся над религией, которая ищет лишь видимых наград, а без них колеблется и гаснет. Из трагического мрака вера Аввакума вышла обновленной, преображенной и бескорыстной, как всякая подлинная любовь.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава десятая
ИЕРУСАЛИМСКАЯ РЕФОРМА
1. О находке Торы мы имеем два сообщения 4 Цар 22 и 2 Пар 34. Между ними есть некоторое противоречие. Книга Царств говорит, что очищение храма от языческих символов произошло после находки рукописи, а Паралипоменон помещает очищение до находки. Вероятнее всего, оба сообщения не исключают друг друга. С момента обращения Иосии к "вере Давида" (восьмой год его правления) до ремонта храма прошло шесть лет. Несомненно, за эти годы царь предпринял ряд антиязыческих мероприятий (в первую очередь они касались ассирийских культов). После же обнародования Торы очищение проводилось более радикально и распространялось на все провинциальные алтари Ягве. См.: J.Вright. А Нistory of Israel, р 297,
R. de Vaux. Аncient Israel, р. 337.
2. См.: X. Тадмор. История еврейского народа, ч. I Тель-Авив, 1967.
3. Иер 11, 18-23, 12, 6. В этих текстах Иеремия сравнивает себя с агнцем, ведомым на заклание, мотив, которым воспользовался Исайя Второй, изображая страждущего Служителя Ягве. Слова Иер 11, 19 указывают на то, что пророка хотели отравить. Причина такой острой вражды не совсем ясна. Ж Стейнман (J. Steinтапп. Lе рrophete Ieremie. Paris, 1962) предполагает, что Иеремия выступал в Анатоте как "эмиссар" царской реформы, но данных об активном участии пророка в реформах в Библии нет. Бубер полагает, что Иеремия даже сам открыто выступал против централизации культа (М. Виber. Рrophetic Faith, р. 168-169).
4. Вопрос о судьбе сельского духовенства остается открытым. Велльгаузен считал, что левиты и священники провинциальных алтарей одно и то же (Ю. Велльгаузен. Введение в историю Израиля, с. 125). Но в настоящее время полагают, что "левит" в царскую эпоху все еще означало просто члена клана, а не профессиональной корпорации. Есть предположение, что Хилкия вообще не принадлежал к левитскому роду. Он происходил от Цадока, первосвященника времен Соломона, а некоторые исследователи Библии думают, что Цадок вел свое происхождение от местных ханаанских жрецов. Его род при Соломоне оттеснил род Абиатара, удалившегося в Анатот. См.: А. Соdу. А Нistогу оf Old Testament Priesthood, р. 127, ff, R. dе Vаих. Аncient Israel, р. 372, ff.
5. В устной своей форме Закон Святости восходит к Моисеевым временам. Но тщательная разработка ритуала показывает, что записан он был позднее. Условное название дано тексту после работы Клостермана (1877). Текст этот долго считали послепленной компиляцией. В настоящее время он отнесен к периоду, предшествующему плену. Древнейший фрагмент кодекса (VI в до н э ) найден среди манускриптов Мертвого моря (см.: И. Амусин. Рукописи Мертвого моря, 1960, с. 86). О структуре кодекса см.: Rо1апd J. Faley. Levitucus.-JВС, р 78, ff.
6. О Науме Элькошите ничего не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135