Часть третья.
1
Снег идет густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?
Утопая в снегу, сняв очки, потому что летящий навстречу снег залепляет их сразу, бредет Женя домой. Москва тонет в снегу, а он все валит и валит... Вторая половина марта, а зима хозяйничает вовсю. Задержалась в пути - в декабре, январе, - теперь нагоняет упущенное.
Снег идет, и все в смятенье,
Все пускается в полет...
Это Таня ему подсказала: читать стихи.
- Попробуй, Женечка! Только хорошие, настоящие. Например, Пастернака. Стихи иногда спасают. На вот, возьми: у меня есть двухтомник.
- Не до чтения мне сейчас, - пробовал отказаться Женя. - Не до романов...
- А я про романы не говорю, - возразила Таня. - Мне тоже сейчас не до них, особенно нынешних. Но стихи... Бывает, что в двух-трех строчках такая глубина, что куда там роману... Возьми, очень прошу!
Они лежали в постели - ее голова на его плече, его рука на ее груди, за окном валил бесконечный снег, сгущались, поглощая предметы, сиреневые, фиолетовые, чернильные сумерки, и такой покой обволакивал Женю, какой чувствовал он только у Тани.
- Надо вставать... Пора сменить Людочку.
- Да, иди. Возьми первый том - там, на полке, синий с золотом.
Он взял, чтобы не обидеть Таню - тяжелый какой! - раскрыл наугад в метро, неожиданно для себя увлекся, и теперь стихи всегда были с ним. Оказалось, что у него хорошая память, и строфы возникали в сознании сами собой, когда шел он по улице, сидел у постели Леры, гадая, уснула она или нет, или лежал без сна с нею рядом, прислушиваясь к ее неровному, слабому дыханию.
От лекций пришлось отказаться: совершенно не было времени. Да и не выносил теперь Женя шума и болтовни студентов, раздражало мелькание лиц.
- Зря! - осудил Пал Палыч. - Все-таки отвлечение. И в институт ты чего-то совсем уж не ходишь...
- Жду, когда выгонят, - хотел пошутить Женя, но получилось вполне серьезно.
- Можешь не ждать, не дождешься! - неожиданно рассердился Пал Палыч, покраснел, закурил, швырнув, не докурив, сигарету в урну, и Женя равнодушно подумал, что Палыч скорее всего начальству что-то сказал, на что-то тяжелое намекнул, и потому Женю никто не трогает, никто ни о чем не спрашивает, и даже на давно обещанную статью в сборник, похоже, махнули рукой. "А статья-то готова, - вспомнил Женя. - Хотел еще раз перечитать, ну да ладно". Пошарив в ящике, вытащил скрепленные степлером листки, протянул Палычу.
- Посиди-ка, прочту, - обрадовался тот, тут же прочел и стал нахваливать так, будто Женя сделал невесть какое открытие.
Хотя, конечно, статья была стоящей, написанной на взлете, до страшного диагноза Леры, неосторожного телефонного разговора с Таней и бледной жены, как тень возникшей в дверях, до ее слов о смерти, от которых, казалось, вот-вот остановится сердце.
"Как бы это забыть? - маялся Женя, приближаясь к дому. - Лера же ни словом, ни намеком, ни взглядом, а я все вижу ее в длинной ночной рубахе, вижу ее глаза и ненависть в этих глазах..."
Как ни тихо отворял он дверь, его все же услышали, потому что ждали.
- Привет, пап! - вылетел в прихожую сын.
Сзади смущенно улыбалась Людочка. Оба красные и взволнованные, оба растрепанные, виноватые, а у Дениса рубаха застегнута по диагонали, не на те пуговицы. Сказать, что ли? Нет, не надо.
- А Валерия Александровна спит, - доложила Люда, и Женя, к своему стыду, почувствовал огромное облегчение.
- Как в институте? - спросил из вежливости Денис.
- Нормально.
Вместо института он был сегодня у Тани, но ведь не звонил же Денис отцу в сектор? Или... звонил? А, все равно... Женя почувствовал, что смертельно, безнадежно устал и ему действительно все равно.
- Кефир купил? - строго спросил сын.
- Все купил.
- Ну мы пошли?
Денис, как конь, топтался на месте.
- Идите.
Женя закрыл за ребятами дверь, заглянул к Лере. Сладкий, едва уловимый запах мочи стоял в спальне. Как ни проветривай, как ни меняй пеленки-простынки... А памперсы велят надевать только на ночь.
- Иначе привыкнет - совсем свихнетесь, - грубо сказала забегавшая раз в неделю краснощекая докторша.
Денис прячется от беды, поселившейся в доме, у Людочки, для Жени единственная отдушина - Таня. Только Таня его стала другой. Прежде так любила ласковые слова, бесконечные, никогда не надоедавшие обоим признания. Приставала, полушутя:
- Ну скажи, скажи, ты меня любишь?
- Люблю, - обнимал ее Женя и раздвигал своей ногой Танины ноги. Эти детские вопросы неизменно вызывали взрыв страсти.
- Ах, - сладко вздыхала Таня. Язык ее кружил по мочке его уха, забирался выше, падал в ложбинку. - Ах! - И с неожиданной силой она переворачивала Женю на спину, грудь ее касалась его волосатой груди, их губы сливались, и он чувствовал ее язык у себя во рту, и стон блаженства помимо воли вырывался из него.
Теперь он только вспоминал об этом. Таня была теперь его другом интимным, да, но другом, а не любовницей. "Сбылась ее золотая мечта", грустно усмехался про себя Женя, вспоминая, как плакала Таня в Новый год "Я для тебя только любовница!"... Да, напрасно он ей все сказал, напрасно! Надо было терпеть и молчать. Что-то у них сместилось - незримо, без слов, и он не знал, что с этим делать. Как Таня просила его когда-то поехать хоть раз в жизни куда-нибудь вместе, как ревновала к Лере, и нервничала, и капризничала. Сейчас это казалось счастьем, а тогда он расстраивался, даже сердился... Где теперь эти слезы, упреки? Нет их теперь, и чего-то невыразимо жаль.
Таня и кормила его теперь старательно - "Знает, что готовить некому!" - и однажды пришила пуговицу, на ниточке болтавшуюся на рубахе. Но все это мало походило уже на любовь.
- Ты стала такая сдержанная, - однажды сказал Женя, надевая брюки.
- Потому что не знаю, как себя вести, - неожиданно призналась Таня и, неуверенно взглянув на Женю, робко обняла его и поцеловала в щеку.
Как не похож был этот ее поцелуй на те, прежние! "Что ж, все меняется", - угрюмо подумал Женя и, отстранив Таню, взял со стула часы и надел на руку.
- А помнишь, какой валил снег, когда мы праздновали католическое Рождество? - сказала Таня. - Какой был снегопад...
Тот снег... Тот вечер... Уж лучше бы она не напоминала! Именно тогда случился первый приступ, и вызвали "скорую", а Лера без него не хотела ехать; именно тогда обо всем догадался Денис и перестал уважать отца. Это было началом конца, который то отступает, а то подходит совсем близко... "Хоть бы скорее!" - взмолился однажды Женя после того, как Лера решилась встать, а ее вдруг повело в сторону, и она ударилась головой о косяк...
- Помню, - ответил Женя, и Таня съежилась от его взгляда.
"Скоро я совсем не буду знать, о чем с ним говорить", - подумала она в растерянности, коснулась легким поцелуем Жениного виска и зажгла для него в коридоре свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103